LXV. ПУСТАЯ ЗАТЕЯ: В ПОИСКАХ ПЕСЧИНКИ
15 марта 2015 г. в 19:06
— Чертов Улькиор-р-ра! — В миллионный раз чертыхнулся Джагерджак, ползком, сантиметр за сантиметром, исследуя Пустыню Уэко Мундо на предмет рассыпавшихся частиц некогда могущественного Куатро Эспада. Теперь же, все, что от него осталось — лишь черный пепел, смешавшийся с искрящимися серебряными песчинками мира Пустых. Собственно, это обстоятельство — единственное, которое хоть как-то радовало уставшего искателя: будь Шиффер не в форме темного Мурсиелаго, а, к примеру, белоснежным Тибуроном Харрибел, то пришлось бы несладко искать «белую кошку в белой комнате, особенно, если ее там нет»…
Устройство Урахары пронзительно запищало в ушах Сексты и он, так и не привыкнув к этому звуку, недовольно поморщился. «Чертов шляпник, не мог придумать сигнал приятнее… ну, или потише, на крайний случай», — возмущенно прошипел Гриммджоу, всматриваясь в обнаруженную микроскопичную точечку праха. Конечно, он ворчал незаслуженно: изобретение гениального учёного несомненно помогало в сей нелегкой работе. Если бы Джагерджаку пришлось полагаться только на свое острое кошачье зрение, сверхтонкое обоняние и запредельное чутье чужой реяцу, он бы все равно так долго не протянул.
Шел пятый день по поискам «иголки в стоге сена», но изначально скептически настроенный Секста полагал, что в безумном плане Иноуэ ничего и с места не сдвинулось. Жалкие мешочки, наполняемые им ежедневно и старательно бесчисленным количеством черных песчинок, ничего не значили. Будь их хоть миллион в его лапах, Пантера слабо представлял в безжизненном прахе тело и душу Куатро, в отличие от той же Иноуэ Орихиме, безропотно принимавшей из его рук эти крупицы, точно какое-то сокровище. Она не отчаивалась. Не теряла надежды. Не переставала благодарить его за проведенную за день работу. Блаженно улыбалась, точно он совершал для нее какой-то подвиг. При виде столь глупой радости, у Джагерджака по-человечески щемило сердце и он хотел успокоить его ее постоянным нытьем, но, здесь, в Каракуре, «принцесса» упорно сдерживала свои бесконечные слезы не то от грусти, не то счастья.
Странная женщина… В Лас Ночес все было наоборот.
Нет, все-таки хорошо, что он спровадил ее от участия в своих ежедневных набегах на Уэко Мундо. Ему хватило первого дня с Иноуэ, когда они перенеслись на крышу Лас Ночес в поисках наиболее вероятного нахождения останков Куатро. Ветра в мире пустых весьма редкое явление, и им могло повезти, сумей они подтвердить истинность песчинок, принадлежавших Улькиорре, с помощью еще одного приспособления безумного шляпника. Непонятно как, но тот выделил следы реяцу Шиффера по арранкаровскому платью Иноуэ Орихиме, бывшей на пленнице все то время, пока ее страж находился рядом с ней. Стоит ли говорить, что устройство сработало, а образцы совпали. Куросаки была права: по этому сумасшедшему явно «плачет» какая-нибудь премия или награда за достижения в физике, биологии, химии, генетике и черт знает еще в чем. Даже Королю Пантер пришлось преклониться перед Кисуке, которого он уже без издевки мог называть, хоть и не в глаза, «настоящим гением».
Поначалу собравшейся кучке энтузиастов, действительно, улыбалась удача: довольно-таки внушительная горстка пепла отправилась в специально подготовленный контейнер, и Гриммджоу впервые почувствовал себя не иначе, как творцом чего-то нереально-волшебного. Его пальцы без брезгливости собирали прах погибшего товарища по Эспаде и он реально в тот момент даже не проклинал его, желая искренне помочь случиться сию чуду.
Правда, до непосредственного создания чуда Гриммджоу так и не добрался: его механическая кропотливая работа занимала все время и, казалось, длилась бесконечно. Даже спустя пять дней после поисков, Хачи сумел восстановить Шиффера только наполовину, а ведь в запасе у Джагерджака уже не было «плодоносной» на везение поверхности крыши Лас Ночес. Теперь перед ним — бездольная пустыня, в которой редкие крупинки, вроде этой сейчас, оказывались искомым элементом.
Секста Эспада подхватил когтем песчинку и отправил в мешочек на груди — все-таки с таким вместилищем ему было проще, чем таскать за собой целую снаряженную «лабораторию» в саквояже. Все, что он оставил себе — это определитель частиц да… наручные часы, чтобы следить за временем, которое наступало в Каракуре. Каждую ночь, как и каждое утро, он, как по звонку, открывал гарганту в небе этого города и пересекал миры живых и пустых то в одну, то в другую сторону.
