Blue Strawberry

      Кучики, молча, шел с ней рядом, точно телохранитель или раб. Такие суждения прежде устыдили бы высокородного аристократа, но с недавних пор его мысли стали отличаться какой-то новой смелостью и забытой юношеской дерзостью. «В самом деле… Что постыдного в том, чтобы восхищаться женщиной, которая тебе нравится и которая сама питает к тебе определенные чувства?» — Спрашивал себя капитан, машинально наблюдая за Куросаки, которая, точно ребенок, радовалась свежему воздуху и мягкой траве под босыми ногами.       Ичиго жмурилась, отвыкнув от солнца, но его июльское тепло и протянутые к ней золотистые лучи кружили ей голову от радости. Она не удержалась, и закружилась сама, широко расставляя руки в стороны и скользя по росистому зеленому покрову.       Кучики незаметно для себя улыбнулся: эта девушка, порхающая меж цветов в его саду, напоминала ему большую адскую бабочку: темно-фиолетовое кимоно на ней переливалось шелковым блеском, розовые цветы на ткани мелькали, точно взмахи маленьких крылышек, и от этого сердце Бьякуи само затрепыхалось в груди.       — Куросаки… — Позвал он ее, абсолютно не осознавая зачем и что потом будет говорить ей дальше. Он просто хотел коснуться губами ее имени в порыве своего наивысшего эмоционального удовольствия.       — Что? — Остановилась она и улыбнулась ему также ласково, как до этого сияющему в небе солнцу. Ее порозовевшие от свежего воздуха и бодрой пробежки щеки округлились и соблазнительные ямочки запрыгали на них.       — Куросаки… — Произнес он вновь, удивляясь дрожи в своем твердом ледяном голосе. Приятное волнение передалось его телу, но он все равно приблизился к девушке.       — Бьякуя?.. — Посмотрела она на него с удивлением и лёгким страхом в глазах.       Он знал… Видел, как ее взгляд переменился. И всё равно не мог устоять против того, чтобы не убедиться в этом окончательно.       — Куросаки… — Его ладонь невесомо коснулась ее лица, замечая опять легкий испуг в ответном взгляде девушки.       Почему? Почему в его сердце не было боли, обиды, тоски, от того, что в ее глазах теперь читалась любовь к другому человеку?.. Почему такая легкость растекалась в нем? Ведь он любил ее, желал, заботился, оберегал, а она от него уходила… В неимоверно легком танце, маленькими парящими по воздуху шажками, она уходила от него, а он не грустил… Не злился, не кричал, не умолял остаться…       Нет, разве он мог печалиться, видя это сияющее лицо перед собой, неимоверную теплоту ее карих глаз, по-детски открытую широкую улыбку, этот наивный испуг, вызванный страхом обидеть его ожидания…       — Ты счастлива? — Просто спросил Бьякуя.       — Да… — Искренне ответила она.       — Это хорошо… — Ответил он и, как и тогда в Уэко Мундо, резко прижал ее к себе, вдавливая все ее кости в свое тело, пытаясь сродниться с ней хотя бы таким способом.       Куросаки задохнулась от нахлынувших прежних чувств, которые вмиг вскружили ей голову ароматом его шарфа и воспоминанием волнующих воображение близких губ капитана Кучики… Ах, как бы она хотела ощутить это прикосновение… но понимала, что нельзя.       Она подняла глаза вверх, упираясь взглядом в высокое голубое небо и пытаясь вдохнуть в грудь недостающую порцию воздуха. Небесный цвет лишь усилил преграду выросшую навсегда между ней и капитаном Кучики. Даже сейчас, чувствуя его стук сердца в своей груди, сжимая руками складки его косоде на могучих плечах, думая о его губах, она видела в глазах совсем другого стоящего перед ней мужчину…       — Гриммджоу… — Прошептала она, совершенно не отдавая этому отчет.       