Blue Strawberry

      Шершавый каменный пол холодил щеку. Влажные ресницы прилипали к бирюзовым отметинам, утяжеляя веки и пряча воспаленные глаза за спасительной пеленой. Из уголков глаз сбегали слезные ручейки, которые превращали Пантеру в гепарда с несмываемыми следами скорби и печали. Образ, подходивший больше Улькиорре Шифферу с его бездонным отчаянием, с Секстой Эспада, олицетворявшим разрушительную ярость, не вязался вовсе.       Но он и не плакал. Просто чертовы помощники маниакального ученого что-то постоянно кололи в лапу пленному, отчего исследуемый арранкар, полностью обездвиженный, но не лишенный чувств, еще мог сподобиться на что-то. Например, как сейчас, пускать слезы из-за невыносимо резавшей глаза боли. Или прислушиваться чутким слухом к витавшим вокруг него разговорам в лаборатории. Или выловить в воздухе резкий запах, похожий на тот, которым его усыпили в Лас Ночес. «Адская лаборатория», — называл это место про себя Джагерджак, вдавливаясь, как ему казалось, еще сильнее всем левым боком в дно клетки, на которое его гордое тело безжалостно бросили весьма бессердечные к «биоматериалу» здешние исследователи-синигами.       Но Гриммджоу перестал их бояться. Капитан-психопат с маниакальными замашками куда-то исчез и Эспаду никто не трогал. Более того, по шагам, непременно приглушавшимся, проходя мимо его клетки, арранкар заключал, что остальные работники лаборатории его сами побаивались и мало интересовались, жива ли еще «зверушка» капитана, или сдохла на полпути в царство Морфея. Его стабильно накачивали новыми дозами не то снотворного, не то наркотика, не то успокоительного. Эта дрянь непременно жгла Сексте глаза, но бесспорно успокаивала перепуганных ученых, видевших гнев Джагерджака. К их изумлению, силы ресуррексиона Короля Пантер оказалось сложно ослабить. Приходивший в себя арранкар начинал сквернословить, сыпать проклятиями, плеваться, кусаться, в общем всячески привлекать к себе внимание всего НИИ синигами. И привлек таки на свою голову: мало того, что сотрудники института усилили действие ограничительных оков на теле Джагерджака, так еще и придумали этот низкий бесчестный способ утихомиривать зверя позорными седативными препаратами.       Но он особо не жаловался. Принудительное успокоение «буйного пациента» избавляло его на время от болезненного дискомфорта в теле и в мозге, отодвигало подальше не признаваемую Секстой слабость, наконец, позволяло элементарно выспаться или поразмыслить в беззвучной обстановке над некоторыми терзающими его вопросами.       Во-первых, куда все-таки подевался крашеный капитан-садист? Да и его отмороженная доченька тоже? Во-вторых, почему вместо него начал частенько появляться в лаборатории иной человек — с двухцветными волосами и с диким оскалом на губах, от которого даже психованному Сексте приходилось как-то не по себе… В-третьих, почему вся атмосфера в институте становилась все напряженнее день ото дня? До ушей арранкара то и дело доносились обрывочные фразы: «проблемы с Разделителем миров», «сбои в перемещениях через сенкаймон», «создание дополнительных рейгаев», «подготовка к слиянию Кагерозы».       Кем был этот самый Кагероза, Гриммджоу не ведал, но слишком часто это имя стало витать в спаренном воздухе лаборатории, где синигами переставали выглядеть как обычные синигами, вместо приборов и приспособлений появлялись какие-то огромные капсулы с антропоморфными телами в вязких жидкостях, а на мониторах компьютеров постоянно выскакивали досье с фотографиями зеленоволосой девчонки по имени Куджо Нозоми и… Куросаки Ичиго!       То, что в случившемся переполохе стала фигурировать его рыжая синигами, нисколько не удивляло Джагерджака: у Куросаки имелся просто таки запредельный талант ввязываться во всякого рода дурные авантюры. Там, где беда — там и она, и не обязательно в качестве первопричины. Чаще всего проблемы и трудности сами втягивали несмышленую и неуемную обитательницу человеческого города Каракуры, которая, к собственному счастью или невезению, обладала гремучей смесью сверхъестественных сил и «тусовалась» с такими же странными существами, что и она сама.       