Не входи в эту дверь

Брести в темноте по собственным следам оказалось довольно просто, но лес никак не кончался. Когда Ричард гнался за кэналлийцем, казалось, что время летело быстро, а теперь оно тянулось и тянулось: деревья никак не редели, впереди никак не появлялись стены обсерватории, да ещё и в гору идти было гораздо тяжелей, хотя с этой стороны подъём был не таким резким. Ричард иногда поднимал голову, чтобы посмотреть на Вечернюю звезду. Что такого в ней? Почему она может быть интересна, ведь астрологи едва вспоминают о ней… когда-то изучать воздействие Вечерней звезды было запрещено, конечно. Может, если попытаться вникнуть в её физические свойства, думал Ричард, то выяснишь что-то ужасное, что-то способное разрушить всю астрологию?.. Снег скрипел под ногами, а дыхание вылетало изо рта паром. Ричарду даже нравилась эта неожиданная прогулка и морозный воздух, который приятно обжигал, синеватые тени — где-то резкие, где-то смытые, весь чужой ночной мир. Представить, что это намеренная прогулка, было бы довольно легко и приятно… если не вспоминать, конечно, что завтра ему скажет Алва. Лес был совершенно тих, и деревья застыли в неподвижности. И потому, когда впереди мелькнуло движение и послышался человеческий голос, Ричард вздрогнул. Впереди, среди деревьев, кто-то был. — Эй, — крикнул Ричард, и испугался собственного голоса, таким тихим до сих пор был лес. — Кто там есть? Тень метнулась между деревьями. Ричард остановился. Не побежать ли вниз? Быстрей будет, есть шанс оторваться от… того, кто сейчас шёл? бежал? навстречу. Ричарду сразу вспомнились предупреждения Вальтера Придда и та ночь у Алвы. И тот раз, когда кто-то едва не толкнул самого Ричарда под машину. Наверное, не стоило идти в лес в одиночку… Но тут начинавшая было душить паника вдруг отступила — тот, кто бежал за Ричардом с такими замысловатыми ругательствами и таким громким пыхтением, просто не мог быть убийцей… При более детальном обдумывании такой довод показался бы Ричарду слабым, но посреди торжественного зимнего леса при свете высокой стылой луны и ещё более высоких холодных звёзд громкое «Стой, астрап тебе в жопу!», сопровождаемое пыхтением, было наименее торжественным и угрожающим. Астрап? В… куда? Ричард протёр глаза: к нему на лыжах приближался куратор группы Арно и преподаватель, которого Ричард много раз видел в университете. Что он вёл? Что-то связанное с журналистикой. И звали его… звали… Преподаватель, одетый в ярко-красную куртку с меховым воротником, тем временем поравнялся с Ричардом. — Студент? На практике? Вас, астрологов, сюда целую связку привезли. Меня зовут Жермон Ариго, и пока мы не в университете, можно просто «Жермон». — Точно! — невольно воскликнул Ричард, который никак не мог прийти в себя после приступа страха и услышанных ругательств. — Вы профессор Ариго. Я раньше всё время путал вас с нашей профессором Ариго. — Родственники, — выдохнул Жермон. — Что ты тут делаешь? Твои приятели давно уже в обсерватории. — Да, я знаю. Я… пошёл прогуляться и… Жермон с интересом поглядел на следы и ухмыльнулся: — Всегда считал астрологию полнейшей чепухой. — Не вы один, — буркнул Ричард. — А физики, — добавил Жермон, видимо, чтобы утешить, — и литературу чепухой считают. Но я ж не обижаюсь. И тебе не надо. Как зовут? — Ричард Окделл. — Окделл? Что-то я слышал недавно об Окделле, — нахмурился Жермон. — А, Понси у тебя жил, да? — Угу. — Мерзкая история. Но ты тут как раз развеешься. Давай провожу к обсерватории. Ричард посмотрел на небо и покачал головой: — Да мне уже нет смысла туда идти. Вечерняя звезда всё равно зайдёт раньше. — Тогда провожу к домикам. Я неподалёку остановился. В отпуск приехал. — У вас отпуск? Среди года? — У меня его летом нет — мотаюсь на полевую практику каждый год. А зимой отдыхаю. Но я лыжи люблю — мне самое то. Заодно Ойгену помогу. В обход, а шли они, несомненно, в обход, добираться до домиков