ДВОРЕЦ ХАТИДЖЕ СУЛТАН
Нурбану всегда отличалась особой любовью ко всякого рода переездам. Куда бы то ни было. Когда она жила в Венеции, ей приходилось постоянно разрываться между отцовским поместьем и домом матери, однако это не вызывало какого-либо раздражения. Напротив, ей очень нравился, прежде всего, сам процесс сборов, который она зачастую брала на себя. К тому же, перемена мест шла ей на пользу ввиду склонности к мигрени. Однако в этот раз никакой радости, когда Хатидже Султан с раннего утра объявилась в её покоях в Топкапы и в ультимативной форме объявила, что они как можно скорее отправляются в её дворец, не было. Наложница хмуро оглядывала небольшую круглую комнату в башне дворца, куда её привела Хатидже после долгого пути по витиеватым коридорам. — Что-то не так? — вкрадчивым голосом спросила она, явно недовольная тем, что Нурбану хотя бы видом выдаёт своё недовольство в сложившейся ситуации. — Всё отлично, госпожа. Благодаря вам. Спасибо за то, что помогаете мне. Про себя она фыркнула. Хатидже в большинстве случаев думала исключительно о себе, поэтому, говоря откровенно, ни о Хюррем, ни о ней она не думала никоим образом. Навязчивое увлечение Нурбану алхимией может вызвать страшную бурю, и сестра султана это хорошо понимала. Хатидже выдавила дежурную полуулыбку. — Располагайся. Если что-то понадобится, сообщи своей служанке Джанфеде, она передаст лекарям. — Я поняла. Разговор очевидно сводился к прощанию, однако Хатидже всё же продолжала окидывать её выжидающим взглядом. Нурбану принялась хаотично думать, что же она не сказала. — Ты уже виделась с Михримах, Нурбану-хатун? — голос султанши был ложно спокойным. — Нет, госпожа. Хатидже ведь знала ответ на свой вопрос. Значит, настойчиво подводила её к чему-то. — А с нашей султаншей что-то случилось? Брови султанши так и взлетели. — Нет-нет, с Михримах всё хорошо. С какой стати с ней должно что-то случиться? — Вы так внезапно спросили. Она никогда не интересовалась отношениями её и Михримах Султан. Говоря откровенно, вообще жизни их обеих её никоим образом не трогали. Однако сейчас в её глазах Нурбану видела лукавость и глубоко затаённое нетерпение, смешанное с беспокойством. Два дня назад, когда они виделись по приезде, такого она не наблюдала. Что могло случиться за это время? — Михримах Султан у себя? — Да, — слишком быстро ответила Хатидже. — Она уже две недели гостит у меня. Хюррем думала, что свежий воздух и смена пейзажа пойдёт её хандре на пользу, однако… безрезультатно, скажем так. — У султанши хандра? — недоумённо моргнула Нурбану, подняв брови. — У Михримах Султан? — Что тебя так удивляет? — видимо, Хатидже ожидала это вопрос, поэтому искренности в её удивлении не было. — Впрочем, ты её лучше знаешь. У тебя есть предположения, что могло так расстроить Михримах? Нурбану почувствовала, как с её плеч падает груз. Конечно, всё вполне логично. У дочери Хюррем Султан, возможно, регулы, а на уши подняли всю Династию. И зная, что доверительнее их с Нурбану отношений во дворце сложно найти, обратились к ней. — Я не думаю, что есть повод для беспокойства, султанша, — равнодушно отозвалась Нурбану, немного подумав для приличия. — В таком возрасте настроение может меняться слишком быстро и непредсказуемо — и иногда без видимой на то причины... По всей видимости, султанша ждала совсем не такого ответа. Быстро потеряв интерес к беседе, она отвернулась и зашагала к выходу. — Михримах в своих покоях, но не советую её беспокоить. Она и не пускает никого к себе. Ты лучше занимайся своим делом. Тебе хватит дня? — Сомневаюсь, — уклончиво ответила Нурбану, отводя глаза в сторону увесистого сундучка с нужными травами и склянками для варки. — Некоторым смесям предстоит выстоять в нужной температуре день или два. — Так долго? — Хатидже заметно замешкалась. — Хатун, будь предельно осторожна. Я рискую не только своим именем, но и именем всей Династией, позволив тебе остаться здесь и маяться этим нечистым делом. Нурбану успела уже тысячу раз выслушать подобное из уст Хюррем Султан за эти два дня и с утра в придачу, а потому не нашла ничего лучше, кроме как усиленно закивать головой. В двери постучали. Одна из самых «ушастых» и «глазастых» калф дворца Хатидже вошла в комнату и прикрыла за собой дверь. Подойдя к султанше, она возбуждённо что-то зашептала. Нурбану вида не подала, что обладает уникальным слухом. — Паши нет в Топкапы, госпожа… Он вообще не покидал этот дворец со вчерашнего дня. Скорее всего, услышанное настолько обескуражило Хатидже, что