Blue Strawberry

      — А-А-А!!! Кур-р-росаки!!! Твою мать!!! Я убью тебя сейчас!!! Обеща…       — Путь разрушения № 31, Шаккахо!!!       Вырванная алым энергетическим сиянием белая дверь с табличкой «15» с грохотом влетела внутрь комнаты под ошеломленные взгляды Ичиго и Гриммджоу. На пороге их номера замерли не менее шокированные Мацумото в форме синигами со вскинутым в боевой готовности занпакто и Ичимару в стойке для прочтенного только что заклинания.       — Сантен Кессюн! Я отражаю!!! — Прозвучал за их спинами тоненький голосок шумно бежавшей Орихиме, которая на всей скорости влетая в номер к Куросаки, не заметила стоявших на пороге синигами.       В итоге, не успевая затормозить, Иноуэ массивной грудью на всех парах врезалась в Гина, отчего тот, не успев перегруппироваться, потерял равновесие и навалился на Рангику, которая под грузом двух тел со всего маху рухнула на пол. Через секунду блондинка ойкнула, когда груз тел на ней увеличился с падением Улькиорры, который, явно спешащий за своей рыжей истеричкой, ничего не объяснившей ему и мигом вылетевшей из их гостиной, на всем ходу влип в эту кучу-малу.       — Э-э-э? — Только и смогла выдавить из себя Куросаки, не зная что и говорить, видя на своем пороге обеспокоенную гору из зацепившихся друг об друга друзей.       — Какого хрена вы здесь устроили?! — Джагерджак был более информативным и задал вопрос по существу.       Все четверо незваных гостей, включая даже капитана Ичимару с раскрывшимися в изумлении глазами, воззрились на представшую им картину в номере, в который они только что ворвались: Куросаки, огражденная теперь защитным щитом, восседала на едва прикрытых полотенцем бедрах Джагерджака, который лежал на животе и был весь… красный, как сваренный рак. У замершей Ичиго наконец зашевелилась рука, отчего из сжавшегося в ее ладони тюбика, на спину Сексты упала увесистая капля холодного крема.       — А-а-а-а-ай!!! Кур-р-росаки! Ну, ты че твор-р-ришь??? — Раздавшийся ор по силе получился примерно таким же, на который ранее добропорядочные соседи из апартаментов «14» и «16» поспешили на помощь, реально полагая, что в номере «15» кто-то кого-то не иначе как убивал!       — Тьфу ты! — Сплюнула Рангику и недовольно подергалась, требуя убрать с себя все еще наваленные на нее тела остальных.       — Ой, прости, дорогая, — усмехнулся Гин и тут же, почувствовав облегчение от того, что с него сняли волнующе мягкую Орихиме, помог встать и своей пышногрудой красотке.       Мацумото с раздражением всадила Хайнеко в ножны, и, прижав левую грудь, возмущенно выпятила нижнюю губу:       — У меня чуть инфаркт не случился, а вы тут… Ну, и как это называется?       — Как это называется, Гриммджоу? — Ехидно переадресовала вопрос Куросаки своему арранкару.       — Идиотизм… — Хмыкнул Секста, разом объясняя нелепое вторжение в их частную жизнь свалившихся на голову непрошеных соседей и свое вчерашнее поведение, приведшее его к таким вот последствиям.       Куросаки уже сотню раз за это утро обозвала его «идиотом», в то время, как сам Пантера упрямо величал себя «гордецом».       — Это не гордость, а тупость! — Возмутилась она на неподобающие еще и пререкания со стороны Джагерджака, решившего вчера уединиться от всех и подумать о насущном непременно под лучами палящего солнца. Теперь, может, мозги он и привел в порядок, зато бонусом получил «первоклассный загар», который, учитывая шальную красноту всего тела, сойдет с него в лучшем случае лет через десять. — И каким ты местом думал только?       — Головой! Я всегда думаю головой, Куросаки! Не нарывайся!       — А то что? — Она беспощадно провела пальцем по сгоревшей спине, отчего арранкар взвыл мгновенно… — То-то же. Лежи и не двигайся. — Она картинно вздохнула: — Ах, нескоро мы сумеем побороться… — Ичиго склонилась над ухом Пантеры и томно прошептала: — И в игры на раздевание побаловаться… А я еще много красивых вещиц прихватила с собой… — Она провела живительным влажным язычком по горевшему краю уха, заставляя Сексту вздрогнуть и покрыться мучительными сейчас для обожженной кожи мурашками.       — Садюга… — Простонал он, поклявшийся в который раз отомстить дерзкой девчонке, но знал наперед, что это всегда плохо у него получалось.       