Это изматывало невероятно, но он продолжал действовать так из-за данного Куросаки обещания: засыпать с ней вместе. На большее его все равно не хватало… Он был уставшим, вымотанным, нервным — ресуррексион отбирал много сил, переходы дезориентировали, гигай высушивал, но самая огромная мука скрывалась за окном одного двухэтажного домика, где его всегда ждали и за него беспокоились. Эта непомерная тревога, растекавшаяся в глазах встречавшей и провожавшей его Куросаки преследовала арранкара ежеминутно. Даже сейчас, стоило ему только закрыть глаза, как он видел нахмурившуюся складку меж рыжими бровями, недовольный взгляд с застывшей карамелью и… обиженные губы, которым он не позволял задавать ненужные вопросы.
«Потерпи, Куросаки, я расскажу тебе все, когда справлюсь…» — Обещал в душе себе и ей Джагерджак, зная, что подобная скрытность играет временной синигами только на пользу. Ее реяцу заметно ослабевала и узнай она о его путешествиях в Уэко Мундо, то непременно последовала бы за ним, вызывая банкай, а это, по настоятельной просьбе Урахары, не рекомендовалось ей делать. Эта форма и Гетсуга забирали слишком много сил, после чего Ичиго долго приходила в себя и восстанавливалась.
Он застукал ее такой лишь однажды, когда они с мелкой Кучики патрулировали Каракуру и не смогли отбить Пустого, но ему хватило этого. Жуткое зрелище: видеть не только физическую боль Куросаки, но и разбитое состояние ее духовной силы. Она страдала из-за своей слабости, злясь и замыкаясь заново в себе, а Джагерджак вынужден был ее оставлять в этом состоянии, из-за втянувших в спасение Куатро кошки и шляпника, к которым он питал некое странное чувство благодарности.
— Теперь ты понял, как ты мне обязан, — прорычал Секста микроскопичной частичке Улькиорры. — Да за то, что я сейчас делаю для тебя, ты мне ноги целовать должен до скончания своих дней… — Он представил огромные зеленые глаза Куатро перед собой, не вызывающие никаких чувств и эмоций, как всегда, и с бешенством ударил кулаком по песку, поднимая вверх пылинки: — Пока я вожусь с тобой здесь, Куросаки там…
Джагерджак устало завалился на спину, зарываясь натруженной спиной в прохладный песок пустыни. Он был ослаблен. И физически, и духовно. Глаза от постоянного напряжения резало, тело ныло, сдерживаемое уже несколько дней подряд желание лишало разума. Ему не хватало Куросаки. Не хватало ее ласок. Ее тела. Ее карамели в глазах. Когда он приходил к ней, то отключался моментально, едва прижавшись к ее родной спине, мысленно проклиная себя за то, что завтра проснется рано и исчезнет прежде, чем ее пытливые глаза поприветствуют его с наступлением утра… Оказалось, хранение секретов слишком мучительная вещь.
Арранкар недовольно фыркнул и успокоив глаза приятной для зрения темнотой неба Уэко Мундо, позволил себе замечтаться. Когда он все закончит здесь, то увезет Куросаки непременно куда-нибудь далеко-далеко, чтобы они смогли вдоволь насладиться друг с другом. Вот это будет лучший отдых после усталости и напряжения как для нее, так и для него. Хотя… пока сила еще теплилась в ней, упрямая временная синигами эксплуатировала ее по максимуму, не жалея себя, мчась впереди остальных, точно от очередного пустого никто кроме нее не сможет избавить родной город.
«Детка, это же не Айзен…» — Винил ее Джагерджак в столь уничижительном для нее безрассудстве и неуместной трате силы. Храбриться перед мелкими врагами, чтобы что-то доказать себе и окружающими — это ли его Куросаки, которая всегда бросалась в бой с сильнейшим противником и получала от этого истинное удовольствие?.. Гриммджоу тяжело выдохнул: что ругать ее, ведь, по сути, он чувствовал и вел себя также. Врагов не осталось, сражений не вырисовывалось, глобальных целей не намечалось. Он занимался совершенно несвойственными ему вещами просто так… от скуки. Как и Куросаки. Правда, у той было для этого хорошее оправдание — спасение друзей, города, сотен незнакомых людей и душ от невидимых монстров… У Сексты не имелось ничего подобного — всеми его действиями руководил скрытый стимул под названием «Куросаки Ичиго». И даже нынешнее непонятное занятие проистекало из желания помочь рыжеволосой синигами, а не ее такой же рыжей подруге-целительнице.
Гриммджоу закрыл глаза, слабо представляя себе реакцию Куросаки на воскрешение Куатро. Они с «принцессой» утаили от нее свой план по его спасению, поскольку знали оба, насколько тяжко переживала Куросаки эту беспамятную для нее битву. Ушедший ее Пустой забрал с собой память о том сражении, и неизвестность разом с негодованием — все, что оставалось у Ичиго. Мучилась ли она от той «недопобеды» — бесчестной для ее природы, привыкшей к благородству и независимости? Гриммджоу сомневался в этом. Куросаки не та, кто ставила конечной целью смерть своего врага. Но ей явно недоставало последнего объяснения с противником… И это Секста когда-то прочувствовал на себе. А потому он радовался, что Куросаки не знала о проснувшейся душе Улькиорры перед его смертью. Это был ее самый страшный, фактически так и непобежденный ею враг, так почему же не стоило заставлять ее воспринимать смерть Куатро как должное? Только как теперь все повернуть обратно, когда Куатро таки исцелят? Что испытает она, увидев того, кто пугал ее в кошмарах, вселяя тоску в сердце Куросаки и неизвестность, как и за что она разделалась с этим врагом.