та забыла о шёпоте и громче, чем нужно, воскликнула: — Тогда где же он?! — бросив пронзительный взгляд на венецианку, султанша кивнула калфе, и та скрылась за дверьми. — Работай, Нурбану, и постарайся всё сделать как можно скорее. Я слежу за тобой. Нурбану поклонилась, выждала для приличия минут десять, воспользовавшись ими, чтобы добросовестно разложить свои вещи в комнате, после чего приоткрыла дверь и высунула голову наружу, оглядывая мрачную винтовую лестницу, закрывая глаза и прислушиваясь. Тишина. Венецианка сгорала от нетерпения поскорее вытрясти из Михримах Султан всё о её состоянии. Кто-то, а лучше неё султаншу никто не знал. И дело было не в пресловутой дружбе. Нурбану и Михримах не были подругами и даже сверх того: родная дочь Хюррем Султан, что было вполне справедливо для её характера, периодически ревновала свою валиде к наложнице собственного брата, где-то, конечно, понимая, что подобным расположением она была обязана покойной Айше Хафсе Валиде Султан — Хюррем Султан не собиралась наступать на грабли свекрови. Сесилья появилась в гареме три года назад, будучи ещё совсем неразумной, строптивой и излишне пылкой девчонкой. Она и в гареме тогда ещё не состояла, как уже умудрилась познакомиться почти со всеми шехзаде и прислуживать некоторым из них, пока старшие не отбыли в свои санджаки. За это время Хюррем Султан поступали и жалобы, и похвальбы в её адрес, но никто не разошёлся во мнениях, что сбрасывать со счетов такую молодую и строптивую хатун не стоит. Сесилья была дворянских кровей и умела себя подать, впрочем, бойкого нрава и странных итальянских привычек скрыть было почти невозможно. Хюррем, недолго думая, взяла под опеку венецианку, приставив её сначала служанкой к себе, затем к Михримах. По рассказам самой Михримах, Нурбану можно было назвать кем угодно, но не служанкой по должности. Скорее подружкой, которая могла чай принести, волосы заплести и помочь одеться только, скажем так, по собственному желанию. По крайней мере, создавалось такое впечатление. Нурбану умудрялась развязывать язык Михримах Султан даже на самые личные темы, вытаскивая из неё многочисленные секреты, но, впрочем, в действительности оставляя их таковыми — всё сказанное оставалось между ними, и, пожалуй, это было тем главным, что Михримах «терпела» в Нурбану. Но будет лукавым сказать, что между султаншей и наложницей шехзаде Селима не образовалось своего рода сестринской привязанности: как-никак, а понимание, что есть человек примерно твоего возраста, которую одобряет матушка и которая знает тебя вдоль и поперёк, греет душу. Нурбану в три счёта оказалась у спальни Михримах Султан. Постучавшись, дождалась вялого разрешения войти, после чего вступила на мягкий ворс багрового ковра, тихонько закрывая за собой дверь. Султанша вальяжно устроилась в кресле у раскрытого настежь высокого окна. Едва взошедшее в зенит солнце подсвечивало каштановые волосы, придавая им бронзовый оттенок. — Если ты по поводу позднего завтрака, то я не голодна, можешь идти, — скучающим голосом произнесла Михримах, не шевельнув ни одной конечностью. — И вам доброе утро, госпожа, — широко улыбнулась венецианка. Султанша обернулась через плечо и тут же изменилась в лице: тоска уступила место капризному раздражению. — А, это ты, Нурбану. Как всегда. Не могла бы ты подавать голос сразу же, как заходишь в мои покои? Нурбану коварно приподняла уголок губ, вспоминая про себя, как Михримах «отучивала» её в своё время постоянно ходить на носочках и с излишне высоко поднятым подбородком. — Говорят, ты приболела. — Нурбану не стала отвечать на прошлый вопрос и прошла вглубь комнаты, вставая напротив Михримах, стараясь не загораживать ей солнечный свет. — Тоска. Но со мной всё в порядке, поверь. — Хатидже Султан за тебя беспокоится. — Тётя всегда беспокоится. По поводу и без. — Сложно отрицать, — охотно кивнула Нурбану. — Но что-то мне сложно поверить в то, что ты согласилась сюда приехать по своей воле. Взгляд Нурбану не предвещал спокойного продолжения этого дня. Пытливость венецианки была известна. Михримах устало вздохнула, словно бы ей предстояло выдать тайну местонахождения сокровищ Монтесумы, и села ровнее. — Дело всё в том… — она таинственно замолчала, как бы невзначай оглядываясь, будто бы кто-то мог их подслушать. — Что в Топкапы две недели назад случилось нечто ужасное… — Что же? — Нурбану почувствовала каплю страха. Михримах выжидающе сузила глаза. — …одну очень любопытную наложницу уложили на фалаку и как следует всыпали