оказалось дольше, но спуск был менее крутым и менее утомительным, а Жермон всё время рассказывал что-то забавное, и Ричард не заметил, как оказался перед дверью своего домика. — Ну, студент Окделл, пока, до завтра. Надеюсь, ты любишь ранний подъём. С этими странными словами профессор Ариго укатил на своих лыжах. Следующая ночь была освобождена от ночных наблюдений, и Ричарда это очень беспокоило с самого утра. Получается, что пройдёт уже третья ночь практики, а он по-прежнему ничего не сделал. И у него нет ни единого оправдания. Не говорить же, в самом деле, Алве о кэналлийце!.. Или сказать? Ричард вздохнул: всё-таки иногда ему очень не хватало Арно — с Валентином не очень-то поговоришь. Да ещё Ричард не мог отделаться от зависти ко всем, кто не просто так провёл две прошлых ночи. Тот же Валентин — сделал кучу заметок, долго смотрел в телескоп… и наверняка, уже почти дописал свою практическую главу! И Эстебан, к которому один из астрологов относился почему-то заискивающе и в первый раз пустил сразу, а во второй — как рассказал Йоганн — даже подсказал что-то… Ричард снова вздохнул. — Я вам скажу или вы сами догадаетесь? Ледяной тон декана сменился на привычный ядовитый. Это, наверное, было знаком, только Ричард не знал, чего, потому предпочёл покорно и нудно оправдываться, надеясь заговорить Алву до скуки. — За кем, говорите, пошли? — прервал его Алва на описании тревожной сцены сгущающихся сумерек и исчезающих из виду следов. — За человеком каким-то, — уверенно ушёл от ответа Ричард, успевший продумать этот поворот разговора. — За каждым в кусты сворачиваете? — декан принялся лениво растягивать слова, яда поубавилось, казалось, он вот-вот зевать начнёт и распрощается. Ричард приободрился и добавил подробностей, даже осторожно человека и его подозрительность описал. — Общение с журналистами, вижу, даром не проходит, — отозвался на это Алва, — не то, что ваша практика. И на этом декан повесил трубку. Ричард, размышляя о том, что некоторые умеют и любят портить настроение, пошёл в столовую. Лекции после завтрака читал профессор Шабли, и были они скорей по истории, чем по астрологии. Он рассказывал о том, как создавалась эта обсерватория, как в ней работали величайшие из астрологов древности, как здесь — где звёзды совсем близко — были сделаны величайшие открытия. И хотя почти всё из лекции Ричарду было уже известно, он заслушался — так вдохновенно рассказывал профессор Шабли. Лекция завершилась на странной — сентиментальной или даже печальной — ноте, словно обсерватория недавно сгорела и астрология вместе с ней. Впрочем, неудивительно: будешь тут веселиться, когда твой факультет расформировали, а бывшие студенты пишут курсовые об особенностях излучения звёзд! Когда лекции кончились, студентов отпустили сначала на обед, а потом в библиотеку — подробней записать и проанализировать результаты двух прошлых ночей в обсерватории. Ричард поплёлся вместе со всеми, хотя ему и анализировать-то было нечего. В библиотеке при обсерватории — совсем небольшой, но необычайно уютной, даже пахнувшей то ли домашней выпечкой, то ли шадди — Ричард немного повеселел, нашёл себе место в одном из неглубоких тёмно-синих кресел за столиком на одного, над которым нависала лампа в тёмно-синем, под цвет обивки кресел, абажуре. Этот цвет, запах корицы и шадди, приглушённые перешёптывания — всё наводило Ричарда на мысли об Алве и его кэналлийцах. Ричард поискал взглядом хоть кого-то похожего на вчерашнего незнакомца, но не нашёл — и увлёкся мыслями о каса, куда Алва, кажется, круг назад привёл Ричарда и читал стихи. Что-то о листьях… или деревьях… Необыкновенно странный и дикий этот язык — кэналлийский. И тут Ричард поймал себя на том, что минуту уже смотрит на глубокий синий цвет спинки пустующего кресла напротив — отвлёк его Валентин, севший в это кресло: он слегка удивлённо посмотрел на Ричарда и даже вроде бы кивнул ему в знак