Blue Strawberry

      Ичиго распахнула глаза ото сна и увидела, что лежит одна в своей постели. На улице было темно, как вечером, и непроизвольные, совершенно детские страхи сковали ее горло, но голос все же с тревогой позвал того, кто был дорог:       — Гриммджоу?!..       — Я здесь! — Отозвались сразу, где-то снизу, а затем шум свалившихся на пол тарелок и кастрюль подсказал: арранкар знакомился с кухней. — Твою мать! — Выругался он следом, и вновь что-то задел. Дом сотрясся от нового грохота. — Куросаки! Что б тебя! В этом доме есть что-нибудь пожрать?!       Ичиго нервно захихикала и закрыла лицо ладонью: и куда девался нежный ласковый котик? Глаза мигом запротестовали, широко открываясь: ну, да, с каких это пор Гриммджоу — «нежный и ласковый котик»? Она усмехнулась: в недавнем поведении Сексты скорее сквозила подчеркнутая осторожность и трепетная бережность первых прикосновений, которые не без труда скрывали его врожденную животную страсть, силу и желание.       — Куросаки!!! — Завопил Гриммджоу, на которого снова что-то упало.       — Да, что, он рехнулся?! Сейчас мне весь дом развалит!!!       Куросаки схватила из шкафа первую попавшуюся футболку и, надевая ее наскоро, быстро зашлепала босыми ногами по ступенькам.       — Какой ужас… — Замерла она на пороге кухни, где под грудой коробок лежал испачканный с ног до головы мукой Гриммджоу: у Юзу была довольно-таки вместительная кладовка с припасами. Уместное ударение — на слове «была».       Куросаки подбежала к несчастному Джагерджаку, фыркающему и проклинающему всех и вся, чтобы вытащить того из-под продовольственных запасов.       — Эх, ты, горе мое луковое… — Усадила она его за стол и принялась полотенцем стряхивать с него остатки муки. Затем уперлась руками в бока, как сварливая жена, и строго посмотрела на нашкодившего «котяру»: — Ну? И что ты тут устроил?       Он покосился на учиненный беспорядок и недовольно хмыкнул.       — Что «что»? Поесть искал, разве не понятно?.. — Буркнул голубоволосый, вернее, мутно-голубоволосый, в прядях которого кое-где все еще оставалась мука.       Куросаки взглянула на гору пустых тарелок на столе и вылизанных контейнеров с остатками, очевидно, вчерашнего ужина и сегодняшнего завтрака:       — И тебе этого показалось мало?! — Ткнула она пальцем в это непотребство.       — Еще бы! Чего ты удивляешься? Я потратил много энергии и мне нужно ее чем-то восполнить. К тому же… — Он недовольно потянулся: — Этот гигай — жутко неприятная штука, которая от голода стягивает тебя, точно высушенная тряпка.       Куросаки не без умиления взглянула на жаловавшегося Гриммджоу: такой ребенок, ей-богу!       — Ладно, — снова вытерла она полотенцем его щеку и поправила торчащую челку, — так уж и быть… Приготовлю тебе что-нибудь.       Джагерджак сверкнул довольными глазами, в которых точно лампочкой зажглось два слова: «Ура! Еда!»       — Но с одним условием: ты должен убрать все, что набезобразничал!       — Вот еще… — Скрестил руки он на груди. — Король и… убирать.       Куросаки треснула его веником по плечу.       — Давай, король… Уверена, что это тебе не впервой. Урахара не привык содержать у себя бесполезных жильцов, так что… стопудово приучил тебя к порядку.       — Все-то ты знаешь… — Передразнил Гриммджоу, но веник взял.       Куросаки довольно принялась за готовку.       — Вообще-то я — не Юзу, конечно, но попытаюсь тебя удивить… — Прокомментировала она и достала из шкафа и холодильника необходимые продукты. Она торжественно объявила: — Паста со сливочным соусом! Как тебе? Итальянское блюдо, между прочим.       — Правда что ли? Надеюсь, это можно будет есть?       Куросаки хмыкнула: Гриммджоу возвращался. Бесящий ее до невозможности, с небывалой энергией, ощутимой даже на расстоянии, с чувствами, которым стыдно витать в воздухе понапрасну, если они не встречают должную реакцию в ответ… От него так и веяло смешанной сексуально-пакостной силищей, которую, действительно, нужно было чем-то унять, иначе этот зверюга точно съест ее вместо ужина…       Джагерджак, к удивлению хозяйки дома, довольно быстро справился: мусор убрал, коробки обратно расставил, муку успешно стряхнул. Кошачья ловкость и скорость пригодилась даже в хозяйстве. Делано уставший, он с видом желанного облегчения плюхнулся на стул в ожидании ужина, обещанного Куросаки.       