Кучики слегка улыбнулся: это частое имя в ее устах уже выработало в нем привычку не кривиться от боли. За десять дней, проведенных рядом с Куросаки, Бьякуя вынужден был свыкнуться с появлением этого арранкара в жизни временной синигами, ибо она твердила о нем постоянно — улыбаясь или плача, грезя или забываясь, вспоминая или зовя. Если бы капитан собственными ушами не слышал этого, то вряд ли отпускал бы ее сейчас с такой легкостью. Все, что возымело для него значение с тех самых первых ее слов, банальное желание увидеть ее счастливой. И Куросаки заслуживала этого с тем человеком, кто по воле судьбы прошел столь же сложный путь к своему счастью, что и она сама. Он видел это в глазах Гриммджоу, хранивших память о тех же событиях и чувствах, что и подсознание Ичиго, вырывавшееся на волю с его именем на губах.       «Что ж… Любовь и впрямь ужасная вещь…» — Подумал Бьякуя с горечью, и, чтобы эгоистично забыться хоть на время, покрепче обнял Куросаки за хрупкие плечи. Ему нужно было запомнить это ее тепло, цвет согретых солнцем золотистых волос, запах ее мягкой персиковой кожи, робкое дыхание, боявшееся потревожить его.       Он глубоко вздохнул, и Куросаки ощутила, как он нежно прижался щекой к ее макушке. Она знала, так Кучики Бьякуя прощался с нею.       — Ичиго… — В первый и, быть может, в последний раз он называл ее так, просто, только по имени. — Позволь мне постоять вот так… Рядом с тобой… Еще немного…       Вместо ответа Ичиго улыбнулась, вжимаясь сильнее в его стучащую от волнения грудь и крепче, почти бессильно ухватываясь за косоде на спине. «Конечно, Бьякуя… — Произнесла она про себя. — Сколько хочешь…»       Капитан и девушка замерли в созвучии окружавших их пением птиц и струящихся ароматов цветущих лотоса и хризантем. Такие близкие сейчас, но уже навек разделенные, они прощались, как могли — не говоря ни слова, не прося и не извиняясь. Просто стояли, пытаясь запечатлеть это удивительное мгновение в своей памяти надолго — кто-то на годы, кто-то на целые века.       — Ого, — почти в один голос произнесли пять мордашек, показавшихся из полуоткрытой сёдзи, которые с самого начала бессовестно следили за каждым шагом и жестом этой необычной парочки.       Слишком сильное давление восхищения и удовлетворенного любопытства сотрясло башню из друзей, и Абарай, находившийся в самом низу пирамиды, рухнул на пол веранды, полностью вываливаясь из двери наружу.       Кучики и Куросаки, услышав это, обернулись на звук. Сталь в глазах капитана сверкнула недовольной суровостью, но под его подбородком затряслось от сдавливаемого хохота рыжеволосое существо. В самом деле придурковатый вид смущенного Абарая, стоявшего на четвереньках и хлопавшего глазами, ставшими размером с блюдце, на красном, как мак, лице, не мог не вызвать улыбки только у мумии.       Ичиго не сдерживалась больше и хохотала от души. Ее же звонкий заразительный смех заманчиво увлекал за собой Кучики куда-то в путешествие к истокам его молодости, и губы капитана, невольно, сами по себе дрогнули в нервной усмешке. Подхватывая в унисон смех Куросаки, он улыбался все шире и сильнее… И вот уже Кучики, не сдерживаясь больше, абстрагируясь от всего — тела, нрава, положения — хохотал так же беззаботно и легко, как и это рыжеволосое солнце на его груди.       «Как хорошо…» — Подумал Бьякуя, откалывая очередной ледяной осколок от своего сердца.       «Как легко…» — Вторила ему Куросаки, наслаждаясь этим удивительным чудным обликом капитана, которого она теперь сохранит навсегда в своей памяти, которого она теперь могла оставить со спокойной душой.       