Гриммджоу, вконец обессилев, расслабился. По щеке вновь спустились две слезинки. Странно, он думал, что действие усмиряющего его волю препарата уже закончилось… Обычно это длилось несколько часов, за которые Секста, успев малек поразмыслить о своей паскудной жизни и не радужном будущем, забывался сном в оглушающем одиночестве. Независимость Эспады не позволяла ему признаться напрямую, но в глубине души он знал, что ему не хватало сопливой Трес и ее болтливого фрасьона, попавших сюда с ним вместе. Не то, чтобы он беспокоился о судьбе остальных пленников… Он вообще не такой. Но все же без них ему стало и вовсе невыносимо пусто, точно он вновь вернулся в свое прошлое и бродил в одиночку по бескрайним дюнам Уэко Мундо. Удивительно, но оказавшись здесь, в центральной лаборатории, помещенным в небольшую и насквозь просматриваемую клетку, на виду у всех ученых, точно какой-то музейный экспонат, Джагерджака постоянно занимал вопрос, что же случилось с его «товарищами по несчастью» и оставался ли у них у всех хоть один шанс, чтобы свидеться когда-нибудь снова, выбравшись из этого жуткого места. Секста обдумывал варианты побега, но с тех пор, как надзор над ним усилили, это стало практически невозможно осуществить одному и без вмешательства извне.       Секста только собрался вспомнить о Куросаки, в помощи которой он не сомневался в будущем, как услышал раздавшееся в стенах лаборатории сигналы тревоги и следующее объявление:       — Приказ немедленно остановить временную синигами Куросаки Ичиго, движущуюся по направлению к центральному сенкаймону. Для этого выслать подкрепление охраняющим вход рейгаям и за всякую цену не позволить ни одному синигами выбраться через него обратно в Мир живых.       «Обратно? — Сознание Джагерджака встало на дыбы. — Эй, Куросаки, ты возвращаешься обратно?! Без… меня?» У Гриммджоу внутри все замерло и большая сильная Пантера внутри него вдруг стала уменьшаться до ничтожных размеров, пока не скрутилась на сердце маленьким котенком. Безголосым, бессильным и никому ненужным. «Куросаки… Неужели ты бросила меня…» Этим мыслям Гриммджоу не верил, но чувствовал, как оказавшаяся соль на его губах, растворяла его веру. Соль просачивалась сквозь уста дальше, на язык, сводя острые, но уже никого не устрашающие клыки болезненной оскоминой, прожигая горло горечью и безнадежностью. Сердце цепной реакцией принялось впитывать в себя этот болезнетворный соленый яд и, казалось, стало сокращать удары.       «Куросаки… ты… оставила… меня…» — Сущность Короля Пантеры на этом рассыпалась прахом.       — Смотрите… Смотрите! — Послышалось со всех сторон. — Он изменился…       Гриммджоу было уже наплевать: и на эти возгласы, и на собственную беззащитность, и на жалкую жизнь арранкара, вернувшего себе душу. Лучше бы он никогда не знал ее… Ни душу. Ни Куросаки.       — Мур-р, мур-р, мур-р… — Раздалось рядом с ним. Секста слышал слабо, будто уши да и весь мозг заложили ватой. Наверное, так и происходит помутнение рассудка. Перед глазами расплывались круги: черные, красные, превращавшиеся в клыки и беспощадно вонзавшиеся ему куда-то под сердце. «Куросаки, за что…»       — Мур-р, мур-р, мур-р, — над головой Сексты снова кто-то успокаивающе замурлыкал, точно этот кто-то чувствовал, что творилось на душе у огромной раздавленной Пантеры.       — Мур-р, мур-р, мур-р! — Настойчиво звали его, пробиваясь к его сознанию громче и становясь совершенно близко к нему.       Голубые глаза дрогнули под веками и попросились впустить в них врывавшуюся новую реальность. Она заключалась в золотистых миндалевидных глазах, глядевших на Гриммджоу прямо, решительно, даже гипнотически, будто пытались убедить его взять себя в руки и встать!       — Кто впустил в лабораторию кошку? — Засуетились лаборанты и ученые, но их возмущенное роптание не перебивало «гляделок» между придавленной безнадежностью к полу Пантерой и дерзким в своей уверенности черным котом.       