Демоны порока

МЭНОР ДЕ ЛИС

      Он — Баязид.       И ему на имени не предписано было сомневаться в себе и своих решениях. Не предписано было сомневаться хоть в чём-либо, связанным с собой.       Ведь что бы ни происходило, всё так или иначе должно было привести к чему-то правильному. Так он рассуждал всю свою жизнь, стараясь выбрасывать из головы всё самое дурное, что происходило с ним. Порицания отца, сутки в тёмных комнатах, извечные попадания на удочки врагов и друзей своей семьи. Иногда он чувствовал себя победителем в какой-то истории — а в следующий миг узнавал, что был лишь пешкой, что им манипулировали.       Это глухое разочарование Баязид ненавидел больше всего.       Когда-то, в особо душные дни своей жизни, когда на него по несчастливому стечению обстоятельств порицательно смотрели все: отец, Валиде, Селим, Мехмед, Мустафа — а дяди Ибрагима, который почти всегда сохранял нейтралитет в подобных делах и скрашивал его одиночество, не было в пределах досягаемости, Баязид мечтал куда-то уехать, покинуть Империю, Династию Османов. Оказаться там, где ни у кого не было бы предубеждений относительно него.       Даже проклятые челеби, калфы, наложницы и янычары, в чьём обществе Баязид находил некое своеобразное утешение, никогда не видели в нём человека — только наследника Османской Империи, санджак-бея Кютахьи или «Шехзаде Хазретлери, которому необходима самая искусная наложница, ведь так важно скорее обзавестись собственными наследниками».       Никто не видел его таким, каким он видел себя.       Все наложницы были одинаковыми. Светловолосые, темноловосые, рыжеволосые, разного телосложения, из самых разных стран — но, вышколенные, они говорили заученными словами, изображали на лице заученные выражения и в постели вели себя практически идентично. Стонали одинаково, шептали, ублажая его, одинаковые вещи.       И это извечное: «Я родилась, чтобы дышать ради вас и вашего счастья, Шехзаде Хазретлери».       Когда это были его первые опыты с женщинами — по крайней мере, официальные, с ведома Валиде, — тогда эти слова, возможно, и ласкали его самомнение.       А сегодня уже вызывали желание заткнуть наложнице рот, стоило ей вспомнить, что надо бы сказать эти слова. Да, заткнуть. Неважно чем.       В конце концов, несмотря на всё, хальветы он любил. Тело постоянно жаждало этого, и он до скрежета зубов ненавидел, что никто из его гарема не мог удовлетворить его до конца, скольких бы за одну ночь он ни принимал. Калфы только успевали разводить руками, стирая испарину со лба, и готовить наложниц одну за другой в его покои.       Шафак-калфа, отвечавшая головой перед Хюррем Султан за его гарем в Кютахье, поди на вечерних намазах просила Аллаха перевести её во дворец к его брату Селиму, где от Джанфеды-калфы требовалось по большей части готовить одну только Нурбану-хатун. Развлекался его бравый братишка с другими наложницами до того, как Сесилье нарекли ходить пузатой ближайшие девять лун, ибо после же она как следует позаботилась о том, чтобы никто даже не смел подумать пересекать границу его покоев без её, Сесильи, «беременной будущим шехзаде», ведома.       Он не мог поверить, что тренировки ассасинов сделают его тело настолько быстрым до того момента, как увидел Нурбану, с безумным видом убегавшую от Селима и его спутников. Она неслась, словно за ней гнались бесы из Преисподней во главе с Иблисом. Но он уже слишком часто видел в городе эти налитые кровью глаза, чтобы сомневаться в том, что с ней случилось.       Капюшон от резкого движения шехзаде упал с его головы, и Баязид спрыгнул с высокого толстого дерева, на котором сидел, чтобы перехватить Нурбану прежде, чем та выбежит из Особняка лилий.              Баязид, разумеется, следил за братом, внезапно покинувшим Топкапы в неожиданной компании Нади и Сесильи. Не имея иных приказов от мастера Франсуа, Баязид решил последить за ними, чтобы убедиться, что им ничто не угрожало.       Он любил открытый бой, потому что это была его стихия, но искусством скрытности, тайны которого открывали ему ассасины, он упивался, как нектаром, посланным Всевышним.       Тренировки в Аргмагене были изнурительными. Тот месяц, что он провёл в обществе Нелассара и Салация, которые были приставлены к нему Франсуа Шерали с целью обучения и слежки, показался ему насыщеннее и тяжелее, чем все годы, которые он провёл с тренировочным мечом в окружении лучших челеби. Не говоря о янычарах, которые, Иблис их задери, поддавались ему.       Баязид и не думал капризничать, видя, с какой лёгкостью и искусностью делали своё дело члены Руки Братства: отточенные движения, словно те были призраками, ловкие маневрирования между целями, едва заметные полёты в воздухе скрытых клинков и длинных кинжалов — они были лучшими мастерами своего дела. И он действительно радовался тому, что вступление в Братство подразумевало перенятие этих навыков, кои он находил крайне полезными в развернувшейся войне.       Нелассар был настоящим гением стрельбы из лука — Баязид, не привыкший к признанию чьих-либо преимуществ на своём фоне, смотрел на его манипулирования с луком почти с восхищением. Безымянный палец Шерали выпускал стрелы по целям в кромешной темноте, безошибочно определяя их перемещения по звуку, и делал это с удивительной скоростью. Баязид жаждал научиться стрелять так же, но Братство почти унизило его словами, что его тело пока не готово к тому, чтобы оперировать навыками настоящих ассасинов.       Помнится, в ответ Баязид с вызовом в глазах разделся до пояса, продемонстрировав крепкий тренированный торс и мощные руки, и призвал проверить его боевые навыки. Вызвался тогда Салаций, этот рыжий тощий ассасин, который единственное, что хорошо делал, это ударял ножом в спину, как рассудил Баязид.       Последовав примеру османского шехзаде и сбросив верхнюю одежду, рыжий Салаций расправил плечи, ухмыльнувшись одним уголком губ. Глубокая морщина у этого уголка добавляла мерзости его ухмылке, делая лицо Салация почти пугающим. Глаза сверкали безумием и жестокостью, но Баязид думал не об этом, а о том, как вот-вот как следует отделает парнишку с волосами, точь-в-точь как у Селима.       — Можешь взять оружие, если хочешь, — изобразил снисходительность Салаций, жестом махнув в сторону стойки для мечей.       Баязид злобно сверкнул глазами, напрягая мышцы плеч.       — Ты меня недооцениваешь. Мне оно не понадобится. А ты вот возьми, если поджилки трясутся.       Салаций расхохотался, запрокинув голову.       — Ох, Отец Теней, я обожаю тебя, Баязид! Где ж ты был все эти годы? — вдоволь насмеявшись, он оглядел любопытствовавших ассасинов, скопившихся вокруг их импровизированной арены в подвальном «городке» Аргмагена. Когда Баязид вступил в их ряды, практически все ассасины перестали скрывать свои лица за масками. На самом деле, его быстрее приняли за своего, чем Баязид мог представить.       Шехзаде стиснул челюсти и встал в боевую стойку.       — Будешь нападать или продолжать болтать, как рыжий попугай?       Жан Леон, каким было настоящее имя этого французского недоумка, только снова посмеялся и пальцем поманил Баязида к себе, словно маленького пёсика.       — Нападай-нападай.       Баязид мог мириться со всем, кроме такой показательной снисходительности. Сжав руки в кулаки, он сузил глаза и с рыком сделал выпад в сторону Салация. Ожидая, что тот увернётся, Баязид приготовил левую руку, чтобы ударить француза в живот. Жан отбил один его кулак, затем второй, третий, ловко, словно ветер, уворачиваясь от него ударов, одним за другим. Его тело, казалось, реагировало быстрее, чем разум формулировал приказ. Он нагибался, заходил ему за спину, уклоняясь от всех выпадов шехзаде, но не бил в ответ. Это злило Баязида ещё больше, чем невозможность дотянуться до рыжего выскочки.       — Вот ублюдок, — прошипел Баязид, когда Салацию удалось в очередной раз вывернуться. Но в этот момент шехзаде пришло на ум, что Жан каким-то образом предугадывал его движения, и решил сработать не так, как обычно.       А обычно Баязид шёл в лобовую атаку, и ассасин отлично это просчитывал, но ассасины предпочитали действовать скрытно, а сражаться — грязно, проникая за спину своей жертве. Поэтому шехзаде, скрипнув зубами про себя, произвёл обманный манёвр, затем нагнулся, ударил по голени Салация, после чего извернулся и кулаком врезал тому по спине. Кашлянув от сбившегося дыхания, ассасин повалился вперёд, успев выставить руки.       Кашель его смешался с одобрительным смешком.       — Кхе-кхе… а ты сметливый… — он усмехнулся краешком губ. — Для того, кто, как последний идиот, с упорством лося пёр на меня в лобовую всю прошлую неделю.       — Да и ты недурный противник, — тяжело дыша, ответил любезностью на любезность Баязид, изобразив оскал, — для вредного сукиного сына.       — А зубки не затупились у тебя от моих кулаков, королевич, — притворно-недовольно покачал головой Жан, поднявшись с места. — Но за это я тебя и обожаю.       — Это не взаимно, — фыркнул шехзаде.       — Знал бы ты, сколько я ночей не спал по этому поводу, — изобразил театральный вздох француз.       Сколь сильно французы отличались от турков в своей граничащей с пошлостью наглостью.       Впрочем, конечно, они друг друга обзывали самыми разными словами, но выглядела эта брань, на самом деле, несерьёзно. Жан Леон был старше Баязида всего на пару лет, был самым преданным фанатиком Братства Шерали, но его преданность не уступала его мастерству. И если Нелассар больше поражал своими техниками стрельбы из лука, то Салаций отличался практически идеальными, отточенными навыками ведения ближнего боя. Он искусно обращался с кинжалами, мечами, ятаганами, а уж со скрытым клинком работал, как единый организм. И это не могло не вызывать уважение у Баязида.       Так что, в кои-то веки, их с Салацием перебранки Баязид использовал как прологи к очередным спаррингам и тренировкам.       А вот Большой палец руки, Айрис, молчаливая и хмурая «девочка-со-шрамом», занималась его физическими тренировками. Она гоняла его по «Арене Отца», наполненной многочисленными препятствиями, ямами и высокими ограждениями, призванными вышколить ассасинов без страха высоты бегать по крышам и забираться куда бы то ни было. Айрис, эта мелкая чертовка, младше Михримах, без тени эмоций на лице сухо требовала его пробегать полосу препятствий раз за разом, ускоряя темп и увеличивая количество подходов. И если с наземными препятствиями было не так трудно, и Баязид в какой-то момент, истекая сорок вторым потом и не чувствуя горящих лёгких, привык, то с «воздушными препятствиями» найти общий язык было сложнее.       Он целыми днями залезал на муляжи домов разной высоты, пользуясь сначала крюками и уступами, без конца падал, стонал и ругался. А уж когда Айрис вывела его в опустошённый район Стамбула, он впервые за многие годы вспомнил о страхе высоты. Если в Аргмагене на Арене приземление осуществлялось на кучи сена или мягкую землю, то в городе внизу его могли ожидать только каменные дороги.       — Видишь вон ту мечеть? — показала пальцем в сторону мечети султана Баязида Айрис и достала маленькие песочные часы. — Ты должен добежать до неё, пока последняя песчинка не упадёт.       Брови Баязида так и взлетели.       — Ты с ума сошла, хатун? — взбесился он. Стояли они на крыше одного из невысоких заброшенных домов. До указанного места назначения его отделял квартал, не меньше, а песка в крошечных часах было явно немного. — Это невозможно!       Хотелось ещё спросить: «Что, если я упаду?», но слова застряли в глотке. Это слишком унизительно.       Нелассар незадолго до этого проявил небывалую заботливость и предложил маленький пузырёк с прозрачной жидкостью. Но вопрос о том, что покоилось в сосуде, Безымянный палец оставил без ответа, тотчас покинув ассасина-новобранца. Хотелось выбросить странный пузырёк, поскольку Баязид не привык пить что-либо из рук незнакомых людей… Но вместо этого шехзаде убрал сосуд во внутренний карман своей верхней ассасинской брони.       Айрис тем временем невозмутимо пожала плечами, готовясь перевернуть часы.       — Мастер сказал, что мы не уйдём, пока ты не сумеешь.       Баязид про себя помянул всех джиннов и шайтанов, но принялся взглядом оценивать все препятствия на своём пути. Домов было достаточно много, но большинство из них были небольшой высоты. Разделены только они были внушительным расстоянием… Но и преодоления этого расстояния, если подумать, можно было избежать, если пару раз сделать небольшой крюк и пробежать по смежным крышам соседних домов.       — Время пошло, — твёрдо провозгласила она, переворачивая часы, и Баязид даже не успел сделать глубокий вдох перед внушительной длины забегом.       Обозвав про себя Айрис некрасивым словом, шехзаде разогнался и думал уже перепрыгнуть расстояние между двумя крышами, как перед самым главным шагом резко остановился. Кровь вскипела в его жилах, и он громко выругался. Страшно, было страшно. Он ненавидел высоту. Там, в Тепедье, он знал, что упадёт в воду — да и желание оказаться на свободе перекрывало любые страхи. Но здесь опасность была более чем реальная.       Грудь его быстро опускалась и поднималась, а глаза неотрывно смотрели на голодный камень, коим была выложена дорожка между домами.       — Время идёт, — заботливо напомнила Айрис.       Как ты собираешься спасать Валиде из лап самых опасных людей, с которыми ты встречался в своей жизни, если не можешь допрыгнуть до бездновой крыши?       И он стремительным движением откупорил пузырёк, данный ему Нелассаром, и проглотил едкую жидкость.       «Чистый спирт!» — тотчас осознал Баязид, поморщившись. Но язык распознал терпкость ещё какого-то ингредиента, какого — он не успел понять.       Снадобье почти мгновенно ударило в кровь. В голове зашумело, а колючий страх, холодными щупальцами окруживший его живот, с приятным ощущением тепла растаял. Почти окрылённый появившейся уверенностью в себе и мыслями о том, что расстояние не так уж и велико, а сил в его ногах должно хватить, Баязид отошёл на несколько шагов и, разогнавшись, сделал прыжок в пропасть…       И когда его ступни безболезненно коснулись поверхности соседней крыши, Баязид почувствовал себя сильнее всех на этом свете. Любое чувство гордости за свои успехи, когда он побеждал капитанов янычар, превратилось в жалкое подобие настоящего опьяняющего чувства всесильности, кое он испытывал сейчас. Одна крыша сменялась другой, и Баязид готов был кричать, как его орёл Рух, верной тенью преследовавший его в небесах над ним. Ветер выл в его ушах, а сжиженная свобода, лёгкость и сила-сила-сила, казалось, и бурлили в его жилах вместо крови в эти минуты.       Осмелев, Баязид разрешил себе даже поэкспериментировать с сопутствующими его траектории предметами. Так он хватался за разные выступы, нещадно пачкая свои ассасинские перчатки, взбирался на карнизы, огибал крутые углы, лишь бы восполнить утраченное из-за собственной неуверенности время.       Он ведь Баязид! Он не должен сомневаться. В первую очередь, в себе.       До мечети его великого прадеда, султана Баязида, его отделяло ещё несколько домов, но более высоких — и уже жилых.       Но в эти секунды страха в его венах не было. Только азарт и такое сладостное предвкушение. Такое желанное, что Баязид готов был облизываться. Рух издал подбадривающий клёкот и пикировал где-то справа от него, словно внушая ему ни в коем случае не сбавлять темп. Усмехнувшись себе, Баязид, впервые не чувствовавший даже горения в лёгких, оттолкнулся от очередной крыши и, воспользовавшись крюком на своём втором наруче, зацепился за крепкую по виду раму высокого окна. Обувь брони ассасина имела средней толщины прочную, гибкую подошву, полностью отвечавшую любым смелым движениям своего носителя, а мыс был оснащён особыми «когтями», достаточно незаметными и эффективными, чтобы не стеснять движений и выполнять свои функции. Баязид очень уважал добротные и продуманные вещи, особенно если дело касалось брони и доспехов.       Лицо его покраснело от напряжения, когда он усилием мышц рук и спины поднимал себя вверх, на крышу, уступ за уступом, внутренне ликуя. Наконец поднявшись, он впустил в лёгкие ещё воздуха и пробежал ещё несколько крыш. Айрис, как оказалось, почти без труда шла с ним вровень, следя за каждым шагом. Баязид этому и не удивлялся: тело девки было легче его собственного, и при должной тренировке мышц с ним ей было гораздо проще, чем ему.       Айрис с удовлетворительным кивком провозгласила, что, оказывается, нет ничего невозможного, когда Баязид ловко спрыгнул с последней крыши и нехитрыми манипуляциями оказался на верхушке маленького сарая около медресе при мечети.       — Надеюсь, ты не скажешь мне влезать на минарет, — ядовито сказал Баязид, сверкнув глазами в сторону Айрис, рассматривавшей свои песочные часы. Хотя за ядовитым фасадом скрыть рвущееся наружу самодовольство было трудно.       Ответа не последовало, пока не упала последняя песчинка. Убрав стекляшку в карман, она улыбнулась краешком губ, что на её лице смотрелось неестественно.       — Не сегодня.       — Это богохульство, — покачал головой Баязид. — Я могу залезть куда угодно, только не на мечеть.       — Сколько уверенности в себе, — хмыкнула Айрис, разворачиваясь в противоположную сторону — нечего им было привлекать к себе лишнее внимание.       Помнится, успешного прохождения этой своеобразной тренировки хватило, чтобы Баязид уже воспринимал себя полноправным ассасином, готовым к постижению всех секретов этих искусных лазутчиков и убийц.       