Демоны порока

ХРАМ ВЛАХЕРН

      Ибрагим Паша обладал невероятно острым умом и внимательностью: его проницательный взгляд цеплял самые незначительные детали, его мозг усиленно работал даже во время сна, а манера поведения внушала трепет и ужас ввиду пронизывающего глубокого голоса, гипнотизирующего, управляющего мыслями и чувствами собеседника. Все, кто рисковали враждовать с ним, были похожи хотя бы тем, что прикладывали все усилия, чтобы Великий Визирь не узнал их в лицо.       Была, впрочем, одна женщина, которая не сумела вовремя сохранить инкогнито.       Именно она сейчас грациозно вышла из своей кареты и опасливо оглядывалась по сторонам. Как будто предчувствовала опасность. Внимательный Ибрагим заметил, как дрожали её сцепленные руки, как инстинктивно она держалась ближе к своим стражникам и Фахрие-калфе. Ибрагим спешился с лошади и, обойдя карету Хюррем Султан вместе с ней самой, спустился ниже по тропинке, ведущей к разрушенному храму. Здание было обветшавшим, в некоторых местах были заметны чёрно-бурые следы от пепелища, но от него шла какая-то невероятная сильная энергия, от которой у визиря невольно побежали мурашки по вспотевшей спине. Остановившись шагах в сорока от главных полуразрушенных дверей, он задрал голову, чтобы рассмотреть верхние своды храма. Штукатурка по большей части давно отвалилась от сырости, песчаного цвета камень почти осыпался, всем своим видом показывая, что в это столетие Влахерну исполнилась бы тысяча лет. Глядя сейчас на сооружение, выстроенное своими древними предками, Ибрагим почувствовал комок в горле. Нет, он не за этим сюда пришёл.       — Предаёшься воспоминаниям, паша? — прозвучал знакомый голос позади.       Визирь даже не повернулся. Хюррем предпочла посчитать это за согласие и продолжила равнодушным тоном:       — Я читала историю этого храма. Построен по личному приказу императрицы Пульхерии. Почти сгорел в прошлом веке. Интересно, почему именно это место выбрали культисты для своего логова?       — Меня мало волнуют их причины, — бросил он холодно, не отрывая взгляда от надписи на греческом, вычерченной над южной апсидой. Он не заметил, как Хюррем подошла слева и проследила за его взглядом.       — Что там написано?       Он коротко взглянул на неё, на минуту почувствовав превосходство, от которого всю дорогу старался абстрагироваться. Нет, ещё рано. Рано, твердил он себе.       — "Доверяй лишь Богу и себе", — и прежде чем он успел подумать, что делает, его губы исказила лёгкая, едва заметная усмешка.       И, точно так же, прежде чем Хюррем Султан успела понять этот жест, со стороны храма послышался громкий гул. Пугающе низкие звуки давили на перепонки, и султанша успела вскрикнуть от резкой головной боли, пока её руки не взлетели и не закрыли уши. Ибрагим оказался проворнее, и спазма не случилось. Он повернул голову и кивнул своим янычарам, чтобы те проверили, в чём дело, после чего перевёл взгляд на Хюррем и повторил своё движение, приказывая той отойти подальше.       Как только янычары добрались до дверей, одной ладонью закрывая уши и склонив головы набок, чтобы другое ухо заткнуть плечом, низкий звук тотчас стих. Янычары обошли храм со всех сторон, заглянули в уцелевшие окна. Было оговорено, что внутрь они пойдут только с Ибрагимом Пашой.       Фахрие-калфа подошла к своей госпоже с информацией.       — Кто-нибудь есть внутри?       — Никого. Но сколько может быть в крипте — неизвестно.       Крипта. Разумеется, крипта.       — Вам безопаснее будет подождать, пока я не возьму под контроль храм, — он сохранял каменное спокойствие, не желая ничем выдавать собственного волнения. Нет, он не боялся. Он предвкушал.       — Нет, я пойду с вами! — храбро воскликнула султанша. 　　Коротко кивнув, он грациозно обнажил длинный акинак и, взмахом руки дав команду воинам следовать за ним, направился в сторону храма. Жутких звуков больше не было, и теперь Ибрагим мог как следует поразмыслить над их природой. Он не мог вспомнить ничего на своей памяти, что бы их напоминало — но то, что подобное использовалось как оружие, сомнений не было. Стражи никого внутри храма не увидели, и если ожидающие их культисты не призраки, то направить на них такое своеобразное оружие было попросту некому. Ибрагим приблизился к сухим, потрескавшимся от времени дверям и, нажав на неё плечом, без труда выломал, заходя внутрь и одновременно оглядываясь. Пусто, жутко грязно и пыльно. А последнее явно говорило о том, что тут не проходили толпы чернокнижников ежедневно. Он поморщился: если этот ублюдок обманул его…       Позади послышались быстрые лёгкие шаги Хюррем Султан. На её лице залегла тень страха, что Ибрагима не удивляло: в отличие от него, ей никогда не приходилось почти каждый день участвовать в рейдах и набегах на логова неверных и бандитов. Переведя своё внимание на окружающую обстановку, Ибрагим сосредоточился, пытаясь найти подсказку. Хоть какую-нибудь. Внутренняя часть храма была слишком мала для того, чтобы без привлечения лишнего внимания держать здесь культистов, но то, что на входе их ожидал этот гул, который явно отпугивал незваных гостей, явно намекало на верное местоположение. Единственным вариантом оставалась крипта под храмом, но никакого намёка на дверь он не наблюдал.       Где-то наверняка есть потайной ход или что-то в этом духе. Даже у него во дворце такой есть. Ибрагим усмехнулся своим мыслям и краем глаза взглянул на обеспокоенно оглядывавшуюся Хюррем: та отлично воспитала свою дочь и свою протеже, раз те так просто отыскали и потайной люк, и саму тайную пыточную. Впрочем, ничего существенного две любопытные девчонки услышать не успели и пришли уже к окончанию его занимательной беседы с одним из культистов. Приди они чуть раньше…       — Здесь ничего нет, — внезапно подала голос рядом с ним Хюррем Султан, и Ибрагим, вырванный из своих размышлений, поморщился: он ненавидел её голос, настолько он был, на его взгляд, визгливым, с нотками истеричности; не говоря об акценте, который за двадцать лет иногда давал о себе знать.       — Чештеджи-али, нашёл что-нибудь? — оставив её реплику без ответа, спросил паша.       Голос командира стражи донёсся из противоположной части храма, где обычно располагалась купель, а за ней главная икона и алтарь.       — Пусто, паша.       Хюррем сделала несколько звонких шагов в его сторону и злобно сверкнула глазами, взглянув на его лицо.       — Ты говорил, что знаешь, где логово культистов.       — И не отказываюсь от своих слов.       — Тогда почему здесь пусто, как в склепе?       Он ненавидел, когда последовательной цепочкой задавали глупые вопросы.       — Потому что мы не нашли вход в крипту.       И, не дожидаясь, пока она раскроет рот, чтобы на выдохе высказать ему очередную несусветную чушь, он обогнул её и направился в сторону алтаря. Ибрагим еле удержался от фырканья, когда услышал, как Хюррем засеменила за ним. Куда же испарилась её изощрённая смелость и самостоятельность, когда дело коснулось опасных противников, отравивших своим влиянием столицу огромной Империи.       Алтарь представлял собой полукруглую область храма для хранения престола, который сейчас одиноким пьедесталом возвышался в его центре. Пустой, без иконы и… без пыли. Ибрагим внимательно осмотрел заинтересовавшую его скульптуру. Пьедестал на полу был окружён посеребрённым тонким колечком, словно границей. Визирь опустился на колени, протянул руку и коснулся пальцами ободка металла — он не отковыривался, «уходя в землю».       — А вот и потайной ход, — задумчиво пробормотал Ибрагим, поднимаясь с колен. Пропуская мимо ушей наводящие вопросы султанши рядом, он принялся ощупывать пьедестал со всех сторон.       — Ищешь рычаг?       — Рычаг, кнопку, статуэтку сфинкса, джинна в огненной лампе — что угодно. Этот престол должен отодвинуться, под ним пусто.       Хюррем же не тратила сил попусту и, дождавшись, пока Ибрагим заметит её многозначительный взгляд и раздражённо поинтересуется, в чём дело, пальцем указала на заднюю часть пьедестала, где прямо под верхней плиткой находилось отверстие в форме креста.       — Я думаю, здесь нужно вставить свой христианский крест.       Решив не обольщать её взглядом, отсвечивающим хотя бы заинтересованностью, он молча достал из кармана свой деревянный крестик, взять с собой который ему сказал Тот Человек.       Ибрагим кожей почувствовал взгляд Хюррем, явно не такой, какой обычно ему адресован. Разумеется, её волновал вопрос, каким образом человек, всеми силами старающийся отмыть от своего имени всё, что связано с христианством, всё ещё хранит свой крестик. Однако она молчала. И на том спасибо: любой разговор с этой женщиной доставлял ему массу неприятных ощущений.       Как только две фигурки слились в одно целое и Ибрагим успел только набрать воздуха, чтобы спросить, какого шайтана ничего не работает, так тяжёлый на вид древний пьедестал задрожал, медленно закрутившись вокруг своей оси и одновременно опускаясь вниз. Как только престол скрылся в кромешной тьме внизу, Ибрагим с долей ехидства взглянул на побледневшую султаншу:       — Надеюсь, вы не боитесь высоты, Хюррем Султан.       Он любил специально растягивать слова, чтобы раздражать её. Его тошнило от её показного равнодушия. Вот и сейчас она, еле сдерживая страх, сжала руки в кулаки и, не глядя ему в глаза, проговорила с каким-то лёгким надрывом:       — Нисколько. Как ты туда собираешься спускаться?       — Я? Мы собираемся спускаться. И очень просто. Я сомневаюсь, что культисты создали глубокий проход, ведь не собирались же они во имя своих тёмных идолов ломать себе шеи при спуске.       Ибрагим огляделся по сторонам в поисках чего-то, похожего на камень, и, отыскав нечто подходящее, бросил в темноту, спустя долю секунды услышав звонкий стук. Быстро — значит, не так высоко. Из глубины отсвечивало пугающей темнотой и неизвестностью, отчего Ибрагим незаметно поёжился. Ему далеко не в первый раз предстояло отправиться в логово хищника, не представляя, чем это может обернуться, но предвкушение исполнения обещания одного человека внушало ему хотя бы отблеск уверенности.       Ибрагим Паша опустился на корточки, сел и опустил ноги в темноту, после чего зорко взглянул на мелко дрожавшую Хюррем, и ехидная ухмылка исказила его красивое лицо:       — На вашем месте я бы переживал не о том, как вы будете искать в себе смелость спуститься в них, а о том, успею ли я вас поймать. Мало ли.       Она посерела от страха. Наверняка в её голове легионом бегали самые дикие мысли о сиюминутном побеге из этого места, думал он. Но Ибрагим слишком хорошо её знал: она не отступит, пойдёт за ним, потому что это в её характере: если за этой тьмой скрывается хоть что-то, хоть какое-то знание о том, что происходит и о том, как можно защитить её семью, — она пойдёт.       Зрительная баталия длилась всего несколько бесконечных мгновений, и Ибрагим Паша смело оттолкнулся от пола и нырнул в глубину. Приземлившись вполне успешно, он провёл вокруг себя руками, пытаясь понять, что вокруг него находится. Пустота.       — Всё в порядке? — раздался голос сверху. Ибрагим поднял голову: он хорошо видел Хюррем Султан, но, судя по её расфокусированному взгляду, она его — нет.       — Да, султанша. Здесь сухо и пусто.       — Я тебя не вижу, паша.       — Потому что здесь слишком темно, разумеется, вы меня не видите, — раздражённо ответил он, прислушиваясь к глубине собственного эха в этом подземелье. Не такое гулкое, значит, стены недалеко от него. — Спускайтесь.       