палкой по пяткам, пока та голосом три октавы не взяла. Нурбану серьёзно задумалась на минуту, после чего дёрнулась, как от ожога, и злобно сверкнула глазами в сторону самодовольно ухмыляющейся Михримах, которая откинулась на спинку кресла, довольная донельзя своей искромётной шуткой. — Я счастлива, что у тебя хорошее настроение, моя султанша, однако дело действительно серьёзное. — Да-да, — султанша поднялась с кресла и налила себе воды из кувшина, жадно осушив бокал. — Но мне интересно другое: что ты здесь делаешь? — В Конье был пожар, и мы… — Об этом я осведомлена. Что ты делаешь во дворце у тёти? Нурбану прищурилась и отвела глаза, размышляя, стоит ли рассказывать о том, что её хотят скрыть от чужих глаз в процессе варки зелья для Хюррем Султан. В конце концов, наложница вздохнула и объяснила ситуацию, сложившуюся пару дней назад по их прибытию в Топкапы. Михримах подозрительно подняла бровь. — Ты? Ты и ворожбой увлеклась? — Я не говорила о ворожбе. Мне интересна алхимия и ничего более. — Эти сказки можешь рассказывать Валиде, но не мне. Я ещё помню о том, что было год назад. Нурбану затошнило от воспоминаний о том, о чём напомнила султанша. Год назад, за месяц до отъезда в Конью, они с Михримах совершили самовольную вылазку в Стамбул, посчитав, что их отсутствие вряд ли кто-то заметит. Нацепили мешковатые плащи с капюшонами и принялись бродить по рынку. Наткнулись на одного европейца довольно странной, какой-то пугающей наружности — и по девичьему наитию остановились у него. Мужчина заметно занервничал, неохотно отвечал на вопросы о своей деятельности, а как на горизонте появились ищейки Ибрагима Паши, которых Хюррем Султан и падишах подняли на уши, тотчас всучил обеим внушительных размеров, старую и потрёпанную книгу в жёстком позолоченном переплёте, которой те заинтересовались, и, не взяв денег, скрылся. Книгу удалось припрятать в складках плаща и по возвращении во дворец успеть выкинуть в тайник в саду, благополучно об оной забыть и отправиться на ковёр к Повелителю и матери, которые в тот день сокрушались, как тысяча чертей. — Не смотри, как будто проглотила щавель, — хмыкнула Михримах. — Я лишь напоминаю, что той книжкой заинтересовалась именно ты. И выпрашивала у торговца её тоже ты. — Тем не менее, как я понимаю, прочитать её решила не я. — Валиде отыскала эту книгу две недели назад, хотя я как следует её спрятала. Вполне очевидно, о чём она подумала в первую очередь. — Сильно кричала? — Такой бледной и перепуганной я её ещё никогда не видела. Её охватил такой первородный ужас, что она даже кричать не стала. Говорила шёпотом. И дрожала, периодически спрашивая: «Как ты могла?.. Как ты могла, Михримах?.. Что же с нами будет?». Впрочем, я только и говорила, что понятия не имею, откуда книга взялась. Нурбану скептически подняла бровь. Откуда бы в Топкапы или его окрестностях взяться ритуальной книге о чёрной магии? — Думаешь, она поверила? Михримах принялась рассматривать свои ногти. — Если она направила меня к тётушке… а это можно сравнить с заточением в темнице, то вряд ли. Но подозрения — это всё, что пока есть у Валиде. Так что теперь я форменно заперта здесь под бдительным наблюдением Хатидже Султан. — А она знает? — довольно-таки встревоженно спросила Нурбану. Видимо, этот вопрос и сам волновал султаншу, поскольку та оторвалась от своего занятия, поднялась с кресла и принялась медленно измерять шагами комнату, задумчиво рассматривая золотые канделябры. Всем была известна «проницательность» Хатидже Султан, однако, стоит отдать ей должное, склонности всё преувеличивать ей было не занимать. Поэтому своими проблемами с тётей Михримах делиться не любила. — В течение этих двух недель, — туманно начала она, — её если что и волновало, так это то, что я не стремлюсь отправиться с ней на прогулку или что я мало ем. А сегодня с утра она как-то… Кстати, у тебя что, жар? Михримах настолько резко сменила тему, что Нурбану не успела вовремя понять, о чём она и к чему. Помедлив, прикоснулась ладонью ко лбу, удивилась, но через секунду вздохнула и улыбнулась. — Это естественное явление в моём положении: то в жар, то в холод. — Ты беременна? — переспросила Михримах, округлив глаза. Нурбану напустила удивлённое выражение. — Такое чувство, что тебя это удивляет, султанша. Я его наложница, а он уже правит санджаком. И прошёл год. — Нурбану усмехнулась, опустив глаза. — Вообще говоря, я должна была бы уже родить, если бы шехзаде пожелал этого чуть раньше. Михримах удивилась не этому, а тому, что