Blue Strawberry

      Куросаки поморщилась, отпивая без всякого удовольствия холодный капуччино со вкусом карамели. «И зачем он готовит его? Знает же, что я просплю и по его вине, между прочим… Забываясь ночными грезами и приятной истомой легкого утреннего наслаждения… Слабо реагируя на его мурлыкающее «пока»… Чувствуя, что даже с уходом, по-прежнему, держу его в своем теле…»       Ярко-голубая чашка сверкнула дном, когда последние капли напитка с трудом, но все же покатились в горло девушки. Она выдохнула с трудом, справившись с этим нелегким, но обязательным для нее заданием: если Гриммджоу так упорно готовил ей именно этот капуччино с утра и заботливо оставлял возле кровати, верно, для него это значило много, как и тот человек, ради которого он так заморачивался.       Ичиго усмехнулась и прижалась губами к холодной чашке, будто желая на ее краешке ощутить непременно оставленный поцелуй Джагерджака, ведь он всегда пробовал то, что готовил ей, выражая этим своеобразную заботу о слабой женщине, которую просто боготворил…       …а она в ответ безумно любила его.       Однако это любовное безумие окутывало их обоих, с неудержимым желанием друг друга и непреложным условием больше не расставаться. Казалось бы, образец идеальной парочки, но и недоразумения, недомолвки, равно, как и ссоры случались меж ними. Будучи весьма импульсивными и страстными личностями, Куросаки и Джагерджак не редко раздражались на партнера, иногда даже желая прибить его, но… лишь в мыслях. На словах и на деле, они закрывали глаза на недостатки друг друга, уступали в мелочах, поддавались в постели. Два бывших сильных воина, две внезапно ожившие души, они были так похожи, а потому шли в ногу по новому проложенному судьбой пути. Она двигалась для него, он — ради нее, и это было самое лучшее, что могла подарить Ичиго жизнь после вынесенного ей «приговора».       Прошёл почти месяц с тех пор, как с временной синигами произошло то, чего все так боялись: духовная сила оставила её, заставляя весь прежний мир сверхъестественного раздаться лишь кругами по воде. Как будто и не было в прошлой жизни ничего. Ни верного Зангетсу, прикрывавшего её спину. Ни отчаянного меча Рукии, пронзившего её сердце. Ни жаркого признания Бьякуи, осевшего на её губах. Ни пустых, ни призраков, ни проводников душ больше. Одна сплошная тишина в голове, далёкие воспоминания в памяти и несуразные кошмары в подсознании…       Впрочем, за всё это время Куросаки не ощущала приступов острого сожаления и не проклинала свою судьбу. Окончательно утратив силы и не имея больше ниточек под руками, за которые можно было потянуться вслед за прежней жизнью, Ичиго в один прекрасный миг просто приняла это, как факт, и, на диво, успокоилась… Горечи от несправедливости больше не было, равно как и тоски по утраченному. Скорее, бывшую синигами одолевало обычное смятение, присущее человеку, оказавшемуся на распутье. Прошлое казалось теперь нереально-постановочными сценами из многократно пересмотренного фильма, настоящее выглядело ровной подлинно-спокойной речкой, не сворачивающей со своего пути, тогда как будущее вырисовывало мечтательно-красочные картинки в голубых тонах и мерцающих огнях.       «Гриммджоу…»       Его глаза цвета неба её внутреннего мира и света неоновых огней искрящегося ночного Токио. Пускай Ичиго и не представляла, что ждет ее впереди, но, доверяя своей душе и интуиции, она бесстрашно последовала за своим любимым арранкаром, зная, что только с ним у нее и получится эта самая пресловутая человеческая жизнь после случившегося болезненного перелома её сущности.       