Разочарование и досада, нахлынувшие на Баязида, когда он узнал об этом, могли наполнить мировой океан. Он часами носился по городу, пытаясь найти хоть какой-нибудь след настоящих культистов — а не их про́клятых, коими они манипулировали в городе, но безуспешно: люди Сандро, словно собаки, чувствовали, когда ассасины к ним приближались.       Никто из Братства, с кем пытался завязать диалог Баязид, не желал распространяться на тему общей истории Культа и их общества. Большинство об общей истории вообще не знали, а члены Руки не считали нужным делиться этими знаниями. Но со слов Нади Баязид помнил, что когда-то ассасины были полноценной кастой Культа и служили чернокнижникам и ведьмам в качестве ловчих. За это они им платили не только золотом, но и посвящением в некоторые секреты ремесла — и разными снадобьями и зельями, усиливающими их физические силы.       Поговаривали, что Франсуа знал большинство этих секретов и награждал тех, кто вступал в его Руку, этими самыми дарами. Но, разумеется, ни Нелассар, ни Айрис, ни Салаций в этом никогда не признались бы. А искусную стрельбу из лука в полной темноте Нелассара и внушительную физическую силу и ловкость Айрис легко можно было списать на долгие годы тренировок.       Только у Салация Баязид никак не мог распознать особую отличительную способность: искусный рукопашный бой вызывал уважение, но не удивление, как в случае с другими членами Руки. А спрашивать об этом было бесполезно: Жан Леон бы отпустил ещё какую-нибудь пошлую шутку и ушёл от ответа.       Баязид выяснил, что большинство «стариков» Братства носили новые имена, означавшие, что они уже длительное время состояли в нём. Салаций, он же Жан Леон, был, как он сам рассказал, выходцем из Орлеана, отпрыском семьи, которая с детства считала его ненормальным и издевалась над ним. Маленький Жан отрывал головы куклам, душил котов во дворе и вырезал ножом своё имя на руках маленьких девочек, которые отказывались с ним играть. Его били, ругали, запирали, показывали лекарям, но те лишь разводили руками. И когда пятнадцатилетнего Леона собирались отправить в мужской монастырь, чтобы монахи выгнали Сатану из его души, Жан окончательно взбесился и в порыве гнева убил собственную мать. Тогда его и отыскал Франсуа Шерали, предложивший ему направить свою кровожадность в нужное русло. Глава французского Братства, статный, вежливый и могущественный в одном своём взгляде, не боялся Жана, не считал его ненормальным, а называл особенным — и тем самым, когда Братство заменило Леону семью, он отдал ему и Франсуа лично всю свою фанатичную преданность.       Баязид, глядя на то, с каким беззаботным видом говорил об этом Жан, закинув ноги на стол и очищая свои клинки от крови, даже не сомневался в том, что этот сумасшедший убил бы любого, на кого ему показал бы Франсуа Шерали.       Потому-то в Руке он и получил титул Указательного пальца: на кого бы ни указал Шерали, Салаций тотчас бы лишил его жизни.       Но Баязид удивительным образом общаться смог более тесно именно с ним. Из всех членов Братства Салаций был самым словоохотливым, а Баязид не желал в новой для себя среде оставаться гордым одиночкой. Хотя непомерная жестокость орлеанца его напрягала.       И тем не менее Салаций не вызывал тех мурашек по коже, каких вызывал Нелассар.       Баязид думал, что кошмары, связанные с первыми его «контрактами», данными Мастером, собирались преследовать его до конца жизни. Он обязан был, по условиям Кредо Братства, исполнить пять из них, чтобы подняться выше по рангу и получить полную помощь Братства — вкупе со всеми навыками. И если первой жертвой кары Братства Ассасинов стал обычный фанатик Культа до мозга костей, хоть и не чернокнижник, и Баязид с удовольствием оборвал его никчёмную жизнь, хоть и непросто ему было наблюдать покидавшую тело человека жизнь, то второй его контракт коренным образом отличался.       Его звали Фарадж. Совсем юный мальчишка, единственный оставшийся мужчина в семье после гибели отца от рук охотников за чернокнижниками — те обвинили его в пособничестве Культу и, подвергнув пыткам, убили. Четырнадцатилетний юноша, погрязнув в собственной ненависти, согласился помогать Культу. Взамен те, когда убедились бы в преданности юнца, дали бы его матери снадобье, способное её вылечить. Фарадж выслеживал затаившихся среди горожан охотников, шпионивших для Оздемира, втирался к ним в доверие и отводил прямо в лапы культистам, беспощадно уничтожавших своих врагов.       Проблема была в том, что Фарадж не отличался мудростью и проницательностью, а потому очень часто ошибался — и отводил совсем не охотников Культу, а всех без разбора, кто хоть как-то был связан с наговором на его отца или же не проявлял сочувствия к его семье.       Франсуа отдал приказ убить пособника Сандро, и Баязид не мог дать отрицательный ответ. Под веками у шехзаде запечатлелась его мать, находившаяся в лапах безжалостных культистов, принёсших столько боли его семье.       Ему только и оставалось глушить свою совесть, свои сомнения — и ждать, когда от Сандро, как он доберётся от него, не осталось бы и пепла.       Пробравшись под покровом ночи в затхлый дом Фараджа на окраине, он обнаружил мальчишку спящим у постели матери. Главным сопутствующим вылазкам ассасинов правилом было не колебаться, не позволять человеческим чувствам перекрывать рациональность и преданность Братству. И в ту ночь Баязид лишь единожды подумал о том, что в «чистом спирте», который ему периодически давал Нелассар и который заглушал его страх, было ещё что-то, что глушило не только его страх, но и совесть.       Потому что Баязид слишком быстро выдвинул скрытый клинок из наруча, когда лунный свет упал на спящего парнишку. Но старые половицы под сапогами Баязида невовремя заскрипели, и Фарадж, видимо, спавший очень чутко, со вскриком проснулся и вжался в стену. Мать его спала более крепко, очевидно.       — Охотник! — пропищал юнец. Дрожащими руками он взял с тумбы неподалёку маленький нож. — Уйди! А ну уйди! Не трогай мою маму! — он с перепуганным видом размахивал ножиком перед собой.       — Убери эту зубочистку, пока не поранился, — холодно прошипел Баязид, но Фарадж его не послушал, продолжая вжиматься в стену и размахивать своим грозным оружием.       Закатив глаза, Баязид ловким движением выбил из рук мальчишки нож.       Фарадж дрожал, и в глазах его разверзнулась настоящая бездна из отчаяния и животного ужаса — он выглядел так, словно видел перед собой Азраиля.       И когда Баязид молча занёс над зажмурившимся Фараджем кинжал, его рука дрогнула от этого вида. В следующую секунду к мальчишке подбежали ещё двое совсем юных малышек в тоненьких рубашечках и обхватили мальчика за руки.       — Фараджик! — лепетала одна кроха. Светлых волосиков на её голове было немного, и Баязиду показалось, что часть волос малышке… сожгли. Повернувшись к ассасину, девочка, которой на вид было не больше пяти, насупилась и состроила грозный вид. — Отойди от нашего братика!       Вторая девочка с коротко стриженными тёмными волосами оказалась не такой смелой, чтобы что-то ему в лицо говорить, потому что, обхватив руку брата, малышка спрятала лицо у него на груди. И только когда светленькая девочка пропищала что-то особенно громкое, кроха посмотрела на убийцу огромными синими глазами.       И у Баязида замерло сердце: вся правая часть лица малютки была изуродована огромным следом от ожога. Она тряслась, как осиновый лист, и, увидев блестящее в свете луны лезвие в руках шехзаде, зажмурилась и обняла крепче Фараджа.       — Откуда… Откуда у ребёнка ожог? — не понимая, что им движет, спросил Баязид тихо.       — Охотники! Такие, как ты! Эти вонючие выродки сожгли лицо Хэди и волосы Медины! — всхлипывая, прошептал заплетающимся от волнения языком Фарадж, обнимая сестёр.       Кровь в жилах шехзаде застыла. Рука с клинком опустилась вдоль туловища.       — Фараджик… — со стороны кровати послышался слабый стон. Мать семейства проснулась. Еле раскрыв веки, женщина разглядела сначала сына и дочерей, улыбнулась, но тут её взгляд смесился левее, и глаза её наполнились ужасом. — Авджи!       Они действительно принимали его за ублюдков Оздемира. Баязид был одет в броню Братства, и его лицо и голову закрывали капюшон и маска. Только серо-голубые глаза шехзаде блестели в темноте.       Грязные волосы светловолосой женщины упали на её серое от болезни лицо, когда она из последних сил попыталась подняться с постели. Шехзаде лишь с немым ужасом наблюдал, как та внезапно опирается не на постель, а на воздух и падает с кровати. Фарадж тут же попытался поднять мать, и та обняла его за голову, взглянув полными слёз глазами на Баязида.       — Прошу вас… умоляю, эфенди, во имя Аллаха, не трогайте моих деток…       — Ма-амочка, — хныкали Хэди и Медина, схватившись крохотными ручками за ночную рубашку женщины.       