ещё даже Мехмед не успел обзавестись детьми. Да что там Мехмед, любвеобильный Баязид — и тот ещё не обрадовал такой новостью. А уж Селим, который всегда лишь устало и как-то обречённо отводил взгляд в сторону, когда отец объяснял своим сыновьям, как важно по приезде в санджак как можно скорее завести потомство, — это было самым странным. — Ладно. Поздравляю, Нурбану. Дай Аллах, родится крепкий и здоровый шехзаде, — будничный тон давил на слух. Сесилья поспешила вернуться к насущному: — Так что в итоге было в книге? Мне так и не довелось на неё взглянуть с тех пор, как мы выкинули её в саду. — Ничего особенного, — как-то слишком быстро отмахнулась Михримах, не глядя в её сторону. Резковато. Это насторожило венецианку, и её взгляд посуровел. — Михримах Султан, я думала, ты доверяешь мне. Султанша вздрогнула от такого официального тона: Сесилья была крайне обидчива, и, хотя саму Михримах это в целом волновало мало, тем не менее нарочно что-то скрывать от неё было нечестным — в конце концов, они были в одной тарелке и в поле зрения Хюррем Султан находились с похожими обвинениями. Наконец, она заговорила каким-то слабым, сбивчивым тоном: — Мне сложно объяснить это на пальцах, но… — замешкалась она, подбирая слова. — Всякие чёрные ритуалы, проще говоря. — Я это и так поняла, — нетерпеливо перебила Нурбану. — Что в них? — Приношение в жертву, мистицизм, видения, расшифровка снов, наведение порчи, сглаз, вызов демонов… — Вызов демонов? Демоны существуют? — переспросила она. — Да. Что тебя удивляет? Разве не в этом ты подозревала моего брата Баязида пару лет назад? — лукаво ухмыльнулась Михримах, выдерживая тяжёлый и мрачный последовавший взгляд Нурбану. Та действительно поникла, почувствовав, как накатили неприятные воспоминания. Шехзаде Баязид и Нурбану встретились ещё задолго до отбытия в провинции, когда Хюррем Султан только создавала гаремы для своих сыновей. Изначально тогдашняя Сесилья была препоручена гарему Баязида, однако спустя некоторое время была переправлена к Селиму. Молодая строптивая венецианка сразу пришлась по вкусу шехзаде, и он прекрасно проводил время в её компании. И если первые год-полтора Селим видел в ней лишь утеху, то Баязид, хотя бы из врождённого чувства противоречия, преднамеренно «воспитал» в себе иной подход к ней, чтобы и в этом отличаться от родного брата. Навещая его, он задирал Нурбану, смеялся над её дёрганными жестами и сильным акцентом и не давал бедной девушке присесть, посылая её то за питьём, то за провиантом, то за слугами-музыкантами, радуясь её искреннему раздражению. Баязид прекрасно отдавал себе отчёт в том, что наложница брата очень привлекательна, но никоим образом лишнего себе не позволял — дай Селиму повод придраться. Уже после отъезда в санджаки, многое изменилось. Навестив Селима в Конье через несколько месяцев, Баязид заметил, что Нурбану не показалась ему на глаза. Наложница любым способом избегала общества излишне подвижного и дерзкого брата своего возлюбленного. Любимица Селима на дух его не выносила и нередко толсто намекала об этом своему шехзаде. Баязида это раздражало не меньше, чем Сесилью его присутствие в одной с ней комнате, но ничего не мог себе позволить. Михримах же наблюдала за этим и выслушивала истории то от матери, то от Баязида, то от самой Нурбану с напускной преподавательской снисходительностью. Ещё не испытав счастья по-настоящему влюбиться, султанша тем не менее считала себя настоящим гуру любви и отношений. — И что дальше? — Нурбану молча умоляла султаншу не отвлекаться на воспоминания. — Дальше пришла Валиде, и книга, как я понимаю, теперь превратилась в горстку пепла, хотя я парочку заметок себе сделала. — Зачем? — Показалось интересным. Венецианка едва не подавилась слюной. — Не говори мне, что собираешься использовать чёрную магию? — скорее всё же утвердительно произнесла она, тотчас забеспокоившись. Даже во фривольной и немного распущенной Венеции это считалось смертным грехом. Интерес — ещё можно понять, в конце концов, кто владеет знаниями, тот обладает миром, но использование… — Давай не будем об этом. Ты надолго здесь? Ночуешь во дворце тёти или вечером вернёшься в Топкапы? — Зависит от того, как поведут себя ингредиенты к зелью. Михримах задумалась. — А всё же: зачем матушке понадобилось зелье ясного рассудка, как ты его назвала? — Судя из того, что я слышала и о чём мне сама мадре говорила, она с момента пожара не спит ночами, ей снятся жуткие кошмары, и она просыпается в холодном поту. — Возможно, её