Каждый день, проведенный с ним вдвоём дома, в Каракуре, и теперь здесь, в Токио, всё сильнее и сильнее убеждал Куросаки в том, что в обыденности также имеются свои удовольствия, и её Король Пантер оказался главным из них. Страстный, игривый, умелый, ненасытный любовник, но в то же время верный, преданный, чуткий, внимательный, заботливый любящий мужчина. То, что Гриммджоу Джагерджаку не было равных в любви и сексе, у Ичиго изначально не возникало никаких сомнений.       Однако территорией спальни его умения не ограничивались, ведь Секста, по-прежнему, оставался непревзойденным бойцом, Эспадой, несущим страх, мощь, разрушение, спрятанные в гордом сердце льва и несломленном духе Пантеры. Бывшая синигами не знала наверняка, но предполагала, что часть ее обязанностей он неожиданно перебрал на себя. Нельзя было сказать, что уничтожение примитивных Пустых могло ему понравиться, но вот то, что он хватался за меч с целью защиты семейства Куросаки, это она стала подмечать частенько.       Тем не менее, и на этом таланты Джагерджака не заканчивались. Дерзкий, проницательный, смекалистый, хваткий, изворотливый и изобретательный — такому выжить в человеческом мире было раз плюнуть. А уж, если Секста загорался чем-то, то миру и вовсе следовало посторониться перед упорно прущим вперед и все подминавшим на своем пути Королем, ведомым не иначе, как самой удачей и притягивая к нему позитив со всех сторон под действием пресловутого кошачьего магнетизма.       Собственно говоря, благодаря везению и рвению Гриммджоу, его бесстрашию перед будущими и любыми проблемами, странная парочка из сильного арранкара и слабой синигами сумела найти свое место здесь, в столице, в большом и многолюдном Токио, который мог за секунду сделать из тебя победителя, а главное, позволить ему затесаться среди толпы подобных себе «везунчиков» и остаться незамеченным.       Наверное, именно по этой причине мегаполис так пришелся по душе нелюдимому и нетерпимому к людям Секте Эспада. Да и работа ему подвернулась по вкусу. Явно с подачи, всюду сующего свой нос и везде имеющего связи, Урахары, Джагерджак вдруг взял и стал владельцем парочки ресторанчиков в столице. Прошла всего неделя, как он прибавил к этому списку еще тройку. Потом каким-то образом приволок в свои рестораны лучших поваров, включая даже того шефа из коттеджа на берегу моря, и… сделался в одночасье ресторанным магнатом. Еще неделя — и народ повалил толпами в обновленные рестораны, реклама о новой кухне закружилась по медиа, а начальные обороты скромного капитала взлетели до высот. Неизвестно, как себя вели старые хозяева, но вот новоявленный ресторатор был, в первую очередь, сыт и весьма доволен собой: признаться, он и сам не думал, что так преуспеет, ведь все, что им двигало вначале — банальное желание всегда вкусно поесть и при этом ничего не платить за это…       В общем, у беспокойного и деятельного Гриммджоу по переезду жизнь закрутилась полным ходом, как и положено настоящему мужчине, желавшему угодить своей женщине, которая не должна была испытывать никаких забот или неудобств, раз пошла за королем. Сейчас все, о чем стоило заботиться восемнадцатилетней девушке, так это об учебе, ведь Ичиго отныне являлась студенткой первого курса Токийского университета. И хоть она не испытывала восторг от выбранной специализации, на которую поступила, у нее не было иной альтернативы: Исида с Коном, который сдал успешно выпускные экзамены в школе вместо временной синигами, прибывавшей в коме после победы над Айзеном, решили не останавливаться на достигнутом. Вот так Куросаки вместе с самим Исидой оказалась зачисленной на медицинский факультет, дабы «продолжать славные семейные традиции», как подколол её очкарик.       «Чертов Урюу», — выругалась про себя рыжеволосая, правда, беззлобно. Как это не сложно признавать, но она была благодарна своему однокласснику за подобное дальновидное участие в своей жизни. Все-таки с потерей сил у бывшей синигами образовалась уйма времени и сейчас она радовалась, что могла тратить его с пользой для себя и для общества, а не нежась весь пропущенный год под боком у Гриммджоу, какой бы привлекательной эта перспектива не выглядела в ее фантазиях!       Прижавшись лбом к панорамному стеклу окна на всю стену, девушка с интересом принялась рассматривать с высоты пентхауса незнакомый квартал внизу, в который они недавно переехали. Это был довольно престижный район, как и баснословной цены квартира. Роскошные апартаменты явно не вписывались в доход едва зачинавшего свое дело владельца сети ресторанов, поэтому Куросаки вовсе не удивил бы тот факт, что ради такой жилплощади ее любимый арранкар с присущей ему бесстрастностью, если и не убил, то точно припугнул какого-нибудь агента по недвижимости, а вместе с ним и предыдущих хозяев. Так или иначе, теперь в их распоряжении имелось собственное жилье, на пять комнат с двумя ванными комнатами, в стиле хай-тек, в любимой ими бело-голубой гамме, и с потрясающим видом на город с высоты птичьего полета.       Но главным во всем этом раю являлось то, что здесь парочка наконец-то смогла уединиться от всех, чтобы никому не мешать самим, но чтобы и им никто не мешал также… Ведь эти странные влюбленные так сильно любили друг друга. Просто обожали. Безумно и рьяно, даже неистово. Порой не могли насытиться, надышаться, насмотреться друг на друга, как два изголодавшихся зверя, или как две оголенные души, пробиваемые, будто током, чувствами и инстинктами, совершенно не думая больше ни о ком, и этот их обоюдный эгоизм был самой прекрасной вещью на свете, будто они и впрямь, наконец, построили свой собственный мир только на двоих…       Куросаки сладко потянулась, ощущая прикосновение на теле голубой рубашки любимого арранкара. Этот цвет настолько сильно сроднился с ее природой и подсознанием, что она уже не могла прожить без него и дня. Она потерлась щекой о воротник, хранивший морозно-пряные нотки аромата Гриммджоу под стать его характеру. То соблазнительно-нежный, точно маленький котенок, то свирепо-агрессивный, точно лев, он так напоминал ее собственные нестабильные перепады настроения, что она порой переставала раздражаться на это. Она ведь любила его независимо от его нрава, а просто, потому что он есть в ее жизни, вот такой вот своенравный Пантера…       — Моя киса уже проснулась, — послышался выводивший её из размышления грудной бархатный голос, впивавшийся в её шею приветственным поцелуем. Теперь он всегда так подкрадывался к ней, откровенно радуясь, что с потерей реяцу, мог делать рыжеволосой приятные сюрпризы и в то же время ненавязчиво приглядывать за ней.       Руки Джагерджака, обхватившие талию девушки, скользнули в противоположных направлениях от нее, вверх и вниз: одна остановилась на левой груди и крепко прижалась к бешено забившемуся сердцу Куросаки, вторая безоговорочно забралась под трусики подруги и приласкала остывшую без него плоть. Ичиго безапелляционно покачала головой: этот арранкар никогда не изменится, её ненасытный и ласковый зверь, поклявшийся всегда оставаться с ней рядом.       — «Спасибо» за капуччино, — улыбаясь, хмыкнула рыжая, — он снова остыл…       — Сама виновата, соня, — зарывшись в её волосы, Секста легонько прикусил её ушко.       — Разве только я? — Куросаки грациозно развернулась в его руках и, тут же обнимая за шею, лукаво склонила голову набок: кто утром устроил ей бурное пробуждение, а потом, как обычно, улизнул на работу? Впрочем… Она не жаловалась. Ее соблазняющая карамель немедленно притянула к себе его губы, которые невесомо коснувшись пушистых длинных ресниц, спустились на аромат клубники вниз и принялись настойчиво и дерзко терзать желаемый сладкий ротик. Ичиго смачно причмокнула его язык, точно пробуя на вкус: — Твои обеденные десерты отличаются остротой и скоростью приготовления.       — Эти вечно-бесящие партнеры, поставщики, клиенты, шефы, персонал… — Картинно пожаловался «ресторанный магнат». — У меня всего два часа на перерыв, детка, и я просто вынужден делать все быстро и по первому классу. — Его ультрасексуальная улыбка выбила почву из-под ее ног, но ловкий Эспада успел подхватить ее на руки и живо зашагал в спальню.       Уложив Куросаки бережно, точно драгоценную жемчужину, на их белоснежную постель он не сумел устоять, чтобы не залюбоваться ею. Быстро отраставшие волосы уже достигали длины ниже плеч и удивительно мило обрамляли ее прежде воинственное лицо. Теперь она походила на ребенка, с этим ее извечно-стыдливым румянцем на щеках и испуганно-занятным взглядом. Девушка, смутившись столь откровенному восхищению ею, рассеяно сжалась и закусила задрожавшую губу.       — Не-а, не верю, — Пантера хмыкнул под нос и хищно улыбнулся: после потери сил Ичиго нашла иную арену для демонстрации своего превосходства и теперь всегда начинала игру, прикидываясь несчастной овечкой, чтобы, усыпив бдительность врага, выпустить своего волка в самый неожиданный момент.       Куросаки прочитала его мысли: не прошло и месяца, как он приловчился к ее тактике. Эх, а ведь у нее все так хорошо получалось! Рыжеволосая переменилась в лице и хитро усмехнулась любимому сопернику:       — Очередной реванш, Гриммджоу? — Пропела она сладким голоском, а потом выпустила огоньки в карамель: — И не мечтай, что выйдешь победителем из этой схватки…       — Хех… — Довольно оскалился Джагерджак. — Я принимаю вызов, Кур-р-росаки Ичиго!       Девушка ожидала, что Король Пантер тут же набросится на её иступленное желанием тело, которое приходило в неистовое вожделение от одного его мурлыкающего голоса. Поборовшись, ради приличия, с ним несколько минут, она потом с превеликой радостью сдалась бы на волю победителя, чтобы насладиться своим утешительным призом в виде «блаженства на седьмом небе» от счастья и близости с любимым арранкаром. Но не тут-то было… По лицу Сексты стало вдруг понятно: он явно что-то задумал и, заинтригованная, Куросаки сузила в нетерпении глаза.       Гриммджоу поднялся и остановился перед их огромной двуспальной кроватью, коварно улыбаясь. Его пальцы медленно потянули бело-бирюзовый в полоску галстук за подушечку, расслабляя ворот своей черной рубашки. Вслед за этими началось томное расстегивание пуговиц, освобождение от каждой из которых приоткрывало занавес скрытого от посторонних глаз волнующего мускулистого тела…       Куросаки никак не могла привыкнуть к этому его новому стилю делового человека. В глазах прочно засел образ раскрепощенного сексуального арранкара, кичившегося своими идеальными атлетическими параметрами и запредельным эротизмом. Теперь, в мире людей, став владельцем сети успешных ресторанов, он старался держать марку, установленную деловым этикетом и светскими обязательствами: дорогие костюмы известных дизайнеров, шикарные автомобили, безупречный внешний вид. Кажется, это ему самому нравилось, тогда как Ичиго импонировало то, что непременно во всем Джагерджак упорно следовал своей излюбленной цветовой гамме: белый, черный, голубой. Они стали автоматически ассоциироваться с Секстой Эспада, засев в ее подсознании с момента их первой встречи. А ведь в то