Губы Фараджа дрожали, но он старательно скрывал свой страх. Баязид почувствовал уважение к юноше, но так и не смог сказать ни слова.       Его сердце обожгло голодным адским пламенем. Он знал, что если не выполнит контракт мастера Шерали, то тот в лучшем случае выбросит его из Братства. В худшем, он понимал, когда они доберутся до Сандро, Ксаны и отыщут его Валиде… Хюррем Султан может внезапно стать «проклятой чернокнижниками и достойной смерти». Болезненная судорога прошлась по его телу. В Чилахане его ещё ждал проклятый этими же ублюдками отец-Повелитель…       А прямо перед его глазами хныкали несчастные дети, обнимая свою больную мать, последнюю, кто у них остался.       Его семья — или семья Фараджа. Демоны паскудно шептали ему, что своя рубаха телу была ближе…       Но как только демоны, хихикая, пытались снова занести его руку с клинком над головами вжавшихся друг в друга людей, Баязид бил их по щекам, и его рука безвольно опускалась, сжимая и разжимая рукоять.       Он — Баязид. Он не должен был сомневаться ни в чём. Он ведь знал, на что шёл.       — Хатун, — слова дались ему с огромным трудом, и он протолкнул мешавший комок в глотке, — забери девочек и отойди.       — Не-ет! — заревела женщина, закрыв спиной Фараджа.       Бесстрашная малышка Медина с остервенелым плачем накинулась на Баязида, принявшись лупить его крохотными кулачками по ногам.       — Уйди! Уйди! Шайта-ан! Уйди!       — Мамочка, — плакал мальчик, но тем не менее отодвинул от себя женщину. — Пожалуйста, позаботься о девочках…       — Нет, Фараджик, нет, малыш! — рыдала она, задыхаясь от слёз. Сил у неё едва хватало, чтобы пытаться удержать парнишку от величайшей глупости. Зарёванное красное лицо повернулось к нему с мольбой. — Прошу вас, эфенди, убейте меня! — она схватилась рукой за низкую полу его ассасинского плаща.       Убив парня, он обрёк бы мать и двух её младших дочек на смерть. Он должен был исполнить приказ — хоть раз в своей жизни. Это бы спасло его мать, отца — всю Османскую империю. А жертв будет много и без него.       Аллах, Баязид, о чём ты думаешь?! Перед тобой ребёнок! Ты размышляешь, как ублюдок Ибрагим Паша! Это для него человеческая жизнь ничего не значит перед исполнением долга.       А как же его семья?       Терзаемый разрывающими его душу на части сомнениями, Баязид снова занёс кинжал над Фараджем, когда закрыл глаза и оторвал слабую женщину от юноши. Тот, стиснув челюсти, яростно вытер слёзы с щёк и смело посмотрел ему в глаза.       — Тебя накажет Аллах! — ревела женщина, чувствовавшая, как силы покидают её.       — Чудовище! — верещали малютки.       В эти секунды Баязид чувствовал себя самым мерзким человеком на свете.       И в следующий миг его рука с кинжалом вновь опустилась, на сей раз окончательно. Нет, он не мог убить ребёнка.       — Фарадж, — обратился он с замершему мальчику, — забери свою мать, сестёр и покиньте Стамбул.       Женщина с облегчённым вздохом кинулась обнимать ноги ассасина.       — О, эфенди, Аллах услышал мои молитвы! Благодарю вас, благодарю!       Нахмурившись, он вырвался из захвата женщины. Теперь он думал над тем, как бы скрыть своё неповиновение от Франсуа Шерали…       Безжалостный свист пронзил темноту маленькой комнаты, на секунду оглушив рыдавших малышек и их мать. Длинная тонкая стрела пронзила грудь мальчика, попав ровно там, где быстро-быстро билось сердце. Глаза Фараджа поблекли, закатились, и в глухой тишине замерших девочек и женщины четырнадцатилетнее тельце упало на деревянные половицы.       И следующий миг тишину прорезал оглушительный вопль женщины, кинувшейся к сыну.       — Фарадж! О Аллах! О Всевышний! За что! Фарадж! — она перевернула мальчика на спину, и сумасшедший ужас на её лице вместе со стеклянными глазами мальчика навсегда запечатлелись под веками побелевшего Баязида.       Шехзаде резко обернулся в ту сторону, откуда прилетела смертоносная стрела. Он уже догадывался, кто был стрелком, но не мог в это поверить.       Нет. Нет.       Из темноты сделал шаг Нелассар. Совершенно непроницаемое лицо и скука в голубых глазах показались Баязиду пугающими в сложившейся ситуации. В лицо Баязиду смотрело чудовище, безжалостнее и ужаснее самого Салация, а затылок и уши жгли рыдания и визги маленьких девочек и больной женщины.       — Зачем… зачем ты это сделал? — не своим голосом спросил Баязид.       — Затем, что ты едва не провалил задание Мастера, — произнёс он с холодной укоризной. Поравнявшись с Баязидом, Нелассар осмотрел сначала то, что было за его спиной, а затем взглянул в глаза шехзаде. В лице он не изменился. — Тебе дали приказ, Баязид. Ты должен был его исполнить.       — Ты следил за мной? — прошипел он с ненавистью, опустив голову и сжав рукоять кинжала.       Вместо ответа Нелассар со сверхчеловеческой скоростью схватил Баязида и оторвал его от того места, где он стоял. Недоумённый шехзаде отшатнулся в сторону и увидел, как Безымянный палец перехватывает ножик из рук малышки Медины, которым та целилась прямо в ногу Баязида — куда могла бы дотянуться.       — Подрастёшь, может, и станешь одной из нас, — похвалил кроху Нелассар, покачав перед плачущей перепуганной малышкой указательным пальцем. Тут холодные голубые глаза оглядели голову девочки. — Тебя жгли, малютка?       Вместо ответа девочка сжала кулачки и поджала губы.       — Твой братик, — Нелассар нагнулся к Медине, — спутался с очень плохими дядями. За это и поплатился. Тебя тоже жгли… не за то ли, что ты тоже с ними связалась, а?       — Ты с ума сошёл?! — рыкнул на него Баязид. — Она ещё ребёнок!       Но Нелассар его как будто не слышал и сделал шаг в сторону второй девочки, Хэди, которая попыталась спрятаться за спиной безутешной матери, которая только и делала, что качалась взад-вперёд перед телом сына.       — И эту крошку жгли, — вздохнув, он покачал головой. — Как же глубоко пустили корни эти выродки-культисты…       — Что ты задумал? — неверяще прошептал сквозь зубы Баязид, увидев, как Нелассар выдвинул из своего наруча длинный скрытый клинок.       — Собираюсь вырвать сорняк с корнем, пока он не отравил всю почву.       — Не трогай детей, ублюдок! — кинулся на Нелассара Баязид, но тотчас оказался откинут на пару шагов назад прицельным ударом Безымянного пальца.       — Я пошутил, Баязид, — улыбка и не думала касаться лица ассасина. — Я не трону малюток.       Шехзаде с трудом поднялся на ноги — удар старшего ассасина был очень болезненным.       — Самая мерзкая шутка из всех, которые я слышал.       — Но вот их мать должна умереть. Нельзя допустить, чтобы и она, из жажды мести, вздумала спутаться с людьми Сандро.       Хатун, беззвучно плачущая над сыном, никак не среагировала на жуткие слова Нелассара.       — Ты обезумел?       — Это здравый смысл, Баязид, — пожал плечами Нелассар, даже не глядя в сторону шехзаде. — Малютки привязаны к матери, а та и без того скоро умрёт. Мучительно умрёт. Я знаю эту болезнь.       Баязид с ужасом на лице взглянул на истощённую хатун.       — Когда их матери не станет естественным образом, чего никто даже не заметит, малышки окажутся на улице. Все вакуфы твоей матери и без того забиты нахлебниками. Крохи или умрут от голода, или их убьют — в лучшем случае, быстро. А если женщину обнаружат убитой вместе с сыном, дело получит нужную огласку, и тогда детям будет, куда пойти.       — Это извращённая логика, — обречённо прошипел Баязид. — Ты убил единственного кормильца в семье. Культисты должны были дать ему зелье, способное вылечить его мать.       — Ладно, юнец, но как ты в это поверил? — тонких губ ассасина коснулась холодная улыбка. Пугающая. — Их мать умирает от того, что её внутренние органы разрушаются ужасной болезнью. Никакое колдовство не способно остановить дегенерацию тканей. Только замедлить. Она бы в любом случае умерла. Да и парнишку бы убили — скорее всего, кто-то из охотников, обнаружив его обман. Но тогда прикончили бы и всю его семью.       То, как ассасины оправдывали свои деяния, внушало настоящий ужас и отвращение. Но Баязид не мог не отметить, что в словах Нелассара была логика. Пусть и действительно извращённая.       — В какой-то степени мы проявляем милосердие, — закончил свою мысль Нелассар, выпрямившись во весь рост. Осмотрев девочек, обнимавших свою затихшую мать, он снова вернул безразличие лицу. — Как и я, сделав за тебя твою работу.       — Зачем тебе выгораживать меня? — мрачно спросил Баязид. — Ты не похож на альтруиста.       — У меня свои причины, — ответил он равнодушно. — Какие — тебе знать необязательно. А теперь, юноша, забирай детей и сам уходи, если не готов на это смотреть.       Баязид не мог игнорировать беспощадно грызущую его внутренности горечь и совесть. Чувствуя себя отвратительно, он подошёл к Хэди и Медине и, стараясь не обращать внимания на их сопротивление, повёл их прочь от матери.       