В памяти Джагерджака непроизвольно вспыли совершенно глупые, чудные параллели, связанные с этими золотистыми глазами-блюдцами, но он робко, хрипло, с силой расцепляя онемевшие и соленные от слез губы, все же спросил:       — Й-йор-ру-и-чи?       Наверное, некоторые коты таки умеют улыбаться: пораженный внезапным открытием арранкар готов был поклясться на чем угодно, что он заметил хитрый оскал в ответ на свое предположение. Рот кошки дернулся сильнее и, разрастаясь по всей черной мохнатой мордашке, стал параллельно преобразовывать все животное вширь и ввысь, являя вместо него в скором времени фигуру высокой, длинноногой, совершенно обнаженной женщины.       У Джагерджака помимо его воли отпала челюсть, но чудо превращения и смущавший вид появившейся нагой женщины, в которой он с легкостью признал «кошку» шляпника, оказалось только началом. Секунда-две и вот она в невероятной скорости, выделывая потрясающие акробатические фортели, мастерски владея лишь одним рукопашным боем, расправилась со всеми присутствующими в лаборатории.       Натренировавшись вдоволь с Шихоин, Джагерджак прекрасно знал способности бывшего капитана Готея-13, но чтобы так… одними голыми… ногами разбросать всех неприятелей… Секста, как боец, был сражен наповал созерцанием такой силы. Йоруичи же, в свою очередь, не став упиваться собственной ловкостью и непобедимостью, не мешкая, направилась к ошеломленному узнику. Правда сказать, видок у него был… не очень, и принцесса решила немного приободрить своего кошачьего «собрата». Подплыв к клетке волнующе-плавной походкой, бесстыдно виляя бедрами и волнуя мужские глаза колыхавшейся пышной грудью, она лукаво улыбнулась Гриммджоу:       — Привет тебе от Клубнички-тян, котяра.       Сердце Пантеры ёкнуло под стать треску, с которым Шихоин разрушила замок на его «тюремной камере». В груди и в висках Сексты учащенно забилась кровь, и, точно ворвавшаяся ему в тело откуда-то из запределья, мигом прилила к его лицу, захлестав по щекам не только возвращенной жизнью, возродившейся любовью, но и… неестественным для него смущением.       — О-о-о, — протянула смеющаяся «кошка», — первый раз вижу краснеющего арранкара. Да уж… Зря я Маюри лишаю такого экземпляра.       Джагерджак сцепил зубы, проскрежетав клыками от злости и напоминании о маньяке Куротсучи. Руки сами собой сжались в кулаки, а бушующие яростью глаза то и дело косились на голое женское тело перед собой. Внизу живота все сжалось, в голове вопреки увиденному растеклась карамель, и бедный Пантера, чувствуя на губах привкус Куросаки, с силой зажмурился.       — Йор-р-руичи, а ну-ка быстр-р-ро пр-р-рикрыла свою ср-р-рамоту!       — А-ха-ха-ха!!! — Разразилась хохотом Шихоин. — Поди давно видел Ичиго, раз так крышу сносит?!       Гриммджоу угрожающе зарычал: еще хоть полслова про Куросаки, и он на стенку полезет! Он задрожал от негодования, смешанного с неосуществимым желанием, но не прекращал прислушиваться, как шум одежды, заскользившей по телу, освобождал его разум от негодующего вида чужой женщины. Джагерджак слегка приоткрыл глаза, щурясь: Йоруичи стояла в своем стандартном костюме для духовной формы, а вот, где она взяла ее, трансформировавшись из тела кота, это был еще вопрос.       — Ну, чего расселся-то, а? — Застегнув наконец куртку, «кошка» уперлась обеими руками в бока: — Спасать я тебя пришла, увалень, а ты не шевелишься даже!       — Где Куросаки? — Спросил невпопад Гриммджоу, но из клетки принялся выбираться.       Встав на ноги, арранкар слегка пошатнулся — действие наркотиков и снотворных вместе с продолжительным пребыванием в скрюченном лежачем положении, сделали его движения неуверенными и чуждыми стойкой воле.       Шихоин вмиг подставила дружеское плечо непривычно слабому Эспаде:       — Дома твоя Куросаки, — поспешила приободрить его Шихоин. — По крайней мере, уже должна быть. — Про Бьякую Йоруичи решила тактично промолчать, а то Гриммджоу казался сильно уж подавленным, чтобы подразнить его ревность.       