отравили? — Какое-то несуразное совпадение, — мрачно отозвалась Нурбану, отрицательно кивая головой. — К тому же, если травить — так лучше наверняка. Никогда не слышала о ядах, которые бы спать не давали, а не подрывали здоровье. — Как посмотреть. Валиде как-то и вправду плохо выглядит последние недели, я её просто не узнаю. Нурбану расправила плечи, вспомнив о том, что слышала в башне. — С Ибрагимом Пашой не происходило в последнее время ничего необычного? Выражение лица Михримах в одно мгновение из озабоченного сделалось удивлённым. — С пашой? Необычного? Не замечала. С чего ты так внезапно спросила? — Хатидже Султан доложили, что он не покидал этот дворец, но тем не менее его нигде не могут найти. Если бы весь общий разговор не отсвечивал особыми оттенками серьёзности, Нурбану могла бы поклясться: Михримах бы точно сострила, что дядя прячется от всеведущей жены. Впрочем, Ибрагим Паша был крайне осторожен и вряд ли в действительности вёл бы себя как типичный стамбульский муж, которого хлебом не корми — дай только от жены сбежать и провести личное время в одиночестве или с друзьями в городе. — Всё же… — добавила наложница, закусив губу. — Позавчера Сюмбюль-ага доложил султаншам, что Ибрагим Паша втайне от Повелителя занимается допросом виновных. Я о тех, кто выступали главными подстрекателями. — Почему тайно? — Не хочет привлекать к проблеме лишнее внимание? Хотя… — Нурбану неоднозначно пожала плечами. — Куда уж больше. Глаза султанши загорелись, и Нурбану это не понравилось. — Что-то тут не так, — каким-то заговорщицким тоном произнесла султанша, приложив палец к подбородку в задумчивости. — Мы должны это выяснить. — Мы? Выяснить? Что выяснить? — Да, мы. Нужно выяснить, что скрывает мой дядя. Не мне же одной расхлёбывать то, что ты услышала. — При чём тут я? — голос Нурбану прозвучал как-то приглушённо, лицо её приобрело несчастное выражение. — Тебе стоит поработать над тем, чтобы похуже слышать, — беззаботно отмахнулась Михримах, окончательно загоревшаяся идеей распутать сложившийся клубок загадок. Впрочем, по мнению Нурбану, ни о какой загадке не шло и речи. Паше, конечно, нет особого смысла скрывать свой допрос от султана, учитывая полную легальность и логичность данного действия, тем не менее этому можно было найти массу объяснений… — Валиде будет нами довольна, если паша оступится, а мы ей доложим об этом. Нурбану вовремя прикусила язык, чтобы не съязвить по поводу самоуверенности султанши: считать, что у той глаз и ушей в окружении Ибрагима меньше, чем у Михримах, было самонадеянным и глупым. И сулило им немало проблем. Но османскую принцессу было уже не остановить. Та залезла в огромный сундук, покопалась в нём и спустя минуту бросила на кровать два чёрных плаща с глубокими капюшонами. Нурбану подняла один из них, скептически разглядывая. — Михримах Султан, при всём моём к тебе уважении… — Нурбану, — предостерегающим тоном остановила её Михримах, — считай это приказом. Будешь помогать мне. Наложница подавленно вздохнула, складывая плащ в руках. Действительно, султанша приказала — и она, как рабыня, обязана это исполнить. Положение в Империи было тем камнем преткновения, который ничем нельзя было прикрыть, который невозможно было стереть из памяти: Нурбану не имела права ни дерзить султанше, ни ослушиваться её приказов — отсутствие полного равенства, хотя бы наедине, мешало назвать отношения двух молодых женщин дружбой. — Надевай. — Мы собираемся залезть к Паше в кабинет и переворошить его бумаги? — сардонически спросила Нурбану, определённо ожидая отрицательного ответа. Михримах загадочно и слишком многозначительно промолчала.***
Нурбану хорошо знала нрав «Луноликой» жемчужины Стамбула, как её окрестили в семье и в городе, но никогда бы не предположила наличие у той способности быть настолько бесшумной и скрытной. Глубокие чёрные капюшоны практически полностью скрывали их лица, а за полами самого плаща фигур и вовсе не было видно. Султанша передвигалась тихо, как мышь, ловко скрываясь за углами и минуя стражников да слуг — девушкам ни к чему были лишние глаза и уши. Михримах решила начать с самого логичного места — с кладовой дворца, где, ходили слухи, была потайная дверь. Закрыв за собой тяжёлые двери кладовой и вздохнув от облегчения, что не попались слугам на глаза, Нурбану принялась оглядываться в поисках чего-то, что могло открыть потайную дверь. — Откуда ты знаешь, что здесь есть проход в сокровищницу? — Краем уха слышала, — уклончиво ответила Михримах. Нурбану чувствовала