Хищные глаза уперлись в девушку, колдовавшую у плиты, в коротенькой белой футболке. Ее старательные движения, порхающие шаги, сосредоточенный взгляд, мерное дыхание, сладкоголосое тихое мурлыканье… Она выглядела счастливой. По сердцу Гриммджоу растеклась карамель, тепло которой навсегда слилось с его сознанием. Перед глазами вспыхнули волнующие картинки недавнего наслаждения. Ее первый рык, ее первый восторженный взгляд, ее вжимавшееся в него объятие, ее соблазнительно-волнующее тело… Если это и было счастье, то Гриммджоу также чувствовал себя счастливым, потому что сумел сделать счастливой ее. И пускай они еще только в самом начале… Пускай он совершенно не думает о себе… Плевать! Его истинные желания и звериные удовольствия подождут, а, может, и не стоят ничего в сравнении с этим ее счастливо бьющимся сердцем.       — Гриммджоу. Прекрати пялиться на меня… — Бросила она ему через плечо, чувствуя, что он думал о ней, смотрел на нее и…       — Не льсти себе, детка… На что там у тебя пялиться? Ты ж не Иноуэ: у той барышни точно есть на что посмотреть — и спереди, и сзади…       Куросаки покачала головой: он неисправим. Она хихикнула:       — Ну, какая есть…       Гриммджоу усмехнулся: здорово, что она не обиделась, хотя ему так хотелось ее подразнить. Просто хлебом не корми. Секста впился взглядом в огромную синюю цифру «15» на футболке Куросаки. Она просто кричала о себе.       — Вот ты обожаешь эту цифру! Папашка явно угодил с твоим именем.       — Почему только с именем? Я же еще и родилась 15 июля…       — Врешь… — Неожиданно выпалил Джагерджак.       — Почему? — Усмехнулась она, оборачиваясь к нему. — Правда, 15 июля. А что?       — Хех, а я тоже родился в июле! 31-го числа.       Куросаки растянулась в улыбке:       — Так значит, у кое-кого совсем скоро день рожденья? И сколько же тебе стукнет?       Гриммджоу задумался, затем смутился, и, наконец, вспылил:       — Ты на что намекаешь, женщина? Я — мужчина в полном расцвете сил…       «Прямо, как Карлсон, — подумала Куросаки, но в ответ не упомянула: вряд ли столь чертовски привлекательному мужчине понравится сравнение с маленьким толстеньким человечком из сказки».       — И все же, киса… — Растянуто протянул Гриммджоу, продолжавший сверлить фигурку Куросаки. Пускай она и была далека от совершенства женственных параметров, но эта мешковидная футболка делала ее совершенно бесформенной.       — Чего?       Он бесшумно оказался рядом с ней, прижимаясь вплотную к ее спине. Его руки скользнули по бокам девушки, захватывая свободные края футболки и обтягивая тем самым ткань на ее бедрах.       — Ты бы надела что-то более соблазнительное для своего мужчины.       Ичиго растерянно окинула себя взглядом и остановила помешивание сливочного соуса в сотейнике. Она грустно вздохнула:       — А, знаешь, Гриммджоу… У меня и впрямь ничего нет такого в гардеробе, кроме мужских вещей… Признаться, за эти годы я просто отвыкла быть девушкой.       Печальные нотки не ускользнули от Сексты, и он уже пожалел, что его длинный язык взболтнул слишком опрометчивые вещи вслух.       Куросаки мгновенно ощутила прикосновение его рук, забиравшихся ей под футболку. Острый подбородок Гриммджоу лег ей на плечо.       — Ничего. Это необязательно, ведь… — Его настойчиво-требовательная рука описала круг по бедру Куросаки и скользнула вниз, устраиваясь меж ног девушки. — Ты мне нравишься и без всякой одежды…       Щеки Ичиго вспыхнули от воспоминаний этих волнительных прикосновений, но руки упорно вцепились в ложку, размешивающую ароматно-дурманящее яство.       — Ты же говорил, что голоден, — прошептала она, смущенно улыбаясь. — Да и ужин почти готов…       Гриммджоу повернул краник на плите под горелкой.       — Ну, с этим голодом я могу пока потерпеть… — Прижался он влажными губами к ее шее. — Тем более, что от «клубники» я тоже не откажусь…       Его руки резко повернули девушку к себе, и усадили ту на столешницу шкафа рядом с плитой. Он приблизился вплотную, и Куросаки коленкой уперлась в нестерпимое желание, выпиравшее из джинсов Гриммджоу. Его обнаженный торс завздымался чаще от разгорячившегося вмиг дыхания и она прижалась ладошками к фактурным кубикам пресса и груди, чтобы хоть как-то унять эту волнующе-пугающую дрожь. Ей казалось, что взбесившееся от нахлынувшей вновь страсти, сердце Сексты вот-вот сейчас вырвется наружу. И что они тогда будут делать?!       — Ш-ш-ш, — прошептала она и прижалась к его губам, позволяя Гриммджоу окунуться в клубничный вкус изголодавшимся ртом. Ему понравилось. Он усмехнулся в уста Куросаки, и его голубые глаза прищурились от хитрого предвкушения.       Куросаки ощутила на коже скользяще-надавливающие прикосновения сильных ладоней Гриммджоу. Распахивая колени, точно вожделенную дверь, Джагерджак вжался тканью джинсов в пах девушки. От парня шел нескрываемый жар… Он скользнул большими пальцами по внутренней стороне бедер, и, к нескрываемой радости, обнаружил, что Ичиго в спешке не успела надеть белье. Для наступательных действий Сексты не оставалось никаких причин для промедления.       Рыжеволосая голова взметнулась вверх и с наслаждением запрокинулась назад, обнажая шею для любимого места передышки Гриммджоу. Тот и впрямь уткнулся лбом в нее сразу, не медля с желанным для Куросаки и для него самого удовольствием заполненности. Она сладостно простонала и отозвалась приятной влагой внизу. Гриммджоу довольно ухмыльнулся — эта женщина мгновенно реагировала на него. Он прижался губами к беззащитной нежной коже меж ключицами, плавно двигаясь по ним, влево и вправо, от следа к следу оставленных им недавних укусов и запекшихся поцелуев. Нет, он не станет кусать их снова, лишь приласкает языком, стараясь забрать боль и заметный отпечаток своей слишком необузданной страсти, неподходящей для столь тонкого и мягкого девичьего тела.       Запах Куросаки волновал сильнее приготовленной рядом вкусноты, но все же желудок потребовал удовлетворения тоже. Глаза жадно покосились на ужин. Гриммджоу, пропустив прелюдии, не стал тормозить себя и в последующих действиях. Не здесь, не на кухне, где он просто не в силах контролировать оба своих голода одновременно. Он — все-таки зверь, Король Пантер, и некоторые вещи просто сводили его с ума. Он живо задвигался внутри девушки, заставляя ту дрожащими от столь быстрого наслаждения пальцами схватиться за края столешницы. Толчок, еще толчок: «Прости, киса, за мою грубость, но чертов голод застилает глаза и вызывает во мне животное…»       — Ах, Гримм… — Прошептала Куросаки, кусая губы до крови от волнения и восторга. Новые и старые впечатления тасовались в колоду, и теперь Ичиго не знала, что же ей больше нравилось: сдерживаемая звериная нежность или дикая животная страсть. Она чувствовала жар в нем… в себе… доводивший их до кипения, как готовящееся на плите угощение!       Джагерджак задвигался еще резче и быстрее, чувствуя надвигавшееся на обоих удовольствие. Он сознательно не стремился продлевать этот промежуточный процесс — у них впереди еще целая ночь, и сейчас — это только перекус, насыщавший его тело, пробуждавший аппетит в ней самой.       — Куросаки! — Выкрикнул он, доходя до края. Горячее дыхание вырвалось изо рта и обжигающими воздушными толчками уткнулось в ее губы. Она устало прижалась лбом к его вспотевшей голубой челке и посмотрела бурлящей вулканической карамелью в голубую успокаивающую своим удовлетворением бездну. Улыбнулась ему. Джагерджак пропустил удар сердца: его осветила будто тысяча солнц!       — Кур-р-росаки, — прорычал ухмылявшийся во весь рот счастливый Гриммджоу, закрывая глаза от невыносимого удовольствия. — Я тер-ряю р-расудок…       Ее дрожащие еще наслаждением ладони притянули своего арранкара за голову, а ноги, вокруг его талии, впечатали в себя еще сильнее. Ароматная улыбка Клубнички-тян бесстрашно сократила расстояние до неконтролируемо скалящихся клыков дикой усмешки Джагерджака.       — Не бойся, я рядом, — прошептала Ичиго. — Ты можешь потеряться только во мне…