приветствия. Ричард вздрогнул от неожиданности, улыбнулся и чересчур уж энергично помахал рукой Валентину, тот, кажется, удивился ещё больше, но предпочёл больше не беседовать таким образом, а погрузился в книгу. Стопка литературы на столике Валентина напомнила Ричарду, что он всё-таки не в каса, а в библиотеке. Оставив на столике тетрадь и карандаш, Ричард пошёл искать нужные книги. Если уж сегодня не удастся посмотреть на звёзды, так хоть почитать о них для очистки совести надо. Ричард долго бродил вдоль полок, а потом вытащил большой атлас звёздного неба. Такой был дома, в Надоре. Но взять его с собой матушка не разрешила: сказала, что атлас — это память об отце. Ричард открыл карту, изображавшую звёздное небо в одиннадцать вечера ровно в середине зимы. Дата не подходила, но Ричарду было всё равно: никакого излучения на бумаге не увидишь. Он задумчиво смотрел на изображения звёзд — Вечерняя звезда обозначалась совсем маленькой точкой. Она была яркой и в небе сияла сильней многих, но её влияние на судьбы людей считалось довольно слабым, а такие звёзды рисовали маленькими, чтобы лучше видны были те, чьё влияние сильней. Ричард смотрел на Вечернюю звезду и вдруг заметил на чёрном фоне слабый след карандаша. Надпись? Нет, скорей просто штрихи. Ричард присмотрелся. Штрихи шли по чёрному листу атласа и уходили на край страницы. Что бы это значило?.. И кто это нарисовал? Ричард не слышал, чтобы кто-то занимался ещё Вечерней звездой, кроме… кроме отца! Ричард даже подпрыгнул на стуле. Может, эти линии когда-то рисовал отец! Это было гораздо интересней дурацкого излучения. Ричард бросился к своему столу, сжимая в руках атлас. Нужно было перерисовать к себе и Вечернюю звезду, и непонятные штрихи. Да ещё поискать, куда они ведут. Ричард весело глянул на Валентина, который неторопливо писал что-то в своей тетради, и погрузился в работу. Но через каких-то пять минут дверь читального зала вдруг с грохотом распахнулась, едва не слетев с петель. — Ойген, тут нужен ремонт, — раздался знакомый голос, при звуках которого сразу вспомнился снег в лесу и резкие тени деревьев. — Теперь да, — бесстрастно отозвался незнакомый. Ричард взглянул на вошедших и узнал профессора Ариго. Тот был в красном спортивном костюме и казался совершенно неуместным в библиотеке. — Профессор Ариго, господин Райнштайнер, — пожилая библиотекарша неуверенно им улыбнулась. По правилам, она должна была сделать замечание, но профессор Ариго ей, похоже, нравился. — Давно вас тут не было. — Мне книг в Олларии хватает, — отмахнулся Жермон Ариго. — Но мы с Германом поспорили насчёт Веннена. — Ойген говорит, что в двадцать третьем сонете красота юноши сравнивается с красотой розы, а я говорю, что там не роза, а кипарис. Вот, нам нужна книжка, чтобы докопаться до истины. — Сейчас, — сказала библиотекарша и удалилась. — Ещё пара минут — и ты, Ойген, будешь мне должен позволить провести завтра зарядку в восемь утра. — Для студентов будет лучше, чтобы память меня не подвела, — медленно произнёс Ойген. — К сожалению, — раздался вдруг третий голос, — профессор Ариго прав. Роза мелькает только в первых сонетах, а дальше кипарис, в том числе в двадцать третьем. Ричард, а также оба спорящих обернулись на Валентина. — Ага! — торжествующе сказал Жермон, с трудом отведя изумлённый взгляд от Валентина. — Это даже астрологам известно! Ричард подумал, что ему-то это точно неизвестно. Он и фамилию Веннена помнил смутно, а уж номера сонетов, розы кипарисы, юноши… Интересно, он правда писал о красоте юноши?.. И знает ли об этом Алва? Ричард почувствовал, что краснеет и уткнулся взглядом в тетрадь. Продолжение карандашной линии Ричард так и не нашёл, что немного разочаровывало. Но всё же — эти пометки делал отец! В этом Ричард был уверен. Во время ужина Ричард тоже высматривал кэналлийцев и делал это так усердно, что Валентин спросил: — Ты ждёшь кого-то? — Нет. — Ричард немедленно перевёл