далекое время, люто ненавидя своего новоявленного врага, Ичиго даже не подозревала, что ее интуиция в предчувствуемой хватке цеплялась за образы еще не наступившего будущего, которое упорно преследовалось именно этими тремя цветами. Голубоглазый Гриммджоу. Черноволосый Улькиорра. Пугающе белый Айзен…       Рыжая невольно вздрогнула и опустила голову на грудь, зарываясь рукой в волосы: последний, ее непобедимый враг, никак не отпускал ее. Являлся во сны витиеватым видением, порой напоминал о своем присутствии призрачным образом, слетал криком с ее губ в ночи, а в ушах раздавался злорадным хохотом.       — Айз-з-зен… — Прошептала Ичиго и поёжилась от мурашек, пробежавших по телу, и досады, пролившейся внутри: подходящий образ лишь для ночных кошмаров, но неподходящие мысли для столь сладостного момента.       Ичиго быстро и испуганно подняла глаза на любимого — полуобнаженный Гриммджоу уже сидел перед ней, держа за руку. Возвращавшиеся в ее сны кошмары из прошлых воспоминаний не на шутку тревожили его, хоть он, в привычку своей жесткости, старался не подавать этому вида.       — Куросаки, ну, ты опять все испортила, — недовольно протянул он свою избитую фразу, но тут же приласкал ее лицо нежным сочувствием голубых глаз и лизнул в губы.       — Прости… — Рассеянно проронила бывшая синигами и виновато поджала губы.       — За что? — Непонимающе Секста заглянул ей в лицо: обычно она не реагировала на этот его упрек.       — За поломанную душу, которая тебе досталась…       В его любимых теплых карамельных глазах сверкнули просящиеся наружу слезы, но его девушка вопреки всему оставалась сильной и стойкой: она с силой закачала головой, пытаясь высушить этим собравшуюся влагу в ресницах.       От столь энергичных движений её мягкие волосы распушились в львиную гриву, что вызвало в нем умиление. Гриммджоу протянул к ней руку и заправил за ухо несколько прядок. Ичиго же приласкалась к родной руке щекой и остановила на растерявшемся лице всегда сильного арранкара свой озадаченный взгляд. «Почему он любил её? Такую неуравновешенную, такую переменчивую, такую интровертную?» Секста Эспада со своей полномасштабной, неуёмной и вездесущей харизмой выступал полной её противоположностью.       Джагерджак ничего не ответил на немой вопрос в её взгляде, а просто приблизился к ней и подарил самый заботливый и всепонимающий поцелуй. Куросаки была всегда благодарна ему за это, как и за то, что он терпел ее ценой собственных ущемленных интересов и желаний. Она опять поступала с ним несправедливо, опять привносила в его оптимизм толику грусти, опять пресекала желание и боялась отдаться беззаботному счастью и наслаждению. Но ведь…       Ичиго задумалась: теперь, когда она лишилась грубой мужской силы и перестраивала свою жизнь и умения на иной лад, возможно, ей удастся с помощью женской хитрости вернуть утраченный момент? Все же ей, в свою очередь, также было невыносимо смотреть на щемящее душу беспокойство тогда, как преданный арранкар заслуживал совсем иных чувств, эмоций и ощущений…       Девушка, сделав жалобное лицо, потянулась и коснулась губ Гриммджоу осторожно и умоляюще. Пантера не возражал: его ослабевшей синигами нужно было выплеснуть боль и заполнить ее чем-то приятным и безболезненным. Он обнял ее за талию, помогая хрупкому телу, усесться на свои колени. Ичиго запустила пальцы в аккуратно уложенную голубую шевелюру, растрепывая ее и возвращая себе любимого несдержанного Сексту Эспада, у которого даже волосы были непослушными. Улыбнувшись в поцелуй, тот потянул Куросаки за собой, укладываясь с ней на постель и предоставляя ей полную возможность оторваться самой, используя для разрядки его тело…       «Самой?..» — Вспыхнуло это слово некоторой далекой догадкой в голове Пантеры, мигом вспомнившего и про вызов, и про игру, и про реванш… Он с досадой распахнул глаза и увидел уже ликующее лицо Куросаки, победоносно восседавшей на нем.       — Ах, ты… маленькая вруш-ш-шка… — Прошипел арранкар, обнажая клыки в улыбке.       — На войне все средства хороши… — Пожала она плечиками и, приблизившись, постучала пальчиком по его лбу в такт каждому своему дальнейшему слову: — Я же говорила тебе: не меч-тай, что по-бе-дишь се-год-ня…       — Кур-р-росаки, я тебя обожаю… — опрометчиво побежденный Пантера крепко прижал к себе свою жертву, хватая ту за плечи и вжимая в собственное мигом раскалившееся до предела тело. Жар передался губам и теперь сильные напористые поцелуи заставляли девушку позабыть обо всем, что было до этого, и о плохом, и о хорошем. Гриммджоу превосходно знал, как и чем лечить любое настроение и моральное состояние Ичиго.       Горячие руки соскользнули с тонких предплечий вниз, по талии, затем к бедрам, бесцеремонно забираясь под мешавшую ему ткань. Секста страстно перевернул рыжеволосую на спину и, разрывая на ходу свою любимую рубашку на ней, открыл, наконец, доступ к любимому телу.       — Бли-и-ин… — Заныла Куросаки: эта его голубая рубаха была и ее любимым предметом гардероба, что-то вроде «домашнего халатика».       Джагерджак довольно улыбнулся: правильно, он должен был вытеснить из ее головы все ненужные мысли и воспоминания, и что для него какая-та рубашка в сравнении с этой глобально важной миссией.       Он прильнул к нежной ароматной коже на груди, поднялся с поцелуем вверх и ощутимо укусил за шею. Тут же провел острыми ногтями по возбужденно-натянутому до предела прессу своего рыжего воина. Король Пантер засмотрелся на спазматически-частое дыхание жаждущей наслаждений остроконечной груди и на пульсирующую дрожь желания внизу живота Куросаки. Секста довольно промычал: такая волнительная, такая аппетитная… Острый настойчивый язык проложил влажную дорожку вверх от пупка до ключицы и обратно, вкушая сладость этого любимого тела. Затем Гриммджоу с предвкушением приложился к налившемуся, точно яблоки, иному лакомству. Острожные клыки изголодавшегося зверя задели возбужденный сосок, заставляя Ичиго взвизгнуть от болезненно-трепетного удовольствия и яростно посмотреть на играющего с ней, точно кот с мышкой, любимого арранкара.       — Животное… — Простонала она сладострастно.       — Да, кис-с-са, я такой… — Усмехнулся он опасно и щёлкнул расстегиваемым поясом на брюках.       Голубые глаза одурманенного хищника вспыхнули шальными огоньками, уже нависая над желаемой добычей. Раздразнившая его карамель затягивала в омут, отключая разум и оголяя инстинкты. Да, он любил ее также сильно, как хотел съесть ее. Пантера, зверь, животное. Он такой и она это любит. Гриммджоу воззрился снова на Куросаки, остатком сознания проверяя ее настрой и готовность, и рыжая ожидаемо бесстыже ему улыбнулась и приоткрыла спелые губы. Секста дерзко поцеловав их, и в тот же момент резко, почти грубо, ворвался в любимое тело, раскроив одним движением ладони все кружево на её бёдрах.       — А-а-ах! — Простонала Ичиго на вдохе, увлекая властный язык арранкара еще глубже, прямо в душу, прогибаясь телом в спине навстречу его мускулистому торсу, за которым бешено барабанило сердце.       