Она потащила его к выходу, продолжая вселять должное настроение в храброго и быстрого беглеца, который пока никак не получался из рассеянно-расстроенного Джагерджака:       — Ты… Это… Не держи зла на Ичиго, что она сама не явилась за тобой — должен ведь понимать, что в Сейрейтей Клубничка прискакала именно из-за тебя, своего котяры голубоглазого. Но ее саму схватили по ложному обвинению и затем упрятали за решетку. А тут еще эти рейгаи. Прямо нашествие какое-то. И переход Кагерозы в людской мир… В общем, это было мое решение отправить нашу временную синигами обратно в Каракуру, чтобы не рисковать ее силами.       — Вот как… — С видимым и заметным облегчением проронил Гриммджоу, немало устыдившись своим недавним сокрушительным страхам. «Наверняка, это были даже не его мысли, а действие всех тех же препаратов, точно притуплявших мое сознание», — попытался оправдать свою неуверенность сам Джагерджак. Что и говорить, на душе было паршиво оттого, что он засомневался в Ичиго.       — Та-а-ак, мечтать дома будешь. — Приказным тоном скомандовала бывший капитан, почувствовав приток необходимой реяцу. Она вернулась к привычному надменному обращению с грубиянистым арранкаром: — Давай натягивай свой ресуррексион и сваливаем отсюда. То, что Маюри здесь нет, еще не означает, что впереди нам греет зеленый свет.       Гриммджоу кивнул, вмиг вызывая Короля Пантер:       — Я слышал от лабораторных крыс, что переход нестабилен.       — Ха, Кисуке его вообще закрыл.       — Чего? И как же нам выбраться?       — Не нам, а тебе. У меня слишком много дел еще, чтобы прохлаждаться в Каракуре.       — И какие ж это у тебя тут дела? — Передразнил Гриммджоу, к которому тоже, кажется, возвращалось прежнее несносное состояние духа.       — Думаешь, только твоя задница была в опасности? Ха! Как бы не так! Здесь еще полно таких же слабаков, которых я должна вытащить.       — Йор-р-руичи, блин! Чё ты за человек? Ты можешь, как Куросаки, просто помогать и не ёрничать?       — А ты можешь поблагодарить того, кто спас твою шкуру, и, заметь, не в первый раз.       — Чего???       — Не слышу? — Шихоин приложила ладонь к уху.       — Спа-си-бо! — Прокричал арранкар громко в ответ, заставляя «кошку» потеребить заложенное ухо.       — Ладно, пошли, герой-любовник.       — Погоди… — Остановил ее Джагерджак. — Тут мое добро… — Он начал наскоро шарить по всей лаборатории, но искомый предмет нашелся довольно быстро. — Улькиор-р-ра… — Прорычал он праху в котомке, — чтоб ему пусто было!       — Какой ты стал заботливый, — ехидно заметила Йоруичи, — прямо скучно… Может, наперегонки?       — Успеется… — Метнулся Джагерджак в дальний коридор и вернулся оттуда уже с куда больше ношей: тремя связанными меж собой арранкарами и заткнутыми кляпом ртами.       — А это еще что? — Прошипела принцесса Шихоин.       — Ты, что, ослепла, старушка?       — Я вижу, кто это? Но на кой они тебе сдались?       Гриммджоу неожиданно замер: а ведь и впрямь, зачем ему эти трое?.. Неужели это Куросаки заразила его «манией спасителя»? Или это все же душа, заставляющая ощущать его все новые и новые чувства, вызвала в нем что-то вроде сожаления или даже… дружеской привязанности?       — Хочешь оставить их этому психопату? — Стараясь казаться безучастным, бросил Гриммджоу через плечо Йоруичи, гордо минуя ту с охапкой своих «приятелей по несчастью». Голубые глаза взглянули на нее с укором и неистовым упрямством, мгновенно раздражая Шихоин всей несостоятельностью оспорить данное решение. Она покачала головой и с шумом выдохнула:       — Ладно… Ты все равно сейчас отправишься в Мир пустых.       — В Уэко Мундо? — Непроизвольно сглотнул Джагерджак: вновь возвращаться туда было не охота.       — Именно. Надеюсь, ты не разучился открывать гарганту? Сейчас это единственный надежный способ выбраться отсюда. Кагероза контролирует Разделитель миров и сенкаймоны. Но, думаю, Кисуке и так об этом догадался. — Она на прощанье посмотрела в гордые глаза Гриммджоу — достойного союзника и хорошего друга: — Возвращайся в Каракуру и не оставляй Куросаки. Она нуждается в тебе, в твоей любви, защите, помощи. Ее реяцу слишком слаба, чтобы противостоять нынешним врагам. И это не может не беспокоить синигами, рискующих остаться в самый неподходящий момент без этого рыжеволосого лидера.