Хюррем с великой осторожностью последовала его примеру, опустилась на пол и принялась усиленно высматривать его руки. Забавно, она действительно боялась, что он её не поймает. Впрочем, чему он удивляется — о каком доверии между ними может идти речь.       — Хюррем Султан, будь добра, поторопись. У нас мало времени.       — Ты подумал о том, как мы выберемся наверх? А если…       Ему откровенно надоело слушать новый поток бессмысленного женского трёпа, поэтому он ловким движением поднялся на цыпочки и уцепился за платье султанши, потянув её на себя. С визгом женщина подалась вперёд и полетела вниз, в последний момент оказавшись в руках визиря и со страху обхватив его голову и шею руками.       Не получилось обойтись без минутного неловкого замешательства, когда ему в нос ударили её духи, а по лицу хлестнули рыжие волосы, которые в этот момент показались ему особо мерзкими. Стараясь сдержать приступ отвращения, Ибрагим быстро выпустил перепуганную султаншу, и та отклонилась на пару шагов назад, восстанавливая равновесие.       — С ума сошёл, я могла убиться!       — Я тебя видел, — ледяным голосом ответил он, отворачиваясь от женщины и принимаясь рассматривать увлекательную темноту впереди. — Ты мне мёртвой не нужна.       — Это пока что. — И что-то в этой фразе заставило Ибрагима поёжиться от пропустившего удар сердца. Всё в порядке. Всё под контролем.       — Аги! Спускайтесь за нами! — скомандовал визирь.       Не желая ещё больше акцентировать на ситуации внимание, Ибрагим зашагал вперёд со всей уверенностью, на которую был способен. Выдавить её было трудно: он действительно понятия не имел, правильно ли они шли. Более того: куда они вообще шли.       Спустя несколько минут абсолютной тишины Хюррем Султан, доселе покорно следовавшая за ним, смело подала голос:       — Ты опять скажешь, что знаешь, куда идёшь?       На долю секунды он подумал, что рад, что она идёт с ним, что ещё может говорить. При всей его, мягко говоря, нелюбви к Хюррем Султан, сейчас он был бы совершенно один в чёрт знает кем забытом месте. По крайней мере, пока. Пока они не доберутся до нужного места. Потом он будет счастлив, если она замолкнет.       — Никаких развилок тут нет, зато есть сквозняк. Он говорит, куда идти. Не нервничай, султанша.       — Да пусть у тебя будет хоть три рулевых и попугай! Ты не знаешь, куда идти, мы идём в кромешной темноте чёрт знает куда! И не говори мне не нервничать!       Хюррем запнулась об камень и тут же со злостью отшвырнула его ногой в стену. Такое поведение показалось Ибрагиму чрезмерно забавным: сейчас Хюррем была похожа на капризную себя где-то двадцатилетней давности. Задумавшись об этом, Ибрагим внезапно чуть не угодил в яму. Хюррем успела ухватить его сзади за кафтан и потянуть на себя. Визирь сухо поблагодарил султаншу и аккуратно прощупал землю перед собой. Лестница. Руками нащупал перила справа от себя.       — Обожди минуту.       — Ты куда собрался? — обеспокоенно спросила Хюррем.       Ибрагим, крепко держась за перила, аккуратными шагами направился вниз по лестнице, которая оказалась винтовой. В полной темноте он явственно ощущал себя слепым, у которого обострились остальные четыре чувства. На ощупь он определял углы и повороты и где-то на десятой ступеньке повысил голос, чтобы султанша его услышала:       — Здесь винтовая лестница, очень крутая. Возьмись за перила и держись правой стороны. Стража, следуйте за нами.       Хюррем в очередной раз послушно последовала его указаниям, отчего он про себя усмехнулся.       Спустившись по длинной винтовой лестнице, они уперлись в высокую, массивную дверь. Она оказалась незапертой и, когда Ибрагим толкнул её, она легко поддалась.       За дверью коридоры оказались освещены слабым светом огня в железных чашах, и визирь получил возможность рассмотреть всё такое же испуганное и озадаченное лицо Хюррем. Аги безмолвно следовали за ним, хотя внутренние демоны шептали Ибрагиму мнительные вещи — ему казалось, что стражей с каждым его взглядом становилось всё меньше. Не говоря ни слова, он подождал, пока Хюррем поравняется с ним, как будто ему стало бы спокойнее, и пошёл дальше.       Подземная часть Храма поначалу ничем не отличалась от всех тех однообразных подземелий, в которых ему нередко доводилось бывать, однако уже спустя пару минут Ибрагим понял, что первое впечатление было обманчивым. Нижняя часть Храма была настолько огромной, что казалась просто бесконечной: темные коридоры переплетались друг с другом, образуя нескончаемый лабиринт с бесчисленным количеством подземных перекрестков и помещений разных размеров. Факелы отбрасывали тусклый свет на мрачные каменные стены, и этот бледно-желтый, словно больной, свет придавал подземелью еще более зловещий вид.       Они спускались по извивающимся коридорам и лестницам всё ниже и ниже, храня молчание, но следов людей по-прежнему нигде не было видно. Глухая тишина, нарушаемая лишь их собственными шагами, давила на уши, и Ибрагиму постоянно казалось, что за ними кто-то наблюдает.       Посреди давящей на уши тишины раздался звонкий голос Хюррем Султан, источавший какой-то необъяснимый мрак.       — Сложилась довольно необычная ситуация, не правда ли, паша?       — О чём это ты? — равнодушно ответил он, пытаясь угадать, к чему она клонит.       — Ты, ещё недавно мой злейший враг, который был готов живой бросить меня крысам ещё пару месяцев назад, внезапно предлагаешь пойти на рискованный шаг, чтобы узнать, как вместе спасти Империю. Абсурдно звучит, сколько я ни вспоминаю об этом. Что ты об этом думаешь?       Ибрагим пожалел, что Хюррем Султан не может сейчас видеть, с каким удовольствием он закатил глаза.       — Что я думаю? Ты правда хочешь обсудить это посреди кромешной темноты на территории врага безо всякого «Ибрагим Паша, я устала, давай присядем и поговорим по душам»?       Оба шага не сбавили, словно бы этот разговор был в порядке вещей и лишь снимал у обоих напряжение.       — Ты так нуждаешься в прелюдиях? — безразлично парировала она.       Он издал короткий смешок.       — Необычный подтекст.       — Только ты во всём ищешь подтекст, особенно неприличный. — Хюррем Султан поравнялась с ним, держа руку впереди себя, ощупывая пространство. — Так что?       Визирь сделал глубокий вдох, приготовившись врать с три короба.       — Несмотря на все те горести и непонимания, что мы с вами пережили, султанша, — начал он отвратительно официальным тоном, — вы являетесь, на мой взгляд, вторым по уму человеком в государстве. После меня, разумеется. А поскольку трагедия, с которой столкнулась наша Империя, напрямую связана с тем, что мы с вами оставили далеко в прошлом, и не имеет отношения к чему-либо, в чём мы с вами соперничаем в обычной жизни, ничего абсурдного в вашей мне помощи я не вижу. В конце концов, мы заключили мир, разве не так?       — Хочешь сказать, здесь нет никакой ловушки? — тихим, но пронизывающим насквозь тоном уточнила султанша. — И ты не кинешь меня на острые ножи, как только я отвернусь?       Ибрагим был настолько ошарашен её словами, что упустил момент, когда молчание, означавшее глупость её слов, превратилось в молчание, означавшее её правоту.       — Не знаю, с чего тебе это пришло в голову. Хватит глупых предположений, султанша, не вынуждай меня разочаровываться в твоём интеллекте, — с этими словами он резко зашагал вперёд, оставляя её позади себя.       Через полчаса бессмысленного хождения по подземному лабиринту они оказались в просторной тёмной комнате перед очередной дверью, настолько огромной и древней, что у Хюррем перехватило дыхание от её вида. Верхушка двери была метра на три выше её головы. Ибрагим приказал страже остаться в коридоре сзади, чтобы те не мешали изучению обстановки. Прямо по обе стороны от двери располагались полукругом четыре статуи, на саму дверь смотрела пятая, центральная. В этот раз просто толкнуть дверь не удалось: она не то что не поддавалась — они не наблюдали даже обыкновенного рычага или ручки. Зато на двери была надпись.       — И что теперь? — мрачно поинтересовалась Хюррем Султан. — Что здесь написано?       — Это греческий.       — Я знаю, что это за язык, — съязвила султанша, и Ибрагим поморщился. — Я спросила о содержании надписи.       Ибрагим Паша угрюмо рассматривал слова, переплетающиеся в изощрённые рифмы. Как бы дёшево это ни звучало, но, по всей видимости, они имели дело с загадкой.       — «В недрах земли между сторонами света нашли последний приют пятеро отступников. Первый указывал на правую руку брата. Второй указывал на первого и утверждал, что тот вечно врёт. Третий стоял рядом с первым отступником, храня в своей руке чашу с огнём. Четвёртый, что не стоял рядом со вторым, молился огню, что над ним. Пятый же глядел на своих верных братьев, охраняя покой короны их бога. И так стерегли они вход в обетованную, где дремал их Всевышний».       Гробовое молчание Хюррем стало наилучшим ответом на услышанное. Возможно, даже сам Ибрагим не смог бы подобрать нужных слов.       — Похоже на головоломку, — озадаченно произнесла Хюррем.       — И чем же? Больше похоже на стихотворение, — ехидно заметил он. После чего глубоко вздохнул и огляделся. — Понятия не имею, что нам делать.       — Разгадать загадку, очевидно же.       Ибрагим измученно вздохнул влажный воздух полной грудью и выдохнул, стараясь привести мысли в порядок. Ему чертовки не хотелось впутывать Хюррем Султан во что-то, с чем он не мог разобраться самостоятельно, но выбора не было: отрицать, что она самый умный человек из присутствующих после него самого, было глупо.       — Что у нас есть? — ненавязчиво начал рассуждать он. — Пять отступников — это пять статуй. Четверо, я так понимаю, стоят в разных сторонах комнаты, словно в четырёх сторонах света. Один в середине.       Он подошёл к центральной статуе и начал её разглядывать со всех сторон.       — Чтобы открылась дверь, должно быть, мы должны зажечь в правильном порядке огонь. В порядке, установленном загадкой. — Хюррем уверенным шагом направилась к котлу, который стоял позади центральной статуи. Внутри горело пламя. — Достань мне факел.       Ибрагим подал знак янычарам, и один из стражников поднёс султанше насмолённый кусок древесины, специально приготовленный для такого случая. Женщина взяла в руки факел, опустила его в котёл, и намоченная горючей смесью лучина воспламенилась.       — Первый указал на правую руку брата… — и она подошла туда, куда указывала вторая с краю статуя, единственная, сделавшая этот жест. То была, видимо, пятая, центральная статуя, которая держала в правой руке корону, а под ней — левой рукой железную чашу, как бы держа эту самую корону над ней в царственном жесте. Хюррем, вспоминая загадку, поднесла пламя к правой руке, которая держала корону, желая зажечь в ней огонь, как Ибрагим остановил её:       — Стой! Второй отступник указывает на первого, говоря, что тот вечно лжёт. Значит, зажигать нужно не левую руку, а правую.       — Врёт — это не значит «говорит наоборот», — заметила Хюррем, не привнося в свой голос обычных ноток недовольства.       Ибрагим оценил этот взрослый жест.       — И тем не менее мы должны зажечь последовательно четыре стороны света — четыре чаши. Второй только указывает на первого. Так что попробуем мой вариант.       — Как скажешь, — пожала плечами султанша и зажгла огонь в чаше левой руки статуи. — Дальше что?       — «Третий стоял рядом с первым отступником, храня в руке чашу с огнём»… — Ибрагим увидел, что рядом с первой, как они решили, статуей стояли две абсолютно одинаковые скульптуры — и обе смотрели наверх, держа в руках чаши.       — И какая из них третья из загадки? Они идентичны.       Вторая статуя из загадки находилась последней с правого края и указывала на первую. Она единственная указывала на скульптуру из одного полукруга, поэтому они назвали её Второй.       — А дальше? «Четвёртый, что не стоял рядом со вторым, молился огню, что над ним». Значит, четвёртая не должна стоять с правой стороны. Она последняя с левого края…       — Получается, третья стоит между первой и второй, справа от двери, — Хюррем подошла к оной статуе и зажгла огонь в чаше, которую она держала обеими руками.       Внезапно огонь и в первой, и во второй чаше потух. Послышался лязг ударов о доспехи и крики боли. Султанша и визирь обернулись и увидели, как в тёмном коридоре, где их ждала команда янычар, воздух рассекли массивные железные шипы, возникшие из темноты стен, и проткнули насквозь шестерых воинов. Хюррем громко вскрикнула от ужаса и страха, прижав свободную руку ко рту.       — Что за чертовщина?! — похолодел от гнева и недоумения Ибрагим. — Откуда они взялись?!       — Не имеем понятия, Паша Хазретлери, — глава стражи кинулся к своим подчинённым.       Всё выходило из-под контроля. Нет, чёрт возьми, всё с самого начала полностью вышло из-под контроля!       — Может, мы что-то сделали не так? — дрожащим голосом подала идею султанша. — Если ошибаемся — появляются эти шипы?       — Чештеджи-али! В стенах есть ещё шипы?       — Здесь ничего не разглядеть даже с огнём, Паша Хазретлери. Стены неровные, шершавые. Возможно, это какой-то механизм.       Запах крови ударил в нос Хюррем, и та пошатнулась. Ибрагим вежливо и безразлично протянул ей руку, предлагая опереться, но та отказалась.       — Кто бы мог подумать, что у тебя всё ещё могут быть головокружения от запаха или вида крови. Памятуя о том, сколько ты её пролила.       Пронзительный, полный гнева взгляд Хюррем не произвёл на него никакого впечатления, и он отвернулся, вернув лицу мрачное выражение.       — Значит, шанса на ошибку у нас больше нет. Оставим здесь всю стражу — нас за дверью наверняка убьют.       У Хюррем от страха закружилась голова, и она присела на постамент, на котором стояла статуя. Султанша, желая, видимо, отвлечься, начала прокручивать в голове слова из головоломки и после задумчиво посмотрела на Ибрагима.       — Я зажгу огонь и в чаше, которую левой рукой держит вторая статуя.       Ибрагим устало потёр переносицу, словно в очередной раз услышал полную чушь.       — Этого нет в загадке.       — В первый раз мы зажгли правильную чашу — огонь ведь не потух. Шипы выскочили после второй зажжённой чаши у третьей статуи — значит, промежуточный шаг был неверен. А поскольку речи о четвёртой и пятой статуях не было, вывод один: зажигаем чашу второй статуи, не зря же она упоминается.       Визирь лишь молча кивнул госпоже, предлагая ей взять вину на себя, зажигая пламя. Хюррем тяжело поднялась с места, поморщившись, и зажгла вновь чашу у центральной статуи, а затем у второй, которая указывала на первую. Тишина стала наилучшей наградой.       Султанша просияла.       — Значит, я была права.       Она бросила на него победоносный взгляд, а он лишь в ответ холодно хмыкнул и дёрнул бровями, мол, продолжай. Хюррем подошла к третьей статуе и зажгла её чашу. После попросила Ибрагима напомнить слова загадки.       — «Четвёртый, что не стоял рядом со вторым, молился огню, что над ним».       Кадина султана подошла к крайней левой статуе и оглядела её с ног до головы. Статуя смотрела наверх, но ничего, похожего на чашу, сверху не было. Заметив замешательство султанши, Ибрагим спросил:       — «Молился огню, что над ним». Что это может быть за огонь? И зачем ему молиться?       По виду Хюррем он мог поклясться, что та вот-вот потеряет контроль над собой и закричит. Отчаяние, пропитавшее воздух, потихоньку переходило и на него, хотя паша до последнего пытался держать себя в руках. Позади него лишилась жизни треть их эскорта — и всё ещё невозможно было утверждать, что расплатой за следующую ошибку в решении загадки станут те же шипы, а не что-то более изощрённое. А ещё в нос бил запах — но уже не крови, а чего-то приторно-сладкого, стягивающего горло.       — Хюррем Султан? — он отошёл от стены, на которую до сего момента опирался спиной, скрестив руки на груди.       — Может быть, огонь — это солнце?       Ибрагим еле сдержал нервный смешок.       — Ты видишь здесь солнце, моя госпожа? — он не сумел удержаться от насквозь пропитанного сарказмом тона.       Хюррем смерила его унизительным взглядом.       — Как звали греческого бога солнца, паша?       — Гелиос, — не мешкая, ответил он. — И что ты...       Хюррем, не дожидаясь окончания его фразы, подбежала к самой первой статуе и подняла факел над её головой, освещая своим глазам витиеватые рисунки и надписи на стенах. Увиденное поразило визиря: она была права! Колесница с непримечательным на первый взгляд наездником была выгравировала в стене прямо над статуей. Ибрагим выхватил факел из рук Хюррем и осветил себе последовательно всю стену над головами «отступников». Действительно, изображения главных греческих богов, которых он в своё время так почитал и которыми так увлекался. Он ведь мог рассказать без запинки легенды едва ли не обо всех их любовницах и детях во всех подробностях — и со всей своей проницательностью и внимательностью не сумел заметить их изображения на стенах? Это неприязнь к своей спутнице так туманила его здравый рассудок? Он почувствовал неприятный стыд и унижение.       