взгляд с двери столовой на собственную тарелку. — А откуда ты узнал об этом поэте? Любишь стихи? — Интересуюсь, — коротко отозвался Валентин. — Если кого-то высматриваешь, делай это аккуратней. Ричард рассеянно кивнул, а потом неожиданная мысль пришла ему в голову: вдруг Валентин что-то знает о расследовании? Или — ещё лучше! — Вальтер Придд мог попросить сына приглядеть за Ричардом. Может, именно поэтому Валентин теперь живёт с ними в общежитии? Делиться своими соображениями Ричард, конечно, не стал, но подумал, что обязательно расскажет о них Арно. Следующее утро началось рано. Ричард надеялся, что поспит как следует, раз уж на эту ночь их освободили от наблюдений, но в восемь утра из окна донеслась громкая музыка, словно кто-то включил проигрыватель. И следом — голос профессора Ариго, звучавший слишком бодро для раннего утра, когда ещё и не рассвело толком: — Подъём! Всем подъём! Астрологи! Физики! На зарядку! Сквозь сон Ричарду вспомнился рассказ Арно о летней практике с профессором Ариго. Да, там у них тоже была зарядка по утрам… — И почему профессор Ариго так хорошо знает поэзию? — донеслось вдруг с кровати Валентина. — Лучше бы он проспорил. Валентин вылез из-под одеяла и побрёл умываться, а Ричард упрямо накрыл голову подушкой. Нужно поспать, иначе ночью он снова всё пропустит. А если он всё пропустит в третий раз… страшно подумать! Немного поворочавшись, Ричард сумел прижать подушку к уху как следует. Музыка отдалилась, голос остался лишь в виде смутного гула. И вот уже Ричарду снились деревья в зимнем лесу, и ветер пел меж их ветвей. В монотонную песню постепенно стали вплетаться слова на незнакомом Ричарду языке, а потом и слова слились с песней, она уже вся превратилась в поток слов, похожих на стихотворение, вроде бы даже рифмованно. И почему-то голос ветра был похож на голос Алвы. За завтраком обсуждали зарядку. Эстебан возмущался и обещал нажаловаться. И возмущения его были так утомительны, что не выдержал даже Валентин, с которым Эстебан был последнее время дружен. — Колиньяр, твоего отца уволили из-за плагиата. Я не думаю, что у него есть в университете хоть какая-то власть. Ричард решил, что Эстебан сейчас разозлится ещё сильней, потому что слова Валентина были совершенно правдивы, но тот почему-то высокомерно усмехнулся: — Ты даже не представляешь, чем сейчас занят мой отец! И совсем скоро о нём заговорят во всём Талиге. И в Дриксен! И по всем Золотым Землям. Валентин на мгновение застыл, рассматривая омлет на своей тарелке с видом художника, но потом не выдержал: — Не сомневаюсь в его способностях… к плагиату, — затем поднял взгляд и посмотрел на медленно краснеющего Эстебана в упор, — на твоём месте я бы не радовался его грядущей известности. И тут Ричарду впервые в жизни — всего на мгновение — стало жаль Колиньяра-младшего. И в следующее мгновение Ричард забыл о своей жалости, потому что Эстебан выпрямился и, тоже глядя в упор, ответил: — На твоём месте я бы вёл себя сдержанней, Придд. Потому что мне есть, что о тебе рассказать. С этими словами он ушёл из столовой. Свой завтрак они доедали в полном молчании. Ближе к вечеру, когда нужно было собираться в обсерваторию, Ричард вспомнил обещание Эстебана: «Скоро о нём все заговорят». И вместе со словами Эстебана в памяти всплыла та записка, которую оставил Жиль — как оказалось, незадолго до смерти: «Я сделал это по просьбе Жоана Колиньяра, которую передал мне его сын и твой сокурсник». Вот о чём говорил Эстебан! Вот чем занят сейчас его отец! Всё-таки он тоже ищет исследование отца… и хочет выдать его за своё собственное. Всю дорогу в обсерваторию Ричард думал об этом, взвешивал — то эта мысль казалась абсурдной, то наоборот здравой, потом он перешёл к своей записке, которую он забыл в комнате общежития. Всё ли он выполнил из тех пунктов, что намечал? Кажется, всё – и Придд, и телескоп, и «имя усатого». Только вот яснее от этого не