Медина не поскупилась со всей силы укусить Баязида за руку, но эта боль не шла ни в какое сравнение с той, что разрушала его изнутри. Глаза Хэди заволокли крупные слёзы, и она, казалось, даже не замечала, что её уводят от матери, над которой склонился с лезвием в руке Нелассар.       Взяв обеих девочек, он покинул дом. Он не собирался отдавать детей ни в руки служителей вакуфа, ни тем более охотникам, ни ещё куда бы то ни было. Поэтому, усыпив их особым порошком, который с собой носили все ассасины, Баязид осторожно пробрался с помощью тайного хода, о котором помнил, в дворцовый сад Топкапы и оставил там, зная, что патрульные стражники точно на них наткнутся.       Следующие несколько дней он толком не спал: призраки Фараджа и убитой безымянной хатун преследовали его. А поздравление Франсуа Шерали с успешно выполненным заданием вызвало у него тошноту.              Поэтому когда спустя эти несколько дней он узнал о вылазке брата Селима в неожиданной компании Нурбану и Нади, то почувствовал тёплую волну внутри, что согрела его заледеневшие от угрызений совести внутренности.       Спрятавшийся, словно хамелеон, в листве чинар Баязид, погружённый в свои мысли, ожидал увидеть, как из Особняка лилий, посольства француза Луи де Лабома, выйдет довольный Селим, а сам Баязид послушает последние новости и отвлечётся от своих тяжёлых мыслей.       Потому-то внутри него всё перевернулось, когда он увидел кровавые глаза Сесильи, убегавшей из Мэнора де Лис в сторону западных ворот особняка. Нюхательный порошок ассасинов, который он использовал, схватив обезумевшую Нурбану, должен был усыпить женщину.       — Нурбану, Нурбану, — шептал он перепуганно, не веря собственным словам, — пожалуйста, прошу тебя… Успокойся…       Под веками загорелись убитые Фарадж и больная женщина, и Баязид ещё крепче прижал к себе Нурбану, очередную жертву ублюдков-чернокнижников, которые и оказались причиной становления Корпуса охотников и возникновения всех бед в его семье. Держа горячее от бега и жара женское тело в своих дрожащих от волнения руках, Баязид с ужасом осознавал, что по-настоящему испугался той войны, в которую они ввязались.       Кто знает, возможно, Селим заметил эту страшную перемену в глазах своего младшего брата, когда подорвался и стремительно приблизился к нему, сжимавшему в руках бессознательную Нурбану.       Кто знает, возможно, Селим именно поэтому не стал разводить сцены ревности или читать нотации, а просто молча взял из его рук свою наложницу и ограничился мрачным взглядом.       Баязид, сидя на траве, знал, что серьёзный разговор между ними был не за горами.       Пока они смотрели друг на друга, обмениваясь молчаливыми обвинениями, в их немую баталию встрял странный персонаж.       — Кто вы? — жёсткий тон вызвал раздражение на лице Баязида, вынужденного обратить внимание на говорившего.       Молодой человек сжимал пальцами эфес своего меча и был одет во французские доспехи. Алая накидка, как помнил Баязид, говорила о том, что носил её капитан стражи Мэнора.       — Это мой брат, — вместо него ответил Селим с хмурым видом, — шехзаде Баязид.       Воинственность на лице капитана сменилась сомнением, но руку с эфеса он убрал, выпрямив спину.       — Капитан Раймунд Донморанси, — представился он холодно. Баязид едва удержался от колкости по поводу пафосности и вместо этого предпочёл подняться наконец на ноги.       — Что ты здесь забыл, Баязид? — спросил Селим.       — Прогуливался тут неподалёку, — беззаботно сострил шехзаде. — Дай, думаю, загляну. Вижу, французский посол не отличился тем гостеприимством, о котором я слышал, — шехзаде выразительно кивнул на Нурбану. — Раз твоя наложница предпочла сбежать.       — Я бы попросил быть внимательнее к словам, принц Баязид, — ощерился Раймунд, высокомерно взглянув на него.       Вот с этим друзьями им точно не стать, подумал про себя младший шехзаде.       — Что ты сделал с Нурбану? — не прекращал свои расспросы его рыжий брат.       — Принц Селим! Вы нашли мадам Нурбану! — донёсся ещё один голос.       Мадам Нурбану?       К ним присоединились ещё несколько незнакомых Баязиду человек: двое мужчин и женщина. Увидев нового человека, они замерли, изучающе оглядывая его. Баязид замялся, почувствовав себя пирожком на прилавке кондитерской. Селим, недолго думая, повторил его имя.       — Мне следовало догадаться, что это ваш младший брат, — сощурился Генрих, осматривая его. — Но на нём одежда ассасинов. Как вы это объясните?       — Никак, — хмуро ответил Селим, красноречиво указывая на Нурбану. — Быть может, мы продолжим разговор внутри?       Вернувшись в Мэнор, принц Генрих тотчас отдал распоряжения положить бессознательную венецианку в комнату для гостей. Баязид тенью следовал за братом и хозяином особняка, стараясь не обращать внимания на опасливый взгляд Луи, заинтересованный — Эммы и настороженный — Генриха. Последний очевидным образом не проникся к младшему османскому наследнику симпатией — и это оказалось совершенно взаимным.       Белее самой смерти, Сесилья возлежала на широкой постели, укрытая плотным одеялом. Лекарь, осмотревший её, разумеется, не смог опознать недуг, поразивший «мадам», но отметил, что температура её тела была очень низкой для человека. Организм тяжело переживал такой резкий скачок от жара до онемения. Луи тотчас распорядился укутать женщину в самые тёплые одеяла и шкуры, которые были в Мэноре.       — Она же не под действием кошмара? — спросила взволнованная Эмма у кронпринца Франции, когда лекарь и непосвящённые обитатели особняка покинули гостевую комнату.       Генрих восседал в дубовом кресле, закинув ногу на ногу, и с непроницаемым видом наблюдал за происходящим.       — Нет, это не колдовской кошмар, — покачал головой он, — а обычный морок. Вернее, его последствия.       — И что же это за бесовщина? — спросил раздражённый видом принца Баязид.       Он вообще не понимал, почему должен был накидываться на этого напыщенного французского индюка с расспросами о Нурбану, когда этим должен был озаботиться его старший брат.       Оный сидел у кровати Нурбану, не отрывая от неё потухшего взгляда. Подле него, нервно теребя рукава платья, стояла сестра посла, Эмма, самая что ни на есть, по мнению Баязида, типичная француженка.       Генрих, услышав обращение на повышенном тоне, нахмурился и только после этого лениво перевёл взгляд на османского шехзаде.       — Морок — это морок. Проклятие чернокнижников, самое типичное: разрушает тело, калечит душу. Что мне вам объяснить? Формулу?       Шехзаде покрылся красными пятнами от гнева. Руки его сжались, и он подскочил с места. Терпеть недосказанности и этот ложно-равнодушный вид, как у Нелассара, он был не в состоянии.       — Считаешь, что этот твой высокомерный и равнодушный вид делает тебя хозяином ситуации? — процедил сквозь зубы Баязид, сделав шаг ближе к принцу. — Вы, французы, всегда слетаетесь на запах палёной плоти, как стервятники.       — Следите за словами, ваша милость! — взвизгнул Луи де Лабом, и Эмма положила ему руку на плечо, сжав его.       — Луи, не вмешивайся.       Генрих же оставался абсолютно спокоен.       — Не сомневаюсь, что вы хорошо осведомлены о французах, которых так не любите, принц Баязид. Впрочем, — он погладил пальцами подбородок, окинув шехзаде насмешливым взглядом, — вам это не помешало вступить в Братство, чтобы побегать на побегушках у месье Шерали.       Глаз Баязида дёрнулся, и он предпринял попытку схватить кронпринца за грудки, как его за локоть остановила уже Надя, доселе не привлекавшая к себе внимание. Он сверкнул гневными глазами на предвестницу, но та ответила ему лишь мрачным взглядом.       — Спорами и оскорблениями вы ничего не добьётесь, — встряла Эмма с другого конца покоев. — Культ Сандро угрожает не только Османской Империи, но и всей Европе.       — Европой он может и не ограничиться, если найдёт здесь то, что ищет, — ответил ей Генрих, даже не обращая внимания на нависшего над ним грозовой тучей Баязида.       Тот готов был превратиться в комок нервов.       — И что же он здесь ищет? — этим вопросом они с Михримах задавались уже долгое время. — Принц Генрих, тебе будет крайне невыгодно скрывать это…       Когда кронпринц снова посмотрел на угрожавшего ему шехзаде, взгляд его был уже не равнодушным. Внутри тёмных глаз забурлила злоба.       — Баязид, он предложил вашей семье помощь, — попыталась успокоить его Надя. Ассасин хмуро посмотрел на неё, выражая лицом немой вопрос. — Предложил сбежать во Францию, если всё станет совсем худо…       — Ах, какой очаровательный альтруизм! — воспел саркастично Баязид. — И чего же ты ожидаешь, принц Генрих? Что мы семьёй приедем в повозке в Париж, наденем рейтузы и, как послушные политические заложники, отдадим из благодарности Империю прямо тебе, будущему королю, в руки?       