Хюррем вернула себе факел и зажгла чашу в руке первой статуи, задержав дыхание… И вновь прелестная тишина, которой она никогда ещё так не радовалась.       — Правильно! — счастливая улыбка украсила её лицо, и Ибрагим фыркнул. — Последние строчки загадки повтори, будь любезен.       — «Пятый же глядел на своих верных братьев, охраняя покой короны их бога. И так стерегли они вход в обетованную, где дремал их Всевышний».       — Тогда всё логично, у пятой, центральной, статуи в левой руке чаша — мы её зажгли, а в правой — «корона их бога». Видимо, внутри короны смола.       Ибрагим непринуждённо развёл руками.       — Зажигай тогда.       И только языки пламени коснулись вмиг вспыхнувшей смолы внутри короны, тела янычар пронзили сотни… нет, возможно, тысячи тонких длинных лезвий. Воины издали лишь глухие всхлипы и выпустили горлом кровь, рухнув на землю. Тело Хюррем сотрясла судорога отвращения от увиденного, она отвернулась, выронила факел, который загадочным образом тут же потух, и её вырвало. Ибрагим Паша с ужасом отскочил и ударился шеей об острые пальцы второй статуи, стоявшей аккурат позади него. В глазах потемнело от боли, и визирь упал на колени, издалека слыша лишь искажённую ультразвуком истерику Хюррем Султан. И снова запах крови, смешанный с приторно-сладким запахом чего-то невидимого. А затем ставшая уже привычной темнота вдруг начала надвигаться на него из медленно распахнувшейся двери, стала расплываться, становиться всё неуловимее и эфемернее…       Но он никак не мог понять, почему его сознание не отключается, а он всё ещё слышит всё, что происходит вокруг. Слышит, но не видит. Чувствует, как его тело поднимают чьи-то неприятные руки, становится щекотно, в глотке бухает сердце, раздражение наливает его пальцы тёплыми покалываниями, ему страшно.       Он чувствует, как его тело куда-то несут, несут, несут… А звуки тем временем становятся всё чётче и чётче, и кажется, будто вечность проходит за долю секунды, прежде чем он открывает глаза, и осознание происходящего вместе с пятью чувствами полноценно врываются в его голову. Волной — нет, бушующим океаном, — и он чувствует себя так, словно бы его тело доселе всю жизнь пребывало во сне, а теперь проснулось после многовековой дрёмы.       И Ибрагим слышит голос. Низкий, бархатный, невероятно красивый, мужской, ласкающий его слух сначала издалека, а затем всё ближе и ближе, становясь всё громче и громче. А на его фоне уши визиря улавливают такую прекрасную и ненавязчивую музыку духовных инструментов, которая будто сливается с гипнотизирующим голосом воедино.       — Добро пожаловать во Влахерн, друг мой.       Сердце пропускает удар, и взгляд мгновенно фокусируется на высокой, благородного вида фигуре незнакомца. Свисающие до плеч угольно-чёрные волосы и блестящие каким-то неестественным светом голубые глаза мгновенно освежили в памяти образ Того Человека, с которого всё и началось. Магистр Сандро, первопричина всего хаоса, обрушившегося на Империю, стал его орудием мести.       А музыка на фоне туманила его рассудок, но туманила приятно, легко, неназойливо, сливаясь с шумом крови в ушах…       «Христос, что страдал за нас…»       И благовония били в нос, мозг вспоминал запах крови и тот, второй запах, приторно-сладкий. Калейдоскоп запахов пробуждал в голове образы, но Ибрагим не понимал, почему он не может нормально шевелиться, словно не контролирует собственное тело.       — Не двигайся, мой друг, просто слушай. Ты узнаёшь? Узнаёшь голос своего Господа?       И сердце сжимает невообразимая боль, смешанная со страхом и ужасом от невероятного осознания: он не просто отрёкся от своего Бога — он отрёкся от самого себя, от нематериального, от бессознательного, от того, что никому на свете не ведомо.       И, словно в дурмане, он всё отчётливей слышит ещё один элемент в калейдоскопе звуков. Её голос. Голос Хюррем Султан, который тотчас наполнил его кровь горячей ненавистью. Грязная убийца, мерзкая тварь. И как он только мог дышать с ней одним воздухом, почему он не задушил её в первую же секунду в тот самый день? Ибрагим смотрит за спину магистра Сандро и видит внизу под импровизированной сценой, где пел молитву другой человек, молчаливую толпу из культистов, водящих пугающие хороводы вокруг железной клетки, в которой в истерике билась… Хюррем Султан.       Ибрагима поднимает на ноги Сандро, а он не может оторвать от неё взгляда. Рыжие волосы, ранее убранные в красивую причёску, теперь частично спутанными космами спадали на плечи, косметика с лица смылась от слёз, глаза выражали первородный ужас — и, только завидев Ибрагима за фигурой Сандро, — они сверкнули облегчением.       — Ибрагим! Ибрагим! — кричала она в агонии, вцепившись руками в прутья решётки. — Помоги мне, умоляю! Спаси меня!       А он молчал, без эмоций глядя на неё, перепуганную до смерти. Значит, пока он находился в полудрёме, её скрутили и посадили в решётку. Как они и договаривались…       — Не хочешь поговорить со своей прелестной султаншей, Теодорис из Парги, отступивший от своего Господа?       Нет, он не хотел! Ноги, остановитесь! Ибрагим попытался напрячь плечи, чтобы стряхнуть задававшие направление руки магистра, но никак не мог.       Или нет, или, может быть, хотел? Да, хотел. Поэтому и шёл. Хотел посмотреть в глаза этой распутной злобной приблуде, которая убила его ребёнка.       — Оставьте меня в покое! Нет! Умоляю, оставьте! — султаншу начали хватать за руки, за ноги, рвать на ней через прутья платье, а она всё кричала и кричала.       Ты вновь доверилась своему злейшему врагу, повелась, проглотила наживку, засеменила за запахом приманки, чтобы попасть в самую страшную ловушку в своей жизни. Сколько раз уже так происходило? Сколько раз за двадцать лет жизни в Стамбуле тебе нужно было подыхать и чудом возрождаться заново, чтобы научиться не доверять своим врагам?       