явное раздражение из-за любопытства султанши, из-за которого у них обеих могли быть крупные неприятности. — Тогда с чего бы вдруг паше проводить допрос в комнате, набитой серебром да золотом? Или что мы ищем? — При чём тут это, Нурбану? Под дворцом находятся подземелья, и сокровищница — сквозной путь в них. Я уверена, что паша там. Не болтай, а ищи рычаг или что-то такое. — Глупости, — сгоряча фыркнула Нурбану. Провидение ли, или везучесть, но внезапное желание венецианки сесть на одну из стоящих в конце комнаты бочек с зерном спровоцировало ту от неосторожного движения упасть и явить под собой деревянный люк. — И от тебя бывает польза, — одобрительно кивнула Михримах, нагибаясь к люку и осторожно потягивая тот на себя. Чёрное ничего, открывшееся им, совершенно не вдохновляло Нурбану. Сесилья с детства боялась темных помещений и всяких подвалов. Те внушали ей первородный ужас и приступы паники от навязчивой мысли, что та не сможет выбраться наружу. Увидев побледневшее лицо Нурбану, Михримах подала голос: — Что с тобой? Испугалась? — Михримах, ты хоть представляешь, что с нами сделает сначала паша, потом мадре, если нас увидят? А если дойдёт до Повелителя… — Хватит, лезь и не бойся. Михримах дождалась, пока Нурбану, дрожа как осиновый лист, опустится по вбитой лестнице вниз почти в кромешную темноту, после чего опустилась сама, поправляя капюшон. — И что теперь? Куда пойдём? Куда шестое чувство заведёт? Султанша оставила вопрос Сесильи без ответа, оглядываясь по сторонам и одновременно морщась от сильного запаха грязи и сырости. Основная дорожка была более-менее вытоптана и сохраняла какую-никакую сухость, но остальная часть была практически полностью погребена под лужами из грязи и пыли. Осторожно дойдя до ближайшего факела, который был в восьми шагах от них, Михримах взяла его и направила к земле, чтобы осветить дорожку. — Земля мягкая из-за сырости, на ней остаются следы. Где свежие — туда и пойдём. — Гениальное решение, госпожа. Главное, чтобы это были следы Ибрагима Паши, а не стражника, которому препоручено бороздить и сторожить все подземелья. Но Михримах решила сегодня совершенно не вслушиваться в колкости Нурбану и, ступая очень осторожно и тихо, словно летая над землёй, направилась в сторону, где было больше свежих следов, готовая при любом постороннем шуме потушить факел. Так они шли довольно долго, пока следы перестали быть «свежими», как уверяла султанша, и превратились в простые неровности. Холодная мокрая паника окатила Нурбану с головы до пят, та тяжело задышала. — Я говорила тебе, Михримах! Я говори... Ой! — Что с тобой? — Живот болит! — она схватилась за протянутую руку Михримах и, не обращая никакого внимания на грязь, опустилась на колени. Вторая рука султанши была занята держанием факела, но ненадолго: увидев, что под неправильным углом тот начал опалять платье, Михримах вскрикнула и выронила факел, который упал аккурат в лужу, тут же потухнув и оставив двух авантюристок в полной темноте — в том месте, куда девушки свернули, факелов уже не было. — Аллах покарай… — выругалась султанша наполовину злобным, наполовину испуганным голосом. — Михримах?.. Михримах, ты здесь?.. — Нурбану начала беззвучно бормотать бессвязную чушь, видимо, не воспринимая окончательно, что намертво вцепилась в руку султанши. Та вслед за Сесильей опустилась перед ней на колени, дав ей вторую руку. Венецианка всё ещё корчилась от боли, которая психологически только усиливалась от жуткого страха и паники. — Я здесь, Нурбану… Я здесь, успокойся! Нас найдут, главное, не нервничай… — Где найдут?! — с нотками истерики сорвалась Нурбану. — Где?! Мы сами не знаем, где находимся! Нужно выбираться отсюда!.. Господи, господи, как темно… Сумасшедший страх, поразивший здравый смысл Нурбану, вмиг поднял ту на ноги, и она, лихорадочно размахивая руками и щупая стены, быстрым шагом устремилась в наугад выбранный в кромешной тьме закоулок. Перепуганная от такого поведения, Михримах на голос искала Нурбану, стремительным темпом удаляющаяся куда-то в неизвестном направлении. Сесилья щупала всё, за что зацепится рука, в надежде наткнуться на какую-то стену, заворачивая за случайные углы и еле позволяя Михримах находить её. Наконец спустя неизвестное количество коридоров ледяные ладони Нурбану наткнулись на слишком гладкую каменную стену. На ощупь преграда напоминала дверь. — Султанша! Михримах! Кажется, я нашла какую-то дверь!.. Спустя пару мгновений Михримах с выставленными вперёд руками, играющими роль