Присутствующие замолчали. Все помнили, да и сам Генрих не скрывал, что руководствовался кронпринц сугубо эгоистическими намерениями.       — Жизнь покажет, мой друг, — ядовито прощебетал Генрих, наклонив голову вбок. — Но должен отметить, что ставка растёт с каждым твоим словом.       — А ты чего молчишь, Селим?! — закипел Баязид, резко откинув со своего пути мешавшиеся полы чёрного плаща, и подошёл к своему молчаливому рыжему брату. — Хватит прожигать глазами Нурбану, она от твоего взгляда не согреется!       — Веди себя тише, Баязид, во имя Всевышнего, — холодно ответил Селим, даже не поворачивая головы. — Что касается предложения принца Генриха, то… — шехзаде перевёл взгляд ледяных голубых глаз на кронпринца. — Я согласен.       — Что ты несёшь, Селим?! — он сжал в кулаке ткань камзола брата. — Трусливо сбежим, поджав хвост?! Ты совсем лишился ума?!       — Вижу, это ты лишился ума, — прошипел в ответ Селим, грубо отбросив руку младшего брата и поднявшись во весь рост, поравнявшись с Баязидом. Грудь его тяжело вздымалась от давно сдерживаемых эмоций. — Посмотри! — он покачал перед его глазами указательным пальцем и затем перевёл его на бледную Нурбану. — Посмотри, что стало с Нурбану. Один кошмар, Баязид. Один кошмар, тот самый, перед нашим отъездом, оставил на моей любимой женщине клеймо, наложившее на неё проклятие. Один-единственный кошмар лишил её рассудка.       Баязид не отрывал глаз от Нурбану, чьи брови впервые за то время, что он видел, не хмурились. Истощённая, она выглядела ужасно в своей слабости.       — Этот выродок Сандро играется нашими жизнями, как ему заблагорассудится. Он едва не убил нашего брата Мехмеда несколько ночей назад…       — Что? — тотчас перебил его Баязид, поражённо открыв рот.       — Ты слышал. Прямо посреди ночи, — Селим нагнулся ближе к брату, заговорив угрожающе тише, — двое культистов наслали на него кошмарный сон. Надя вытащила его. И сама едва не погибла.       Баязид хмуро взглянул на славянку, которая выглядела уже не так уверенно и спокойно, как в те дни, что он её видел перед своим отбытием в Аргмаген. Фема сидела на диване, обняв себя руками, и словно пыталась превратиться в крошку хлеба. В голубых глазах переливались страх и центнер вины.       — Сандро может достать любого из нас в любое время, — Селим опустил подбородок, сжав руками плечи брата. — Мехмед был в самом центре Империи, в самом сердце Стамбула, в самом защищённом месте… А они с лёгкостью пробрались внутрь и поразили его. Под силой их грязного колдовства я чуть не убил и себя. Баязид, мы уже проиграли.       Ассасин был не в силах произнести ни слова. Можно было воспринять слова Селима неверно, списывая всё на его природную трусость — или осторожность, как угодно… Но эти глаза, в которых ревели гнев, отчаяние и жуткий страх, говорили иначе. А нападение на брата Мехмеда…       Теперь понятно, кого от самого Топкапы гнали его братья-ассасины несколько дней назад. И ясно, почему никто не хотел, чтобы Баязид заинтересовался этим делом.       Валиде, отец-Повелитель, Михримах, Нурбану, теперь даже Мехмед…       И перед глазами всё ещё стояли Фарадж и его семья.       Потому-то Генрих и чувствовал себя в выигрыше в данной ситуации: чем большее отчаяние настигало османскую династию, тем ближе они были к тому, чтобы сбежать из Империи во Францию.       Франсуа Шерали и его Братство было мощной силой, но Баязид своими глазами видел, что они постоянно натыкались на тень чернокнижников, а не на них самих. Постоянно гнались невесть за чем, оставаясь в проигрыше. Это было невыносимым. Тогда, когда следовало действовать на опережение, попытаться вникнуть в их планы, попытаться помешать им, сразить, они избирали путь проигравших. Баязид был уверен, что Братство необходимо было развернуть в другую сторону.       — Неужели нет никакого шанса противостоять им?       — По всей видимости, Шерали всё ещё гоняется за своим хвостом, раз не поделился с тобой и Братством каким-нибудь гениальным планом? — прозвучало сардоническое хмыканье со стороны кресла. — Это в его духе.       Видимо, эти двое французов были знакомы. Неудивительно: Баязид знал, что Франсуа на родине возглавлял Торговую палату Парижа и, скорее всего, был тесно знаком с королевской семьёй.       — Он что, твои игрушки в детстве в окно выкидывал? — съязвил Баязид. — Откуда такая обида?       Генрих изогнул бровь.       — Я скорее свой сапог съем, чем позволю Шерали приблизиться к своим вещам.       — Я так и подумал, — охотно кивнул Баязид.       — Шерали — воспитатель Катерины де Медичи, супруги принца Генриха, — сухо объяснил Селим. — Тебе в Братстве не рассказывали об этом?       Его рыжий брат действительно думал, что орден убийц — это какая-то медресе для евнухов?       — Видишь ли, я прогуливал все уроки истории, — махнул рукой Баязид. — Никогда не любил сидеть за партой.       Селим устало закатил глаза. Генрих же снова издал смешок, в высшей степени потешаясь над ситуацией.       — В Братстве учат, как прыгать по крышам, как кузнечики, да швыряться ножиками. Катерина всегда мечтала пойти по стопам своего учителя, вступить в Братство, но, увы, способностей к этому не оказалось.       — Ты-то, разумеется, и в самых страшных мыслях не держал вступить в орден искусных убийц, — изобразил понимание Баязид. — Не королевское это дело — скакать по крышам, «как кузнечики». Французы предпочитают прыгать, как жабы.       — Принц Баязид! — снова взвизгнул Луи.       — Господин посол, — хмуро обратился к нему Баязид со всей подчёркнутой вежливостью, — или, как у вас говорят, амбассадор, не будете ли вы столь любезны прекратить напоминать мне моё имя?       Эмма, казавшаяся Баязиду на данный момент единственным человеком в комнате, кто поддерживал его позицию, смерила брата убийственным взглядом. Впрочем, Луи действительно не было необходимости вмешиваться: услышав очередную колкость в свой адрес, принц Генрих изобразил не оскал, а ухмылку.       — Нравишься ты мне, принц Баязид. У тебя есть характер.       Ассасин задумался над тем, что французы отличались страстью к самоунижению, по всей видимости: Салаций, выслушивая постоянные язвительности Баязида, говорил то же самое, дескать, он ему за это нравился.       — И я уверен, что этот твой характер обязательно спасёт всю Османскую Империю.       Или нет. Стоило ожидать ответной колкости. Издав раздражённый вздох, Баязид вернулся на то место, где сидел, и сцепил руки в замок.       — Нам нужно связаться с польским кланом предвестников, — предложила Надя присутствовавшим. Баязид вопросительно взглянул на неё. — Это единственный клан, сумевший противостоять чернокнижникам, когда они были в Королевстве Польском. Думаю, у них есть знания и ресурсы, чтобы помочь нам.       Память Баязида внезапно услужливо подкинула ему разговор Франсуа и его Руки, на котором разрешили присутствовать и ему.       — Мастер говорил о них! — взволнованно произнёс Баязид, выпрямив спину. Голос его завибрировал. — Он вёл переговоры с какой-то полячкой Астрид, но «эта сварливая мадам» отказалась вести переговоры с ассасинами. В её понимании мы мало отличаемся от культистов.       — Что неудивительно, — ехидно заметил Генрих, подперев рукой щёку. — Братство бегало на поводке у Культа ещё пару столетий назад.       Шехзаде уже открыл было рот, чтобы парировать выпад кронпринца, как его остановил строгий голос Нади, обращённый к нему.       — Нам нужно снова с ними связаться! Ассасинам они не помогут, но, может, послушают меня.       — А-а… — понимающе протянул Генрих, сузив улыбающиеся глаза. — Вот откуда ваша, мадемуазель, осведомлённость о предвестниках. Как я и думал.       — Я всё выясню, — проигнорировав француза, сказал Баязид. Надя благодарно кивнула ему.       Только вот сделать это предстояло так, чтобы Мастер Шерали не понял, что Баязид собирался проворачивать дела за его спиной. Салаций и Нелассар, конечно, убедительно делали вид, что всюду следовали за ним, потому что за Баязидом было «интересно наблюдать», но сам шехзаде понимал, что те всего лишь шпионили за ним для Шерали. И лишь в этот день, когда Селим решил отправиться в Мэнор де Лис, Баязид точно знал, что вся Рука Шерали — Нелассар, Салаций и Айрис — отправились исполнять какое-то поручение своего господина.       Настойчивый стук в дверь нарушил тяжёлое молчание. Генрих коротко разрешил привратнику войти.       — Ваше Высочество, — поклонился тот. — К принцу Селиму один из янычар.       Селим жестом показал французскому слуге пригласить его стражника.       — Что там опять случилось?       