Ренджи с шумом захлопнул дверь. Его тут же обдало льдом и страхом. Он не знал, что было страшнее — то, что капитан застукал его за слежкой, или то, что эта ситуация довела его до приступа смеха. Сама формулировка этой мысли — «капитан Кучики смеялся» — вызывала в Абарае жуткое предвкушение неизвестности… «Хорошо, что он не прихватил Сенбонзакуру в сад» — порадовался лейтенант и твердо решил, что, на всякий случай, сегодня на глаза капитану он не станет попадаться.       — Ксо! Это ты во всем виновата, Рукия! — Разъяренно прокричал Ренджи.       — И чего это я?       — А кто хотел присмотреть за братцем?       — А кто — за Ичиго?       Они оба зарычали друг на друга и уже через несколько мгновений Абарай, получивший увесистую оплеуху от младшей Кучики, лежал побежденный на полу, а на спине лейтенанта торжествующе восседала его миниатюрная обидчица.       — И все же… Интересно. — Мечтательно приложила Рукия палец к губам. — Признался ли нии-сама Ичиго в своих чувствах?..       — Каких еще чувствах? — Прохрипел Ренджи, попытавшись достать неудобно зажатую между своим животом и полом руку.       — Ты, что, совсем слепой?!       — И все же, Ичиго и Кучики-тайчо — даже звучит странно. — Заметил вдруг Чад.       Все друзья повернули к нему головы: мало говоривший, он иногда произносил весьма дельные замечания относительно оценки той или иной ситуации.       — В ком это ты сомневаешься, Чад? — Дерзко вздернула подбородком Рукия, ведь сейчас, похоже, задевалась честь ее семейства.       — Э-э-э… Я… Это… Ничего! — Смущенно выпалил Чад и на всякий случай отодвинулся от Рукии. Перспектива оказаться следующим на месте Абарая выглядела для этого великана постыдной.       — А я поддерживаю Садо-куна, — вмешался Исида. — Они — не пара, и, как раз, капитан Кучики здесь совершенно ни при чем…       — Намекаешь, что дело в Куросаки, да?       Исида поджал губы: он — один из немногих слышал, кем успокаивалось сердце Куросаки во сне, но не собирался распространяться на этот счет.       Рукия посмотрела на Орихиме, у которой был схожий с Исидой рассеянно-осознанный вид. Как будто они что-то знали, но не решались признаться в этом другим.       — А ты как думаешь, Иноуэ?..       Девушка просто пожала плечами, мысли же ее вернулись назад: как никто иной она знала, что в душе Ичиго давно поселился совершенно другой человек. Орихиме понятия не имела, могла ли она откровенничать на этот счет с остальными — наверное, нет, ведь ей доверили еще одну тайну: капитан Кучики не мог быть с Куросаки, поскольку лично уступал каждое ночное дежурство тому, кого Ичиго звала во сне. Оба мужчины отдавали отчет в столь рискованных визитах арранкара в Сейрейтей, но все равно делали все, чтобы спасти душу временной синигами.       «Значит, Куросаки-тян все-таки выбрала Гриммджоу-сана», — заключила в своих мыслях Орихиме, верно растолковывая сцену прощания между капитаном Кучики и Ичиго. Что ж, возможно, такой вариант дастся Куросаки сложнее, чем отношения с положительным во всех качествах аристократом, но Иноуэ готова была уважать любое принятое решение подруги. Тем более, в отношении того, кто неоднократно спасал их от смерти, а теперь с нетерпением дожидался ее возвращения в Каракуре.       Дверь тут внезапно отворилась и в комнату вошла сама Куросаки. Иноуэ с улыбкой встретила ее — она практически была уверена, что скажет сейчас Ичиго, не любившая терять времени напрасно. Поправившись настолько, чтобы передвигаться, горя надеждой и жизнью в глазах, сбросив груз с сердца, ее больше ничего не держало в Обществе душ.       — Ребята, — ободряюще кивнула девушка, — я готова возвращаться домой…