Что, твой мир разлетается на осколки, Хюррем Султан?       Это лишь малое, что могло с тобой произойти. Что с тобой должно было произойти с самого начала.       — Ты помнишь? — он не узнал свой собственный голос, холодный, гортанный, отдающий каким-то глухим тихим ужасом. — Помнишь мою кровь на своих руках? Помнишь кровь моего сына?       Она замерла. Руки культистов — тоже. Греческая песня о величии Христа стала тише и превратилась в незаметный фон их безмолвного противостояния.       Судя по её наполненному ужасом и осознанием взгляду, она вспомнила. Поняла. Сопоставила. Соединила воедино все кусочки, которые тогда соединить не смогла. 　　…Тогда, когда его мир разлетелся на осколки. Оглушительная боль от потери первенца, от страшного ощущения его холодного крохотного тельца на своих мокрых от слёз руках сковала его нежность, его сочувствие, его совесть. Все цвета померкли, мир превратился в бесчувственное, бессмысленное и дешёвое напоминание себя — всё в красных оттенках, безжизненное, противное, отдающее кислым привкусом во рту, до свода от оскомины скул. Он ненавидел этот мир, позволил гневу и жажде мести поглотить его без остатка. Холодная ненависть душила его, уничтожала, но он, стиснув зубы, терпел. Да, это было необходимо. Необходимо, чтобы, искупавшись в ненависти, обрести силу для мести. 　　И только иногда он, словно на секунду просыпаясь, заводил в своём кабинете небольшую деревянную музыкальную шкатулку, которую заказал специально для Мехмеда, и, вслушиваясь в звонкие трели вместе с отдалёнными, но чётко слышимыми звуками детского плача, дёргался и в ужасе смотрел на свои окровавленные по локоть руки. 　　«Папа, зачем ты убиваешь? Зачем ты мстишь?», — слышал он голос своего погибшего от яда ребёнка. Погибшего вместо него самого ангелочка.       Он презирал дешёвую философию, но ей же и уподоблялся, день за днём мечтая, чтобы настал тот день, когда та, кто была повинна в смерти Мехмеда, молила о смерти в муках совести, в унижении и липком страхе. Она не должна жить и жаловаться на свою судьбу, не имеет права. Не тогда, когда оборвала невинную жизнь. Оборвала, не дав увидеть мир дальше детской кроватки. Желала отравить его — и отравила, но вместе с тем распространила его руками, его губами этот яд на беззащитное дитя и убила.       Пусть заплатит. Пусть кричит в страхе, в агонии, пусть страдает так, чтобы все муки ада показались ей детской шалостью.       Он думал об этом. Думал об этом каждый день, но не так навязчиво, как тогда, когда несколько дней назад перед допросом одного из культистстких ублюдков появился Он. Словно тень, необъяснимо, завораживающе убедительный, разворошивший одним своим видом все старые раны, всю старую боль. Стоявший прямо перед ним, в плаще с глубоким капюшоном, сверкающий в его сторону пугающе голубыми глазами. Позади него ещё несколько культистов, а он один. Это его подземелья, его дворец, какого чёрта там делают незнакомцы, думает он, но всё же удерживает спокойствие на лице...       — Судьбоносная встреча, уважаемый Великий Визирь, — с какой-то неестественной улыбкой заговорил незнакомец. — Я магистр Сандро, предупреждая ваш вопрос. Глава Культа. Это моего человека вы собираетесь допрашивать.       От столь наглой и подозрительной откровенности у Ибрагима пересыхает в горле, но он всё ещё старается не подавать виду.       — И что последует за нашей приятной беседой, Сандро-эфенди? — ему на удивление просто даётся равнодушный и прохладный голос. — Вы потребуете освободить его, пригрозите мне чем-нибудь, я вытащу кинжал и попытаюсь защищаться — и дальше что?       Сандро ограничился беззлобным смешком.       — Полно вам, господин визирь. На деле всё проще, чем вы думаете. Я всего лишь надеялся освободить своего человека, пока вас нет. Мне доложили, что вы собирались прибыть в свою прелестного вида пыточную немного позднее. Так что наша встреча — удивительная случайность.       — Неужели? — он хмыкает и в том же ироничном духе парирует: — В подземелья моего дворца нечасто заглядывают гости. Особенно те, которые находятся в государственном розыске и приговариваются обычно к смерти через повешение или сожжение. И ещё реже они остаются живы после этого.       Сандро приблизился на доверительное расстояние, оставив своих людей позади молчаливыми свидетелями.       — О, поверьте мне, мой друг, я отличаюсь от ваших обычных гостей. — Сандро чуть наклонил голову. — Я полезнее. И я больше знаю.       Ибрагим не сразу ответил, пристально изучая своего нежданного «гостя».       — Например, о вашей жажде мести, которую вы вынашиваете уже много лет. О вашей ненависти, которая пожирает вас изнутри медленно и мучительно. О боли о потере вашего Бога в своём сердце. В конечном счёте наши цели схожи. Нам нужна Хюррем Султан. Нам нужна мёртвая Хюррем Султан.       Какой необычный поворот событий.       — Ты забыл упомянуть одну маленькую деталь… друг. — Визирь осторожно поглаживал рукоять кинжала за поясом на пояснице, высокомерно усмехаясь. — У нас разные враги. И, в конце концов, мы придём к тому, что нацелимся на смерть друг друга.       — Зачем же впадать в крайности? — Сандро приторно улыбнулся. — Если тебе в будущем и понадобится моя смерть, но не больше, чем сейчас — в качестве Великого Визиря государства, где я и мои братья… остановились. В остальном, мы схожи. Я бы даже сказал, что мы… в некотором роде, братья. Только ты отступился от нашего Господа, а мы — нет. Но всё можно исправить, Теодорис из Парги.       Последние слова грубо резанули его слух.       — Ты слышишь, что предлагаешь мне, культист? Преступник предлагает мне перейти на его сторону только ради мести, о которой услышал невесть откуда.       — Твой скептицизм мне понятен, — Сандро кивнул. — И тем не менее я от своих слов не отказываюсь. Ты можешь дать мне то, что нужно, и тем самым отомстишь. После чего Хюррем Султан испустит свой последний вздох, и душа твоего сына обретёт покой.       Ибрагим протолкнул комок в горле. Ехидство и высокомерие уступили место серьёзности, угрюмости и внимательности.       — Допустим, я могу дать тебе то, что ты хочешь, — сказал он тихим мрачным голосом спустя минуту раздумий. — Только что я получу взамен? Обещанная тобою смерть Хюррем Султан слишком призрачна по сравнению с рисками, которые я беру на себя.       Сандро отвернулся, задумчиво уставившись в стену и демонстративно прикидывая свой ответ. Тем временем перед глазами паши вспыхнуло лицо жены его султана, матери пятерых детей…       А затем её, гнусно корчившую из себя невинную овечку и смеющую смотреть на задохнувшуюся в боли от потери ребёнка Хатидже.       Он не стал дожидаться ответа Сандро.       — Плевать. Ты получишь Хюррем Султан. Куда мне её привести? — чётко и по делу.       Лицо магистра расплылось в удивительно красивой и пугающей улыбке, которая резала холодным ножом по кончикам пальцев.       — Храм Влахерн. Подробности тебе расскажет мой человек, который дожидается тебя в пыточной.       От сладостных воспоминаний его потряхивало. Ничто так не радовало, как заслуженные страдания злейшего врага.       — Нравится? — руки Ибрагима, оказавшегося перед клеткой султанши, скользнули по ледяным прутьям.       Всё это время с ужасом наблюдавшая за тем, как он приближается к ней, Хюррем внезапно отклонилась от решётки и надрывно расхохоталась.       — О Всевышний, какая нелепость! — нервный смех, эхом отскакивающий от стен и затухавший в тёмной толпе культистов, в воцарившейся тишине звучал неестественно, дико и нелепо.       Ибрагим, явно ожидавший иной реакции, поморщился, и Хюррем, заметившая это изменение мимики, засмеялась ещё громче.       — Что? Что он тебе пообещал? Месть? Серьёзно?       — Не понимаю, о чём вы, султанша, — угрюмо ответил он.       Хюррем мгновенно затихла, и её лицо, за несколько минут успевшее сменить выражение с животного ужаса до дикой радости, наполнилось хищной злостью. Вкупе с засохшими дорожками слёз на сероватом лице и красными глазами это смотрелось, он должен признаться, действительно угрожающе.       — Ты думал, он убьёт меня, верно? — её губы расплылись в диковатой улыбке. — Вот что он тебе пообещал? Ты оказался ещё большим наивным идиотом, чем я, Ибрагим Паша. Ты настолько сильно оступился… что мне жаль, что я не увижу последствий этой твоей ошибки.       — Завяжите нашей гостье рот и сопроводите её туда, куда я вас просил, — ровным голосом приказал Сандро, доселе с интересом наблюдавший за происходящим. Трое культистов тотчас подняли решётку и исполнили указания своего магистра, утащив брыкающееся тело куда-то в темноту.       Ибрагим почувствовал неясную тревогу и повернулся к Сандро. Тот флегматично глядел в то место, где только что исчезли его люди с женой султана.       — Почему вы не убили её прямо здесь?       Сандро прекрасно слышал, что говорил Ибрагим Паша, но не отвечал. Сердце заколотилось ещё сильнее.       — Отвечай!       — А ты ещё больший гордец, чем о тебе рассказывали, отступник Ибрагим. Отрёкся от своего Бога ради титула и статуса, убивал, обманывал — и всегда требовал от других честности.       — Сандро… — имя магистра из уст паши звучало зловеще, пальцы Ибрагима легли на рукоять кинжала, который у него не отобрали. — Если ты вздумал меня обмануть…       — О, нет, я не вздумал, — не обратив внимания на движение визиря, глава Культа лениво прошелся по помещению, не обращая внимания на толпу, расступавшуюся перед ним. — Я уже обманул, — голос его был холодным и бесстрастным. — Я предполагал, что славянская султанша-королева будет достаточно наивна для того, чтобы поверить тебе во имя высшей цели, но я даже не предполагал, что ты окажешься ещё наивней.       — У нас был уговор, — прорычал Ибрагим, про себя отмечая снова присутствие того самого приторного запаха. Не к добру это…       — Был, — согласился Сандро, хищно ухмыляясь. — И я не отказываюсь от своих слов: мы оба хотим Хюррем Султан. Только в разном виде. Ты — в мёртвом, я — в живом.       Великий Визирь, не успев удержать клокочущую ярость, поразившую его рассудок, выхватил кинжал и со всей злостью бросился вперёд, однако клинок, разрезав пустоту, не причинил магистру никакого вреда, который, слившись в его глазах с темнотой, превратился в туман.       — Не старайся.       Голос оказался сзади, и Ибрагим мгновенно развернулся. Но в этот раз даже не успел поднять руку с кинжалом, как оказался скручен толпой культистов, неспособный даже шевельнуться.       — Ты оказался не столько наивным, сколько гордым, отступник Ибрагим Паша. Твоя непреодолимая жажда мести сделала тебя уязвимым, и в итоге ты попался в собственную ловушку.       — И что? — плюнул он. — Убьёшь меня теперь?       — О, что ты, нет. Да и зачем мне лишний труп здесь. В конце концов, и так придётся убирать тот мусор, оставшийся у двери, загадку которой вы с Хюррем Султан так увлечённо разгадывали.       К горлу подступил комок отвращения при мысли о куче трупов его янычар, оставшихся там. А запах вновь туманил его взор, глушил остроту слуха.       — Но я определённо злоупотребил вашим временем, Ибрагим Паша. Надеюсь, вы сумеете придумать достойную историю для вашего султана. Логрус! — он подозвал одного из людей в капюшонах. — Препроводи…       …нашего гостя…       …на поверхность…       Темнота.