поводырей, наткнулась на спину наложницы. — Шайтан бы тебя побрал, Нурбану! Почему ты оставила меня одну?! Куда понеслась? Но сама Нурбану её будто не слышала, продолжая ощупывать области вокруг холодного камня в поисках рычага, её открывающего, — ручки у двери не было. Минута тщательных попыток увенчалась успехом: какая-то деревянная балка повернулась, и преграда действительно начала стремительное движение наверх. Ноги Нурбану нетерпеливо понесли её внутрь тьмы. Михримах успела схватить ту за плечо. — С ума сошла?! Я сомневаюсь, что это комната допросов паши, мы слишком далеко ушли! Надежда на скорое лицезрение хоть капли света вернула венецианке каплю здравого смысла, и она вполголоса, пусть до сих пор возбуждённо пробормотала: — У тебя есть другие варианты? Если знаешь другой путь на поверхность, я последую за тобой куда угодно, султанша. В её словах ясно слышалась лёгкая насмешка, от которой у Михримах во рту появился кислый привкус. Она ослабила хватку и взялась уже не за плечо, а за её запястье. — Ладно, пойдём. Только меня не отпускай. Нурбану крепче взяла дочь своей «мадре» за сухую, прохладную от волнения ладонь и почувствовала внутреннее тепло. У Сесильи только по отцу был младший брат, и то она его видела лишь мельком чуть позже родов, когда приехала поздравить губернатора острова Парос, синьора Веньера, с пополнением в семье. Больше ни разу, поэтому сама юная венецианка всегда считала себя официально единственным ребёнком. Как и полагается при столь роскошной жизни, где центром была она сама, ни о каких душевных терзаниях об отсутствии братьев и сестёр Сесилья не чувствовала, даже напротив — считала, что не вынесла бы, будь в её жизни такой «конкурент» или «конкурентка». Но не сейчас. Нурбану за годы тесного общения узнала о Михримах всё: что та любила, что ненавидела, что она скажет сейчас и как скажет, фыркнет или вздёрнет хорошенький носик, съязвит и заупрямится или пойдёт на попятную. Её мать, Хюррем Султан, с её теплотой и нежностью, стала для оказавшейся в рабстве в чужой стране Сесильи второй матерью, которая строго, но справедливо воспитывала её наравне с Михримах, обучая её манерам, литературе, политике, искусству, но важнее всего было не это. Хюррем Султан стала её «мадре» в тот момент, когда начала молча позволять ей обнимать себя после страшных ночных кошмаров о доме и о родных родителях. Нурбану просыпалась в комнате наложниц, вся мокрая от испарины и слёз, и, зная, что «мадре» ложится поздно, беззастенчиво пробиралась к ней в покои, приседала перед её диваном, обнимала её колени и рыдала ещё сильнее от молчаливого поглаживания тёплой ладони по волосам. Кто как не Хюррем Султан мог понять, что она чувствовала. Так и в Михримах Сесилья, редко и совсем глубоко внутри, видела её мать, её доброту и сердечность, которую сама султанша старательно прятала под маской всеми любимой гордой султанши. Так они медленно, на ощупь, прошли несколько десятков шагов, пока не притихли обе от странного шума неподалёку. — Кто-то идёт? Может, это спасение? — воодушевлённо подала голос Нурбану, но её прервал шик со стороны султанши. Та сильнее вцепилась в её руку, прислушиваясь: отсутствие зрения обострило слух в два раза. — Нет, это не звук шагов… — А что тогда? — шёпотом спросила Нурбану. Михримах шумно выдохнула, будто страшная догадка озарила её. — Аллах, это похоже на шум падающих камней перед обвалом! Мы же в подземельях! Здесь всё может рухнуть в любой момент! — Но мы же нашли дверь, — сказала венецианка. — Она точно должна вести к людям, может, рискнём?.. Вместо ответа в этот раз Нурбану услышала какую-то вибрацию, прошедшую по её коже неприятными колющимися мурашками. Она вздрогнула, как от удара молнией, и поёжилась от протяжных глухих звуков, доносящихся издалека тоннелей. — Что происходит? Ты тоже слышишь это? — Да, — сухо отозвалась Михримах, напрягшись до болезненных ощущений в мышцах. Потребовалось пару тяжёлых протяжных мгновений, пока они решились продолжить путь, так или иначе понимая, что это единственное, что им осталось. В подземельях было слишком много путей и переходов, чтобы запомнить, хотя бы откуда они пришли от момента пересечения периметра той гладкой каменной двери. Руки молодых женщин холодели и от страха, и от холода — тёмные плащи были плотными, но не защищали от пронизывающей сырости. Внезапно новая волна вибрации, теперь мощнее и ощутимее, прошлась ещё и по стенам пещеры. Нурбану так испугалась, что вскрикнула. — Теперь я уверена, что здесь кто-то