стало. Ричард приостановился, глядя на снег вокруг — в лучах заходящего солнца он искрился и спасали только тёмные очки, которые так хотелось снять. Ричард пожал плечами в ответ своим мыслям — и снял очки, чтобы тут же зажмуриться и надеть их. Некогда было, собственно говоря, любоваться красотами настоящей зимы — его ждала Вечерняя звезда. В обсерваторию он пришёл вовремя, всего на пять минут отстав от остальных. Кэналлийцев он не заметил то ли потому, что их не было, то ли потому, что он был погружён в свои мысли. — Мы пришли немного раньше, — сказал профессор Шабли, когда студенты толпились в холле, стряхивая снег с сапог и ботинок. — Придётся подождать. — У меня с собой есть чай, — заявил Северин. — Кто-нибудь хочет? Я перед выходом заварил в термосе. — А у меня, — Йоганн потряс в воздухе своим термосом и произнёс непонятный звук, который, верно, обозначал название напитка. — Что это? — спросил Ричард. — Вино со специями. Очень горячее. Кто будет? — Вино? — нахмурился профессор Шабли. — Я бы не рекомендовал вам, студент Катершванц… Но его уже никто не слушал: если предложение Северина никого особенно не впечатлило, то попробовать загадочный напиток из термоса Йоганна захотелось всем. Студенты расселись в полутёмном коридоре обсерватории, прямо на пол, окружив Йоганна. Северин стоял в сторонке, ещё поодаль стоял профессор Шабли. Вина Ричарду не хотелось — он твёрдо помнил, что сегодня ничто не должно было помешать ему наблюдать за Вечерней звездой. — Профессор, — обратился он к Шабли, — могу я сегодня первым попасть к телескопу? Мне очень нужно, но Эстебан… — Я замолвлю за вас словечко, Ричард, — охотно согласился тот, а затем взглянул на одиноко стоявшего Северина: — Популярность много значит в наше время, не так ли? — Что? — Думаю, если бы он предложил вино, то ему тоже отказали бы. Йоганн Катершванц обаятельней и потому популярней. С ним согласились бы пить чай. — А… — пробормотал Ричард. Не так ли чувствует себя профессор Шабли теперь, когда его студенты стали студентами Алвы — а уж Алва, конечно, гораздо популярней, гораздо привлекательней… даже Ричард не может сопротивляться… Быстро покачав головой, чтобы прогнать эти мысли, Ричард обратился к Северину: — Эй, Северин, нальёшь мне свой чай? — И мне, пожалуй, тоже, — неожиданно раздался голос Эстебана. — Кто знает, что там за бурда у Катершванца. Северин с недоумением посмотрел на них обоих. В желтоватом свете коридора казалось, что глаза у него красные. Неужели он плакал из-за того, что никто к нему не присоединился? И теперь, конечно, рад, что сразу двоим захотелось его чая. Вот только Эстебан… который тем временем сказал: — Дай-ка понюхаю. — Пожалуйста, — Северин с готовностью протянул ему термос. Эстебан повертел его в руках, осторожно понюхал, поморщился, но сказал: — Пахнет неплохо. — А куда налить? — вмешался Ричард. — У меня один стакан, — извиняющимся тоном произнёс Северин. — Крышка от термоса. — Ничего, — торопливо сказал Ричард. — Давай так. Он выхватил у Северина крышку, только чтобы не пить после Эстебана. Последний усмехнулся и плеснул ему чая. Ричард осторожно принюхался и осторожно отпил. Чай оказался очень душистым и сладким. Что туда Северин добавил? Восемь ложек мёда? Ричард сделал ещё несколько глотков и вернул крышку от термоса Северину. И проговорил неуверенно: — Спасибо. Это очень бодрит. — Это бабушкин рецепт, — улыбнулся Северин. — Эстебан? — Нет уж, — заявил тот. — После Окделла пить не буду. Ричард покраснел: ответить бы сейчас что-нибудь ядовитое! Но куда там — у него не получалось такое! Ни разу в жизни! — А я совсем не против, — словно извиняясь, сказал Северин. И сделал большой глоток. Ричард покраснел ещё сильней, снова поблагодарил Северина, а затем подошёл к Валентину. После того, что произошло в библиотеке, а затем — в столовой, Валентин вдруг предстал перед Ричардом в совершенно новом свете. Чем, интересно, ему угрожал