Джагерджак запустил одну руку под выгнувшееся пластичное тело и прижал его к себе покрепче. Другой ладонью, скользнув по стройному шелковистому бедру, закинул сильную ногу бывшей синигами к себе на талию. Теперь стало еще глубже, еще жарче, еще ближе… Вдавливая ее в себя грудной клеткой и крепкой рукой с двух сторон, Пантера заставлял Куросаки плавиться от его огня и признавать только его победу. Он усмехнулся, остро чувствуя свое превосходство над своей «слабачкой», но не потому, что он ее одолел, а потому, что она вновь и вновь ему поддавалась, доставляя тем самым его мужской гордости и ее женской слабости должное и несказанное удовольствие…       Ее глаза, потерявшие в расплывшемся тумане чёткость видения, спрятались за ресницами.       — Ты снова победил меня… Снова…- Прошептала она в полузабытьи, отвергая поражение и улыбаясь в его звериную шальную усмешку. — Как же я тебя ненавижу…       Гриммджоу ничего не говорил. Не то фыркая от напряжения, не то мурлыкая от удовольствия, он запустил свои пальцы в рот Клубнички, чувствуя на ощупь жар страстной ненависти на них, такой же неистовой, с которой руки не сдававшегося бойца сейчас вцеплялись в его волосы. Увлажненные подушечки вслед за мягкой ладонью Сексты пустились вниз и, возбуждая неблагодарно забытый уголок женственности Куросаки, с жадной быстротой принялись нагонять его температуру до общего накала девичьего тела. Ичиго вдруг вздрогнула и томно застонала, поймав стремительный микроэкстаз, а Джагерджак, уткнувшись довольной улыбкой в ее затвердевшую от наслаждения грудь, задвигался в своей довольной партнерше теперь еще быстрее и глубже, но при этом с поразительной нежностью услаждая ее, как мог делать только он.       — Ненавижу тебя… — шептала она, дрожа от победного наслаждения и всхлипывая от обрушившейся на нее силы, способной не карать, а приносить удовольствие, — … и люблю!..       «Правильно, Куросаки… Ненавидь меня… Ругай… Люби… Целуй… Побеждай… Поддавайся… Только не выпускай из своих губ, мыслей и тела! Ведь я сделаю все, чтобы в твоей голове не осталось больше никаких тяжелых воспоминаний! Чтобы твои сны никогда больше не потревожили черные кошмары! Чтобы твоя жизнь больше никогда не знала одиночества!»       — Ах, Гримм… Гримм-джоу! Гриммджоу! — Прокричала Куросаки, не в силах терпеть больше.       Джагерджак прижался к её блаженной улыбке щекой и жадно дыша, собирая в лёгкие весь воздух в комнате и аромат волос любимой женщины, гулко прорычал ей над ухом, догнав и ее на вершинах их совместного удовольствия. Он рефлекторно дернулся, но Ичиго, как всегда, обхватив его всем телом, всеми мышцами, не отпускала своего арранкара из объятий. Пантера крепко прижался губами к ее пульсирующей венке на шее, восстанавливая дыхание для важных слов и возвращая рассудок. Его руки, ухватившиеся за простыни, выпустили не такую мягкую, как кожа Куросаки ткань, и деликатно провели по нежной бархатистой коже на девичьих плечах вверх и вниз. Ичиго тихо рассмеялась — очевидно, это было не так приятно, как щекотно.       — Побудь со мной, Гриммджоу, — прошептала она горячо любимое имя и уткнулась носом в не менее любимую голубоволосую макушку: он здесь, он рядом, с ней, в ней, повсюду, в каждой голубой клеточке его и ее тела. — Ведь я так люблю тебя…       «Конечно, Ичиго… Я ведь всегда буду с тобой рядом».       — Гриммджоу…       «Да… Повторяй моё имя, детка, ничьё другое, только моё, родная, как ты всегда это делала…» — Арранкар крепко обнял Куросаки своими мускулистыми, сильными и от всего защищающими ручищами. Щекой и ухом прижался к её груди, где в унисон ему билось живое человеческое сердце бывшей временной синигами. К черту это звание! Будь она хоть дважды синигами, трижды пустой, да, блин, хоть квинси, ангел или демон — наплевать… Для него она навсегда останется его любимой женщиной, его душой, его пристанью, его жизнью.       — Я тоже люблю тебя, Куросаки, и я… абсолютно счастлив, что могу быть с тобой…