Гриммджоу обречённо прижался тяжело болевшей головой к дивану и стал наблюдать полуприкрытыми глазами за передвижением своей мучительницы. Она специально расхаживала по комнате в одной только его майке без ничего, дразня стройными бедрами, а иногда и половинками ягодиц, которые явно нарочно являла ему, то задевая край майки, то, как сейчас, наклоняясь за чем-то. Пантера глухо простонал… Как же он хотел ее сейчас… Нет, не убить, просто хотел ее… Во всех позах, бесконечно целуя и чувствуя ее всем телом. Но сейчас это его тело предательски заныло жаром кожи, а не желания, и изо рта Сексты вырвался вовсе не соблазнительный, а огорченный и все проклинавший стон.       И какого черта он вчера и впрямь решил выдернуться? Ну, потерпел бы этих чудаковатых друзей Куросаки, да и недругов ее тоже, не облез бы… За день раздражения — ночь удовольствия: вполне равнозначный обмен, даже превосходящая все ожидания плата. Да и «чудики» эти были не так уж ему и противны… К «принцессе» он вообще уже привык, даже называл ее этим дурацким прозвищем, вовсе не подкалывая. Орихиме и впрямь была такой — светлой, доброй, воспитанной, нежной, изящной, как, наверное, и должны быть все принцессы. Чего не скажешь про ее «рыцаря сердца»… Заносчивый, надменный, самоуверенный, бесстрастный, и даже отмороженный — он и в человеческом миру не утратил свои самые раздражающие Сексту черты. С другой стороны, стоило только вспомнить его «подвиг» на крыше во имя спасения души Куросаки, да и трогательное прощание с рыжей пленницей, в котором они с Иноуэ усмотрели обретение души Куатро… Не потому ли он и согласился собирать его по крупицам? Так о чем жалеть теперь? Вопреки, своей нарочитой неблагодарности, от Шиффера все-таки не веяло злобой или агрессивностью ни в адрес другого Эспады, ни в сторону временной синигами. И, пожалуй, последнее обстоятельство — единственное, что должно было заботить Пантеру, а вовсе не моральный облик переродившегося Улькиорры.       Относительно парочки влюбленных синигами — Гриммджоу вообще не собирался париться: он едва знал их, даже Гина, с которым в Лас Ночес старался не пересекаться, а здесь и подавно не стремился заводить дружбу. Все, что ему импонировало в их тандеме, так это амурное безумство, накрывавшее этих двоих, плавившее их, точно воск, и растворявшего их в атмосфере неописуемым ощущением эротизма и вечной весны. От подобного зазывного, вязкого, дурманящего, будто фимиам, чувства окружающим становилось жарко, и душно, и непонятно радостно на душе. Кажется, Куросаки однажды рассказывала ему об этом тоже, когда повстречала ожившего Гина в торговом центре… Странная любовная аура исходила от этого сплава золота с серебром. И за такие вот безвозмездно подаренные эмоции Секста готов был стерпеть все, даже их бесцеремонное вмешательство в его мир с Куросаки.       Задумавшийся Гриммджоу, лежавший совершенно обнаженный, почувствовал тут мягкое прикосновение полотенца на единственно необожженных солнцем бедрах, а потом и вес забравшейся на них Куросаки.       — Что? Снова будешь издеваться? — Промычал он.       — Еще как, — томно прошептала она, но с нотками искреннего сожаления. — Увы, по-другому никак… — Ичиго выдавила крем от ожогов на руку и, зная, сколько не согревай его в руке, он все равно покажется сгоревшей кожей уколом тысячи иголок, приступила незамедлительно, уже представляя в своей голове последующий после этого дикий рев Пантеры.       — Нужно было сразу меня позвать, — застенчиво поглядывая на мощную спину голубоволосого арранкара, Орихиме все же хорошо делала свое дело: ее Сотен Киссюн медленно, но уверенно заживлял, одновременно меняя степень красноты кожи и снижая градус жара в теле.       — Не нужна мне твоя помощь, — Джагерджак по обыкновению отверг чары «принцессы». Ичиго закатила глаза: невыносимый упрямец и гордец был этот Пантера, а говоря попросту — идиот, ее любимый великовозрастный идиот.       Орихиме не обиделась, лишь мягко улыбнулась норовистому Сексте: как и у Куатро, их арранкарская даже не гордость, а своенравность, порой просто не давала им являть миру свои истинные эмоции и чувства, будто они все продолжали следовать за тем ярлыком, цифрой, припечатанной к их телу, давно переставшей говорить об их характерах и аспектах смерти. Ведь теперь-то они были живые с бьющимися сердцами, с чувствующими душами, с любящими глазами.       — Ну, что вы, Гриммджоу-сан, — робко возразила девушка, — за то, что вы помогли спасти Улькиорру-куна, я всегда буду лечить вас.       — Всегда? Это звучит, скорее, как приговор, — съёрничал Джагерджак.       — Попридержи-ка язык, Секста, и скажи спасибо.       Иноуэ непроизвольно покосилась на сидевшего в кресле Улькиорру и перехватила его участливый взгляд. Она, естественно для себя, смущенно ему улыбнулась, а он — вот так сюрприз — выдал нечто похожее на полуулыбку: Шиффер всегда со скрытым восхищением наблюдал удивительные силы человеческой девушки, но теперь никто не мог воспретить ему открыто гордиться ею и защищать от нападок нахалов вроде Джагерджака.       — Тебя это тоже касается… — Проронил шестой Эспада.       — Хм? — Зеленоглазый спокойно встретил дерзкие огоньки в голубых глазах. — Что тебе нужно?       — Ну, как? А благодарность за то, что я тоже приложил руку к твоему спасению?       — Вот как? — Не меняясь в лице, переспросил брюнет, но, без лишних раздумий, тут же выдал: — Спасибо.       У Гриммджоу рот приоткрылся: мало того, что он ожидал как минимум часового препирательства от Куатро, еще больше предполагал, что тот выдаст за благодарность свое снисхождение, но… Желаемое слово было произнесено так твердо и уверенно, что мгновенно обескуражило голубоволосого «героя поневоле» и он просто не нашелся, что ответить.       — Ну, дверь, кажется, починили! — Довольно хлопнул в ладоши Гин, войдя в номер к его хозяевам.       Мацумото, мирно развалившаяся во втором кресле, убрала руку с подлокотника, и серебряноволосый присел с ней рядом. Его рука привычно обняла ее за плечи, окунаясь в пушистые золотые локоны на спине.       — И как ты объяснил персоналу это происшествие? — Хмыкнула Куросаки.       — Сказал, что Секста вышвырнул одного портье, посмевшего засмотреться на его девушку. Странно, — хихикнул он, — но мне все поверили, даже без лишних расспросов. — Ичимару склонил голову набок: — Хм, Гриммджоу-сан, и какая у вас тут репутация в отеле?       Пантера фыркнул: нормальная у него тут репутация. Куросаки потрепала его за шевелюру:       — Он у нас тут — VIP-клиент и первый гость здешнего ресторана.       — Вот оно что? А я-то думаю, чего это нам пообещали бесплатный ужин в знак извинения.       — «Нам»? То есть, мне и Куросаки — ты это, явно, хотел сказать? — Поднял голову Джагерджак, но серебряноволосый отрицательно покачал головой и еще больше улыбнулся, отчего даже у дико скалящегося Гриммджоу свело челюсть.       — Не-а, в приглашении написано, что для Гриммджоу-сана и его друзей. Количество не указано.       — Тогда — я одеваться! — Мигом оживилась Рангику и потащила Гина за собой.       — А-а-а, мы тоже, наверное, пойдем… — Закончив лечение, Орихиме поднялась с колен и встала у Улькиорры, поджидавшего ее.       — Куда «пойдём»? В ресторан? — Рыкнул Секста, не поняв игру слов.       — Ой, да? Правда? И нам тоже можно? — Радостно захлопала ладошками Иноуэ.       — А-а-а… я… это… — Замычал Джагерджак, но тут Куросаки дернула Пантеру за ухо и впилась в него убийственным взглядом. Точно! За день раздражения — ночь удовольствия. Плата, которая его устраивала. — Ладно. — Недовольно буркнул он соседям слева. — Ужин в семь. И не опаздывать!       Орихиме даже взвизгнула от радости, и чуть ли не пританцовывая, увлекла на сборы смущенного Куатро вслед за собой.       — Зашибись! — Гриммджоу не без удовольствия перевернулся на больше не горевшую спину, но с раздражением потер лоб: — Одни тупо навязались, другие — почти слёзно напросились.       — Да будет тебе вор-р-рчать, — промурлыкала ему на ушко Куросаки и забралась на него сверху. — Каких-то пять дней осталось. Р-р-разве Кор-р-роль Пантер-р-р не выдер-р-ржит? — Все также мурлыкая, девушка сладко поцеловала любимого арранкара и испытующе посмотрела на него карамельным теплом, пробуждающим в нем какое угодно терпение и даже редкую доброту:       — Киса, — поправил он упавшие на глаза прядки рыжей челки, — ради тебя я хоть Каракуру и весь Сейрейтей стерплю, но… — Пригладил он ее щеку. — Только обещай, что часто экспериментировать с этим мы не будем, ладно?