Эстебан? Спрашивать об этом было, наверняка, невежливо, но поддержать Валентина, дать ему понять, что есть те, кто вступится за него перед Эстебаном… — Ты сегодня хорошо ответил Эстебану, — тихо сказал Ричард. — Хотел бы я так. Валентин обернулся. — Что? Выглядел он как всегда невозмутимо, но Ричард мог поклясться, что тот удивлён. — Эстебан хвастался, — ещё тише сказал Ричард, — а ты ответил ему так, что я даже пожалел его. Ненадолго. — Я не помню, — сухо ответил Валентин — и отвернулся. Ричард пожал плечами и отошёл. Сегодня всё было немного иначе, видимо — и Валентин, и температура в обсерватории. — Барахлят тут батареи, да? — спросил Ричард у проходившей мимо Денизы, та отмахнулась: — А что тут не барахлит? — Действительно, — пробормотал Ричард, расстёгивая верхние пуговицы рубашки. Надо было спешить и занимать очередь — профессор же не забыл о его просьбе? Тем более двери в зал обсерватории распахнулись наконец, в холл хлынул прохладный воздух, и все студенты поспешили внутрь. Ричард похлопал по своей сумке, чтобы убедиться, что тетрадь и карандаш с собой, затем шагнул вперёд, вслед за Валентином. Вдруг всё вокруг качнулось — Ричард моргнул и отступил назад, чтобы опереться на стену. Но стена отъехала чуть дальше. И через мгновение Ричард уже сидел на полу. Головокружение прошло, но тяжесть во всём теле только усилилась. «Это тот яд? Но зачем? Северин?.. Северин?..» Последнее, что он видел — лицо склонившегося над ним Алвы. Проснулся Ричард у себя в комнате, кровать Валентина пустовала, но на тумбочке между их кроватями нашлась записка — несколько строк объяснения и подпись Валентина. Ричард протёр глаза, вчитался: «Вчера ты уснул — сразу и очень крепко. Также уснул и Северин, что даёт основания предположить о его скудных способностях в кулинарии. Если же нет, то остаётся предположение, что вас кто-то усыпил, а это совершенно невообразимо, конечно. В. P.S. С утра тебе успели позвонить твой декан и А. Савиньяк. Обоим, соответственно, необходимо перезвонить, как проснёшься. Мы или на зарядке, или в столовой. Вряд ли ты проспишь больше». Алва звонил? Ричард нахмурился и снова потёр глаза. Но ведь он был здесь — в то, последнее мгновение. Почему тогда Валентин пишет, что Алва звонил? И нужно ему перезвонить. Ричард перечитал записку, потому что думать было трудно — будто кто-то забаррикадировал от него мир подушками. Со стороны Валентина было очень заботливо оставить эту записку. Конечно, Арно бы так и сделал, но то Арно… Арно. И Алва. Звонок. Ричард с трудом заставил себя встать с кровати и пойти в ванную. После душа стало легче, но очень хотелось пить — и Ричард пошёл в столовую, отложив звонки ненадолго. — Эй, Дик! — Ричард вздрогнул от слишком уж бодрого голоса профессора Ариго. — Ну и вид у вас! Профессор подошёл ближе, широко улыбаясь. На плечах у него лежало скрученное в жгут полотенце. — Доброе утро, профессор, — попытался улыбнуться в ответ Ричард. — Утро! — фыркнул профессор Ариго и ободряюще похлопал Ричарда по руке: — Утром зарядка бывает, студент, а теперь уже день. Идите, кстати, к телефону — вас там профессор Алва… очень ждёт. — Прямо сейчас? — испуганно пробормотал Ричард. — Но я в столо… — Ну, так скажите ему об этом сами! — радостно согласился профессор Ариго и, ещё раз потрепав Ричарда по руке, побежал вниз по лестнице, что-то напевая себе под нос. Ричард рассеянно посмотрел ему вслед. Если Алва звонит, значит, он точно не здесь, но кто же тогда?.. Впрочем, если он звонит, то взять трубку стоило как можно скорей! Как только Алва узнает, что произошло… Или, может — и от этой мысли всё внутри похолодело — он и так знает? Может, это Алва приказал подсыпать снотворное, чтобы Ричард не узнал… не узнал… потом идей было слишком много, чтобы уцепиться за какую-то одну, и голова по-прежнему была слишком тяжёлой. Ричард решил обдумать всё позже и побрёл к телефону. — Студент! — раздалось в