С Айзеном все получилось иначе. Предателя в Обществе душ осудили и упекли в темницу на тысячи лет. Нарушение правил и возмездие, преступление и наказание — что может быть логичней подобного исхода. Внутренняя тревога Куросаки насчет этого чудовища объяснялась лишь «эффектом незавершенного действия» — как любил говаривать шляпник. Он полагал, что пройдет какое-то время и непонимание с неприятием оставят временную синигами, страх полностью растворится в ее новых ощущениях, дурные воспоминания забудутся и она сможет заново смотреть в глаза врагам без тени сомнений, которые вселил не поверженный до конца Айзен.
Гримджоу не мог не согласиться с этим… По крайней мере, он отмечал качественные сдвиги в переформировании ее поствоенного сознания на мирный лад. Кошмары Ичиго стали понемногу отступать. Она перестала вскакивать посреди ночи, вся дрожа, в холодном поту и с замершим сознанием в глубине своих живых глаз. На оставшиеся случаи у нее под рукой находился ее прирученный Пантера, который непременно прижимал испуганную синигами к сердцу и убаюкивал ее понимающим мурлыканьем.
Голубые глаза вновь открылись и застыли на одиноком месяце, точно спрашивая совета у всевидящего светила: как бы и ему озарить такую же темноту, залегшую во внутреннем мире Куросаки? Если бы он знал, что еще мог сделать, лишь бы не быть бесполезным для временной синигами и ее мира, в котором он всего лишь такая же песчинка, неспособная менять ни ход ее времени, ни ход ее судьбы.
Он вздохнул: два выдохшихся никому ненужных воина… Смогут ли они когда-либо успокоиться и зажить обычной жизнью, позабыв эту свою страсть к победам и сражениям? Ведь в этом заключалась вся их жизнь и сущность. Теперь же — все, что у них было, только они сами: две надломленные души, которые прижимались к друг другу, ища опору, моля о поддержке и понимании, наслаждаясь существованием этой желанной и важной для их обоих целостности, которая постепенно, медленно, осторожно, но выстраивает перед ними совершенно иные перспективы.
Джагержак бросил взгляд на часы на руке, просигналившие ему о времени возвращения в Каракуру. Пантера прижался лапой к мешочку на шее — сегодня был не такой уж и плохой «улов», может, он наконец собрал для Куатро целую руку или ногу… Он вздрогнул: представлять сбор арранкара по частям в волшебных руках великана и «принцессы» то еще «удовольствие». Да, хорошо, что ему не доводилось видеть этого, поскольку Иноуэ занималась этой чепухой у себя дома, а не в магазинчике Урахары. А вот Гину с этим точно не повезло — находясь на иждивении у рыжеволосой, он явно стал свидетелем восстановления своего Эспады. Джагерджак ухмыльнулся, представляя реакцию Ичимару. Хотя, что ему оставалось делать? Бездействие и скука даже из такого занятия сделает невиданный аттракцион и забавное зрелище.
Поднявшись на ноги, Гриммджоу позволил ресуррексиону рассыпаться — проход через гарганту не такое уж сложное и опасное задание. Он осмотрел себя — белый наряд Эспады порядком был подзабыт им и оттого вносил легкое чувство дискомфорта и чуждости. Точно это уже и не был истинный он, привыкший видеть себя либо в человеческом облике, либо в форме Короля Пантер. Он снял мешочек с прахом с шеи и несколько раз подкинул тот в воздухе на ладони: интересно, как будет выглядеть Куатро в мире живых? Как станет вести себя его проснувшаяся душа? Сумеет ли «принцесса» изменить его настолько, насколько перевернула мир Сексты его временная синигами?..
Гриммджоу сделал шаг навстречу приближению к ответам на свои вопросы, но вдруг, не ощутив под собой поверхности, куда-то провалился, заслуженно перегребаемый Пустынным стражем за свою праздную рассеянность и неуместную задумчивость.
— Лес меносов… — Прошипел арранкар. — Класс… — Только этому ему и не хватало. От него и так несло Уэко Мундо за версту и Куросаки лишь делала вид, что не замечает этого. Но меносы… Она точно его убьет, ощущая их серо, осевшим прахом на его плечах.
Что ж… у него оставался единственный выход поскорее разобраться здесь со всеми и не застрять в этом месте надолго. Вновь трансформировавшийся Король Пантер лишь хмыкнул в ответ зашевелившимся огромным тварям: вряд ли они станут сложной преградой на его пути к обещанию вернуться.