За воротами воют ледяные ветра

      Солас любил поговорить. Стандартный разговор с ним состоял, в большинстве своем, из его же монологов и завороженного вниманием слушателя. Отступник знал множество историй — справедливых и волнительных, торжественных и спокойных, радостных и печальных, и каждая из них была по-своему прекрасна. А главное — каждую он когда-то видел своими глазами. Его рассказы разительно отличались от незамысловатых сюжетов Варрика своей идеей, чистотой и моралью. Это, бесспорно, заставляло эльфа ими гордиться. Было в них и что-то интимное, уникальное. Солас привык вести уединенный образ жизни, и потому не мог поведать свои истории всему Скайхолду. Однако, он был готов с удовольствием рассказать эти хроники тому, кто готов был услышать.       Леди Тревельян, в свою очередь, обожала слушать, и никогда не упускала ни единого случая узнать что-нибудь новое. Казалось бы — они нашли друг друга. Но именно в тот момент, когда Соласу нечего было вспомнить с налету — она начала говорить сама. Самое страшное — ей это понравилось.       Спокойный и тихий Солас терпеливо сносил каждый новый визит леди Инквизитора, слышал, — потому что слушать себе дороже, — из ее уст множество новостей, довольно наивных (чтобы не сказать «глупых») предположений и догадок, а также самые разные мнения по теме взаимоотношений, политики и пирожных (как по отдельности, так и в сумме).       Политика еще была удобоварима, благо леди Тревельян быстро училась Игре. У дворян это в крови. Когда же дело дошло до откровенных слухов, у Соласа едва заметно задергался глаз, а желание поднести ладонь к лицу стало практически непреодолимым. При чем здесь пирожные, его беспокоило мало. Гораздо больше эльфа интересовало — почему именно он?       Отступника внезапно стали интересовать внутрискайхолдские связи и лично советники Инквизитора. Он выяснил, что Жозефина отсутствовала по семейным делам; выведал через Коула, что Вивьен сутки проводит в своих владениях в Орлее, и умозаключил, что Лелиана все же слишком занятая и слишком опасная женщина, чтобы обращаться к ней вопросами. На попытки Соласа отвадить ее от своих дверей (и от себя в частности), Инквизитор не велась. Эльф при первой же встрече отметил ее прекрасные навыки выслеживания вкупе с отпиранием замков любой сложности. Попытки скрыться или улизнуть были бесполезны. Остальные средства были попросту невежливы, и оттого недопустимы.       Он мог бы воспринять это как новый урок и почувствовать себя в позиции полноправного слушателя, коим Солас быть не привык. В конце концов, не так ли он сам порой выглядит со стороны? Но его оправдывало врожденное чувство такта и элементарное уважение к собеседнику. Если тот не желал продолжать разговор — Солас не имел ничего против и смиренно затихал.       В ходе очередной односторонней беседы он все чаще смотрел женщине в лицо и невольно задумывался — хоть что-то на свете вообще способно заставить ее замолчать?       — ...И ведь предупреждала, «не бери это с собой, наживешь неприятности», а ему хоть бы хны. Так и что ты думал? Я как знала!       Отступник с громким скрипом отодвинул кресло и поднялся.       — ...В результате, он прекратил работать, забросил лесопилку и даже рыбалку. Ну а потом понеслась... Солас?       Эльф встал напротив Тревельян, что скрестила руки на груди и подняла на него недоуменный взгляд.       — Что-то не так?       Если ситуация принимала действительно серьезные обороты, Солас не гнушался любых средств, лишь бы ее исправить. Сейчас был как раз такой момент. Он взял женщину за подбородок и поцеловал. Оторвавшись, Солас равнодушно посмотрел на ее зардевшееся лицо, чтобы удостовериться в результате. И поцеловал снова, уже серьезнее, чтобы этот самый результат закрепить.       После этого леди Инквизитор не смогла произнести связно ни единого слова и тут же ретировалась. Теперь, как надеялся Солас, — уже надолго.       Отсылая ворона с посланием для командора, Лелиана не выдержала и расхохоталась. Так громко, что отступник был вынужден поднять голову. Было не сложно догадаться, в чем заключалась причина веселья.       Но радость избавления была столь велика, что легко затмила любые возможные последствия.