трубке. — Это всё чай! — выпалил Ричард, понимая всю безнадёжность попытки. — Знаю, — неожиданно спокойно ответил Алва. — А-а, — протянул Ричард, лихорадочно собирая мысли, чтобы сказать что-то ещё, такое же эффективное. — У вас последний день, — прервал его Алва. — Совет научного руководителя хотите? Для повышения работоспособности. — Хочу… — неуверенно согласился Ричард. — Не ходите в лес, не пейте ничего, кроме воды, не считайте ворон, болтая с кем попало и пропуская очередь… Что ещё вы там делали? Подскажете? — Да вроде всё, — несчастным голосом ответил Ричард. — Зарядку не делал. — Зарядка утром! — рявкнул Алва. — И вам она не повредит! Некоторое время после того, как Ричард положил трубку на рычаг, в ушах звенело. Что Алва так злится? Не хочет признавать бессмыслицу темы Ричарда? Неужели ему не всё равно? Ведёт себя так, будто и правда желает Ричарду успешной защиты работы, а на самом деле ему не важно это в ещё большей степени, чем… Но Ричард задумался и не смог найти ещё более не важную для Алвы вещь, а потому бросил об этом размышлять и пошёл в столовую, где, как он надеялся, хотя бы десерт ещё остался. Однако спокойного завтрака не вышло: студенты столпились вокруг одного стола и, забыв о тарелках, что-то обсуждали, но в общем гуле слов было не разобрать. Завтракал только Валентин, выглядевший, как всегда, спокойным и безразличным к происходящему. Ричард, вспомнив об утренней записке, почувствовал благодарность к Валентину и подошёл к нему: — Привет. Что тут произошло? Валентин как будто не услышал вопроса: — А, Ричард, — сказал он, не поднимая глаз. — Садись. Вот твоя тарелка. — Спасибо… но что случилось? Ричарду показалось, что он услышал имя Шабли в гуле голосов. — Ничего страшного. Профессор Шабли… — Что? — всё внутри похолодело. А вдруг с Шабли тоже несчастье — как с Жилем? Зря Ричард надеялся, что в Торке всё будет хорошо. То кэналлийцы, то чай, то это теперь… — Поскользнулся, — объяснил Валентин, — на пороге и вывихнул ногу. С ним всё будет в порядке. — Поскользнулся? — Ричард выдохнул. — Но… когда? — Утром. Как я понял, на порог кто-то разлил воду. Она замёрзла, а профессор Шабли не заметил. — Но откуда там взяться воде?.. — пробормотал Ричард. Валентин едва заметно пожал плечами: — Я не знаю. Ешь, пожалуйста. Ричард кивнул. Поесть стоило. Так, во-первых, думается легче, а во-вторых, сил больше появляется. А силы ему понадобятся: последний день в обсерватории нужно провести с пользой, да ещё Арно позвонить, и к Северину зайти — его до сих пор не было в столовой, и к профессору Шабли тоже. И вдруг Ричарда как будто озарило. Он присмотрелся к тем, кто столпился вокруг стола. Конечно, там не хватало не только Валентина и Северина. Эстебана там тоже не было! — Ты ешь, — услышал он голос Валентина, но в отдалении, сквозь собственные мысли, — а то скоро занятия начнутся. Вчера именно Эстебан собирался было — и отказался пить чай, до этого подозрения падали на Колиньяра-старшего… Ведь это Колиньяр-старший заплатил Жилю, чтобы тот выкрал записи Ричарда. Тут, правда, что-то не вязалось. Конечно, это вовсе не Жиль отравил пирог! Иначе он не стал бы его есть. Но вот записи — он мог их украсть, мог — и по просьбе Колиньяра. А потом — Ричард едва не уронил ложку — Колиньяр мог убедить Жиля попросить прощения, мог предложить этот пирог, мог отравить его… Правда, это было слишком рискованно: помимо Жиля и Ричарда, кто угодно мог съесть его! И съел — Арно съел и только чудом остался жив! Ричард вздохнул и отломил кусочек сырника. Очень хотелось придумать внятное объяснение, но пока не складывалось. А теперь ещё этот чай! Предположим, Эстебан действительно подсыпал туда что-то — не зря же он вертелся возле Северина. Только если это тот же яд, что убил Жиля, то почему он сейчас не убил Ричарда? А Северин, что с ним? Но вряд ли что-то серьёзное… Валентин бы сказал. Впрочем, Эстебан мог это и из чистой вредности