Практически оттолкнув привратника, в покои ворвался запыхавшийся янычар. Поклонившись рыжему шехзаде и даже не заметив присутствия второго наследника, он быстро затараторил:       — Шехзаде Хазретлери! Беда! — присутствовавшие тотчас напряглись. — Хатидже Султан… Хатидже Султан Хазретлери покинула свой дворец… И на неё… совершили… покушение!       — Кто нападавший? — спросил Селим строго.       — Неизвестно, шехзаде… Один из сопровождавших султаншу сбежал, чтобы предупредить янычар Топкапы, но ближе оказались мы, — на лбу стражника блестели капельки пота. — Он был ранен, наши его перевязывают… Но он сказал, что Хатидже Султан и её конвой прямо сейчас пытаются оторваться от преследователей!       Селим и Баязид, переглянувшись, в тот же миг подорвались со своих мест.       — Где в последний раз была Хатидже Султан?       — На северо-западной окраине, шехзаде. Прикажете вызвать подкрепление из Корпуса янычар?       — Нет, — отрезал Селим, беря в руки ножны с саблей, которые он принялся закреплять на своём поясе. — Так мы не успеем. С нами поедут пятеро. Прикажи седлать коней!       Янычар стрелой вылетел из покоев.       — Почему тётя покинула свой дворец? — недоумевал Баязид, накидывая на голову капюшон и закрепляя на лице маску. — Её же Ибрагим Паша запер там на пять замков и приставил гарнизон охраны.       — Ты сам знаешь нашу тётку: если ей что придёт в голову, её не остановить, — хмуро процедил Селим, набрасывая на плечи меховой плащ.       — Что с Нурбану? — спросил Баязид, оглядываясь на спящую венецианку.       Шехзаде понимали, что так просто доверить жизнь беременной женщины алчному французскому принцу было крайне опасно.       — Я позабочусь о мадам Нурбану, — ласково произнесла Эмма, тепло глядя на принца Селима. — Будьте осторожны, ваша милость.       На секунду задержавшись на лице француженки, а затем бросив прощальный взгляд на свою икбал, Селим с грозным видом зашагал прочь из покоев.       — Я с вами! — встрепенулась Надя, догоняя шехзаде по дороге и натягивая на себя верхнюю одежду.       — Исключено! — зло заявил Баязид. — Махать мечом ты не умеешь, и для нас там будешь…       — Как гиря на ноге? — тут же парировала Надя жёстко, но даже не думала останавливаться. — Я больше не могу беспомощно стоять в стороне. Если это Культ, я смогу вам помочь!       Баязид уже поднял руку, чтобы насильно остановить Надю, когда они уже вышли на улицу, как громовой голос Селима предупредил это действие:       — Пусть едет. И не спорь, Баязид! Хоть раз в жизни не спорь.       Пришлось уступить: времени на споры или на то, чтобы связать увязавшуюся за ними славянскую женщину по рукам и ногам, не было. Селим выглядел непривычно решительно, и Баязид уже в очередной раз удивлялся перемене, произошедшей с братом. В его духе было бы, напротив, засесть в посольстве и предложить отправить янычар спасать их тётушку — теперь же он, оседлав коня, обогнал всех и нёсся впереди.       Баязид даже не мог предположить, что могло их бедной тётушке с неустойчивым душевным состоянием взбрести в голову. После смерти своего сына Мехмеда, в которой полностью винила себя, Хатидже Султан долгое время приходила в себя. Бывало, что не ела сутками, или срывалась в длительные поездки в Эдирне, поодаль от мужа и семьи. И лишь в последние годы её нервы пришли в относительное успокоение.       Когда Стамбул и всю Империю окутал смертельный туман, а на её собственную семью упал взгляд Азраиля, Хатидже снова потеряла сон и спокойствие. И, должно быть, то, что заставило её сорваться с собственного дворца и обойти охранявший её гарнизон, было существенным.       Их группа была небольшой, но задач вступать в неравный бой с нападавшими они не собирались. Главной целью было отыскать тётушку, забрать её и сбежать. Янычар из охранения Хатидже Султан, бывший на деле обычным чаушем, скакал рядом, взволнованный.       — Сколько было нападавших, ага? — перекрикивая ветер, спросил у янычара Баязид. — И как они вооружены?       — Человек десять, шехзаде. Из оружия — ятаганы, метательные ножи и арбалеты, — ответил тот, корпусом нагибаясь ближе к коню, чтобы ускорить темп и успевать за лошадьми наследников. — Их лиц не было видно, но форма напоминала броню охотников из личной стражи Оздемира Паши.       — Вот порожденье Иблиса! — взревел Баязид, и конь, почувствовав его негодование, ускорился. Баязид догнал хмурого Селима, не отвлекавшегося от дороги. — Ты слышал, брат? Оздемир покусился на Хатидже Султан!       — Не глупи, Баязид, — скривился рыжий шехзаде. — Оздемир не такой болван. Это ловушка. Нас хотят стравить.       Резонно: переодеться охотниками. Но проверить стоило.       — Если это так, то Сандро только что заработал себе шестую форму пыток, которым его подвергнут, прежде чем я позволю ему сдохнуть окончательно.       Чауш эмоционально завертел рукой, указывая на что-то впереди.       — Это за тем перекрёстком, шехзаде! От поваленного дерева направо!       Съехав с главной дороги, шехзаде и их небольшой эскорт двинулись ближе к лесу, отметив следы от колёс кареты Хатидже Султан. Городские стены они покинули и едва проехали окраинные деревни. Баязид думал, что дальше их ожидали леса, но, как оказалось, он ошибался. Просёлочная дорога, на которой их коням пришлось перейти на резвую рысь, привела их к небольшой опустошённой деревне, похожей на заброшенную.       Пугающая тишина, которую ветер разносил между хлипких домов, давила на уши. В нос ударил запах крови и копоти: три дома были сожжены, но дыма над укутанными снегом крышами уже не было.       — Что это за деревня? — негромко подал голос Баязид. — Тут недалеко было кладбище… Кому придёт в голову строить деревню у кладбища?       — Здесь живут те, кого не приняли в городе, но кому некуда бежать, — пояснил Селим, внимательно осматриваясь. — А совсем рядом озеро. Это значимее кладбища.       — Это точно здесь. Здесь нас нагнали преследователи, и мне приказали отправиться предупредить вас… — заявил чауш, двигаясь за наследниками. — Ох, шехзаде, вон там карета Хатидже Султан!       Спешившись с коней и обнажив ятаганы, шехзаде двинулись вперёд, настороженно оглядываясь. Дома в деревушке располагались по кругу вокруг подобия главной площади, в центре которой располагались колодец, несколько торговых палаток и… эшафот. За одним из домов, в незаметной тени, они и увидели карету Хатидже Султан, перевёрнутую и разорённую, без двух колёс. Вокруг в снегу лежали хладные трупы янычар охраны султанши.       Жестом показав одному из янычар заглянуть в карету, шехзаде дождались отрицательного вердикта.       — Тётушки в карете нет. Её охрана здесь. Неужели её похитили?       — Если они посмели её хоть пальцем тронуть, я им этого не прощу! — прошипел Баязид. — Стража! Осмотреть дома!       Янычары направились в дома, располагавшиеся вокруг лобного места деревни. С шехзаде остались чауш и Надя, что с не меньшей внимательностью осматривала место нападения. Пока Селим и Баязид осматривались, слух резал звук хруста под сапогами окрашенного кровью снега.       — Что-то здесь не так, — заметил Селим, опускаясь перед окровавленным янычаром Хатидже Султан, лежавшим недалеко от кареты. — Нужно осмотреть тело.       — Там ещё, — Надя пальцем указала на несколько тел, сваленных в кучу у колодца. — Где же все жители?       — Может, они просто заперлись в домах, пока здесь была бойня, — пожал плечами Селим, приседая на корточки перед телом янычара. — Он скончался от потери крови. Один тонкий надрез у горла, кинжальный. С ним покончили быстро. Других следов борьбы нет, словно…       — Он даже не защищался, — закончил мысль брата Баязид, обведя глазами труп. — Посмотри, он даже не успел достать саблю.       — С остальными так же, — обеспокоенно заметила Надя. Светловолосая славянка склонилась над другими телами. — Их сабли в ножнах, кровью запачкана кольчуга в районе груди, начиная от шеи. Там такие же порезы.       — Шехзаде Хазретлери, — продекларировал один из янычар, которых они послали осматривать жилища, — в домах пусто.       Наследники выпрямились. Вид у них был крайне озадаченный и взволнованный. Баязид, недолго думая, обошёл янычар и вошёл в дом старосты селения. Селим и Надя последовали за ним, оглядываясь.       — В камине ещё тлеют дрова, — заметила Надя. — Значит, люди тут были совсем недавно.       Половицы глухо скрипели под ногами Баязида, пока он осматривал жилище. Печь, несколько кроватей, маленькая детская комнатка, старый стол, накрытый на четверых. Дом самой обычной семьи. Которая стала жертвой очередного нападения.       — И напали точно не охотники Оздемира, как ты и предположил, — Баязид обвёл глазами все предметы, что стояли ровно на своих местах.       — Почему ты так решил? — спросил Селим.       — Основной состав Корпуса — извращенцы-фанатики, ворьё да мародёры. А тут ничего не тронуто.       — Куда же делись жители? Они как будто… испарились.       — Люди не испаряются в воздухе, Фема, — выдохнул клубок пара Селим, качая головой и направляясь к выходу. — Возможно, они покинули деревню вместе с теми, кто забрал нашу тётушку.       Уже на выходе они собирались обратиться к чаушу, который и навёл их на это место, но оного не обнаружили. Как и сопровождавших их янычар.       Баязид тотчас ощерился, сжав в руке ятаган и выдвинув из наруча клинок. Он нервно осмотрелся: ни следа от их эскорта.       — Зараза! — прошипел он. — Они не могли испариться в воздухе.       Селим пальцем указал на углубления в снегу.       — Они и не испарились, Баязид, вот их следы. Пройдём по ним.       Фема схватилась за ткань плаща Баязида и хмуро посмотрела повернувшемуся шехзаде в глаза.       — Это может быть ловушкой, — пробормотала она неуверенно. — У меня есть предположение, что тут могло случиться.       — Выкладывай.       Славянка издала напряжённый вздох, укутываясь плотнее в тёплый плащ. Взгляд быстро забегал по деревне, ресницы её дрожали.       — Я чувствую здесь очень слабый след от колдовства. Скорее всего, это был Культ. Думаю, преследуя вашу тётушку, они отстали от неё и дали надежду на то, что она оторвалась. Прибыв сюда, они спрятали карету за домом, — молодая женщина указала на экипаж, скрытый в тени. — А потом Культ, должно быть, неожиданно напал. Они перебили стражей, тех, кого успели, и забрали султаншу.       — А жители? Куда они делись? Следов насилия нет, никакой крови, кроме той, что принадлежит убитым янычарам, — тоже, — изогнул бровь Селим, скрестив руки на груди.       Надя опустила голову, а затем кивнула в сторону следов, что оставили янычары.       — Я думаю, они там же, где и янычары.       — А именно?       — В озере, о котором ты говорил, — Надя взглянула на побледневшего Селима. — Следы могут вести только туда. Это псионика. Они внушили им утопиться.       Глаза шехзаде заволокло пеленой ужаса, когда они проследили за взглядом Фемы и поражённо посмотрели на лёгкий блеск от ещё не замёрзшего озера, к которому вёл редкий лесок вниз по холму.       — Прими их души Аллах…       — Но если жителей убили культисты, когда ещё были здесь, то кто убил наших яныча… — Баязид не успел договорить собственную фразу, как догадка поразила его. Глаза шехзаде почернели от гнева. — Проклятый чауш! Человек Сандро был под нашим носом! Как мы могли не заметить?!       Селим положил руку на плечо брату, мрачно качая головой. Рыжие волосы шехзаде были покрыты в некоторых местах снегом, и казалось, что Селим поседел.       — Думаю, он не чужой, раз янычары признавали его. Скорее всего, его разум отравили культисты. Они пустили свой яд глубоко в жилы Стамбула, Баязид. Этому уже не стоит удивляться. Никому нельзя верить.       Баязид чувствовал, как внутри него наружу рвётся зверь, грозясь раскрошить его грудную клетку. Сколько можно было позволять грязному Культу водить их за нос?!       — Мы должны найти тётушку, — Баязид обнажил зубы, задвигая клинок обратно в наруч и убирая ятаган в ножны, крепившиеся для удобства на пояс за спиной. — Должны же быть хоть какие-то её следы. Она же должна была остановиться в каком-то из домов.       Более внимательные поиски потребовали времени и нервов: каждая секунда была на счету, но шехзаде и предвестница продолжали скрупулёзно осматривать жилища, явно принадлежащие не османам, а беженцам из захваченных санджаков, в основном христианам. Иконы, которые они находили спрятанными, были тому подтверждением.       Наконец Баязида оторвал от осмотра очередной хижины голос Фемы, доносившийся с самого дальнего из домов, самого ветхого и Аллахом забытого. Войдя внутрь, Баязид и Селим застали Надю, стоявшую над очередным трупом.       — Взгляните. Это один из тех культистов, маскировавшихся под охотников Корпуса, — предвестница указывала на тело, прислонившееся спиной к стене. Голова культиста безвольно упала на грудь, а в его окровавленной руке лежал кинжал. — Как он умер?       Селим отнёсся к необычности этого убитого с очевидно бо́льшим недоверием, чем Баязид, который послушно опустился перед телом, принявшись осматривать его со всех сторон. Подняв голову чернокнижника за подбородок и откинув капюшон с его головы, он презрительно поморщился и оглядел череп. Глаза его округлились.       — Кровь изо рта, ушиб на затылке: его сильно приложили об эту стену. Он умер от внутреннего кровотечения и совсем недавно, — взгляд упал на кинжал, который Баязид взял из окровавленной ладони и покрутил в руках. — Порез на руке такой, как если бы он схватился за лезвие и попытался отобрать у противника оружие. А кинжал… Никогда раньше такой не видел. У него необычная резьба на эфесе.       — Это метательный нож, — подытожил Селим, задумавшись. — Я такой видел только раз: в трофеях Ибрагима Паши, что у него остались после стычки с чешскими клефтами, участниками освободительной войны.       — Что могли в маленькой деревушке под Стамбулом делать чешские разбойники? — недоумённо моргнула Надя.       Баязид сжал в руке нож, теперь уже с большей заинтересованностью оглядывая хату.       — Может, здесь есть следы этого неожиданного гостя.       — Следы кровавой борьбы ведут в ту комнату, — пройдя внутрь, рыжий шехзаде нахмурился. — Тут только дверца в погреб. И ещё куча крови… Аллах! Тут разбросанные бусины жемчуга!       — Возможно, это от браслета Хатидже Султан, — серо-зелёные глаза шехзаде загорелись алчным пламенем. — Кровь тоже ведёт прямо к погребу. Возможно, наша тётушка там.       Деревянная дверь со скрипом открылась, явив глубокий подвал. Более глубокий, чем могли себе позволить хозяева столь бедного дома.       — Там есть свет: факелы горят.       — Значит, они там, — облегчённо выдохнул Баязид, опуская в темноту ноги и спрыгивая.       Сапоги ассасина смягчали падение с большой высоты: Селим и Надя предпочли воспользоваться лестницей. В подвале пахло смрадом и сыростью. Завернув за освещённый угол, Баязид увидел фигуры сразу двух человек, склонившихся над женщиной, лежавшей на деревянной койке. Видеть их можно было только со спины.       Баязид предположил, что не стоило сразу заявлять о своём присутствии, а потому с тихим свистом выпустил из наруча клинок и завёл руку за спину, приготовившись вытащить и ятаган. Но его планам помешал холодный клинок, приставленный к горлу кем-то, выросшим из тени справа от него.       — Сделаешь ещё шаг, ассасин, и он будет последним, — низкий горловой голос звучал грубо. Баязид замер и, не шевелясь, перевёл взгляд на незнакомца справа от него. В тени можно было разглядеть лишь густую эспаньолку и абсолютно ледяные глаза.       Селим и Надя тем временем тоже не посмели сделать и шага, нагнав Баязида, поскольку левая рука незнакомца с длинным узким клинком была недвусмысленно приставлена и к глотке ничего не понимавшего рыжего шехзаде.       Одна из фигур, по ширине плеч принадлежавшая мужчине, тем временем повернулась так спокойно, словно происходящее было совсем не удивительным. В свете огней факелов показалось мягко улыбающееся лицо.       — Лукаш, пожалуйста, опусти оружие, — голос был мягкий, бархатный. — Эти люди не культисты, ты же видишь.       Усатый и не собирался быстро следовать просьбе своего соплеменника.       — Этот — ассасин, — процедил он.       — Что ж, у всех свои недостатки, — улыбнулся мужчина, опуская капюшон с головы и являя шёлковые русые волосы, падавшие на плечи. — Моё имя — Алеш.       Баязид уже хотел было пресечь попытку старшего брата в очередной раз за день пуститься в любезные обмены приветствиями и знакомства, как вздрогнул от необычно громкого восклицания Нади.       — Лёша! — славянка откинула с головы собственный капюшон и почти побежала в сторону своего, очевидно, знакомого. Совершенно не обратив внимания на Лукаша, всё ещё державшего холодное оружие у горла Селима и Баязида и явно остолбеневшего от такой наглости.       Молодая предвестница остановилась в шаге от светловолосого мужчины, и её плечи задрожали от волнения. Она неверяще оглядела их нового знакомого с ног до головы.       — Наденька, — голос мужчины вмиг потеплел, и он тотчас заключил молодую женщину в крепкие объятия, — хвала Христу, ты жива и здорова…       Вторая фигура принадлежала женщине с чёрными, мелко вьющимися волосами, похожими на воронье гнездо. Черты лица у неё были грубыми, но добрыми. Она погладила Фему по плечу, словно давно её знала.       Чувственная встреча настолько ошарашила Лукаша, что тот всё ещё отказывался опускать оружие, уставившись на своих друзей. Баязиду пришлось недвусмысленно покашлять и пальцем постучать по кинжалу, приставленному к горлу.       — Что, не видишь, что мы тут косвенная родня? — проворчал он и красноречиво кивнул на обнимающихся. — Может, опустишь свой ножик?       Лукаш нахмурился, но клинок и кинжал опустил.       Кажется, надвигался ещё один нетривиальный союз.