сделать. Например, чтобы помешать Ричарду выполнить задание Алвы. Последняя мысль Ричарду так понравилась, что он решил этим же вечером — до обсерватории — поделиться ею с Арно. Профессор Шабли сидел в кресле, откинувшись на спинку. Рядом, на тумбочке, стояла чашка с отваром, который пах чем-то сладким. Профессор листал книгу, но, судя по всему, не прочитывал ни строчки. Ричард сидел на стуле напротив, пытаясь придумать, что бы ещё сказать: он уже посочувствовал, выслушал о том, как всё произошло, спросил, как себя чувствует профессор Шабли… и зачем-то согласился выпить этот странный отвар, который сам себе же и заварил под руководством профессора Шабли. Но вот говорить было совершенно не о чем. И Ричард зачем-то вспоминал, как они с Алвой сидели в «Каса ди шадди». И, казалось, им тоже не о чем было говорить — но как-то иначе. И вслед за этой мыслью Ричард ощутил укол совести. Профессор Шабли не виноват, что он совсем не Алва. И что он вывихнул ногу из-за чьего-то злого умысла… — Профессор! — выпалил Ричард с внезапным озарением. — Вы говорите, что порог был скользкий. А вы… не думаете, что кто-то специально мог… — Вы читаете слишком много этой газеты младшего Савиньяка, — мягко остановил его профессор, — напомните мне её название? — «Молния», — пробормотал Ричард, смутившись. Сейчас вдруг ему показались смешными все предположения о злом умысле, но только на миг. Что-что, а снотворное в чае и отравление ему не померещились и не в «Молнии» он о них прочёл. Но он решил не спорить. Может быть, в конце концов, это профессор Шабли сейчас притворяется, а на самом деле, он обеспокоен не меньше, чем Ричард. А может, даже больше. — Да, «Молния». Арно Савиньяк увлекается расследованиями, и я понимаю, почему вас эта идея тоже увлекает, но, может, вы займётесь изучением звёзд? — У Алвы это прозвучало бы грубо, но профессор Шабли проговорил эти слова с непонятной печалью. Последний поход в обсерваторию получился очень оживлённым: все обсуждали предстоящий отъезд, несчастный случай с профессором Шабли и рассказ Северина о том, что в его чае оказалось снотворное. Северину, впрочем, никто не верил – хватило одного только слова Эстебана, чтобы рассказ Северина показался всем выдумкой. Ричард подумал вступиться, но потом решил, что это может быть опасно. Если это действительно Эстебан, если это его отец с самого начала виноват во всём, то лучше не выдавать себя. Вместо этого Ричард догнал Северина и сказал ему: — Я знаю, что ты говоришь правду. Тот, моргая, уставился на Ричарда и ответил с обидой в голосе: — А громко сказать боишься, да? Ричард смутился. — Нет. То есть, да, я боюсь, но не того, о чём ты думаешь, Северин. Дело в том, что, возможно, Эстебан виноват кое в чём ещё. Понимаешь? Я не хочу его спугнуть. В светлых глазах Северина мелькнуло понимание: — А. Ладно, тогда я тоже не скажу никому. — Спасибо, — обрадовался Ричард. — Жалко, что в чае было снотворное. Он был вкусный! Они преодолели уже половину пути. Почти стемнело, и ночь опускалась быстро. Но всё ещё видны были окрестности. Деревья по склонам клонились под тяжестью снега, некоторые поскрипывали, когда налетал очередной порыв несильного сегодня ветра. Будь здесь Арно, он бы написал целую поэму в прозе о том, какого цвета небо. А оно, и правда, было очень красиво — разноцветное и высокое. Ричард не торопился и, как обычно, отстал от остальных. Но в этот раз — просто потому что ему хотелось получше запомнить Торку и этот подъём к обсерватории. Кто знает, когда ему снова повезёт здесь оказаться! Среди деревьев мелькнул чей-то силуэт. Ричард подумал о профессоре Ариго — но силуэт был выше и тоньше, чем профессор Ариго в его огромной шубе. Неужели снова кто-то следит?.. Кэналлицы? Ричард решительно тряхнул головой: сегодня во что бы то ни стало надо получить хоть какие-то данные! Или Алва его живьём съест. Да и нельзя, чтобы поездка прошла совершенно бесплодно.