есть! — вполголоса взвизгнула она. — Голосов нет, это не эхо, — в тон ей, но спокойнее ответила Михримах. Она тоже очень хотела развести панику и верещать, молить о спасении, но какая-то разумная, повзрослевшая часть её понимала, что когда рядом беременная девушка — это не то поведение, которое было бы уместно. А потому она усиленно проглатывала любой страх и старательно делала голос тише и ровнее. Ей было очень жутко, но труднее было справляться с паникой, с осознанием, что чем дальше они идут, тем сложнее будет кому-либо их найти. Подземелья под Стамбулом, как и рассказывали, были огромными и исполосовали сложно представить сколько миль от Топкапы до границ всей Империи. Если не дальше. Третья, последняя волна была настолько пугающе тяжелее предыдущих, что в этот раз на Нурбану и Михримах действительно посыпались пыль и камни сверху. Они едва успели закрыть голову и упасть на колени от пронизывающего насквозь ощущения. Земля задрожала, с каждой секундой всё ощутимее, и паника захлестнула обеих окончательно. Едва вырвавшийся крик Михримах окутал пространство пещеры, простираясь эхом в самую тьму, когда внушительный по звуку камень приземлился на плечо Нурбану, задев её висок и правую часть головы. Венецианка тотчас упала в грязь, платье окончательно испачкав и сначала не позволив Михримах даже понять в темноте, где её голова, где руки, а где талия. — Нурбану? Нурбану, очнись! Аллах всемогущий, не оставляй меня тут одну, Нурбану! Нурбану! — но тщетно: шок погасил сознание беременной, и сколько бы Михримах ни трясла её — всё было бесполезно. Слёзы накатили на султаншу настоящим водопадом. Страх, паника, доселе сдерживаемая, лавиной прорвалась и затрясла её тело в сильных конвульсиях. Последовавшие крики и мольбы о помощи, смешанные с рыданьями, ответом встречали лишь протяжное глубокое эхо. Новая знакомая, но не такая сильная вибрация прошлась по коже Михримах, и та тотчас замолилась Аллаху, испугавшись нового обвала. Но вслед за вибрацией никаких сотрясений земли не было. Последовал шёпот. Не одного человека, как в темноте расслышала Михримах. Нескольких. Один говорил тише, другой громче, но общий тембр был един, словно общая мелодия. Звук всё приближался, пока побелевшая от ужаса султанша не замерла, проклиная себя за всё ещё заметный озноб тела. Когда шёпот доносился практически на расстоянии руки от них с Нурбану, она распознала речь. Но не турецкую. Михримах в языках сильна никогда не была, но могла поклясться, что ни на один знакомый ей европейский язык шёпот не походил. Больше на… латынь. Шепчущие люди передвигались тихо, почти неслышно, и Михримах понимала, что их окружают и ходят вокруг них только по звуку. Один из незнакомцев шагнул к ним, подобравшись совсем близко, и, видимо, опустился на колени — султанша могла ощутить его дыхание около Нурбану. Мысли о том, что тот хочет причинить ей боль, были беспочвенны: незнакомец с минуту рассматривал бессознательное тело венецианки, после чего по шевелениям воздуха Михримах поняла, что тот касается правого плеча Нурбану. И тут мягкий, слабый, но в такой кромешной темноте и после долгого отсутствия освещения ослепительный тёмно-фиолетовый огонёк блеснул среди тёмных одежд незнакомцев. Прищурившись от резкого потока света, она тем не менее разглядела, как незнакомец чуть приоткрывает глубокий, почти как у них с Нурбану, капюшон, под которым виднелась лишь нижняя часть лица, которую Михримах запомнит на всю жизнь. Широкое лицо с острым подбородком, тронутым аккуратной чёрной щетиной, красивый правильный нос и тонкие губы, изогнутые в прямую линию. Мужчина левой рукой касался раны на плече Нурбану, а второй рукой, которую и вытащил из-под одежд, явив лучик света, коснулся её лба. И всё молча. Послышался судорожный вздох, вырвавшийся из гортани Нурбану. Михримах едва не заплакала от счастья, крепче прижав её к себе. Мужчина приподнял подбородок, и Михримах успела заметить его невероятно яркие голубые глаза. Хитрые, но дьявольски красивые, притягательные, словно пучина океана, затягивающая на свою глубину. Он опустил капюшон на лицо и поднялся на ноги, скрыв под одеждой и свой огонёк. — Постойте! — Михримах не узнала свой охрипший голос. — Помогите нам выбраться отсюда. Мы потерялись. Шёпот возобновился. И, под стать лицу, а она была уверена, что это был он, голос незнакомца был невероятно красивым и бархатистым, вибрирующим по коже, гортанным, глубоким, завораживающим. — Откуда вы? — Мы живём во дворце над этими подземельями. Я Михримах Султан. Шёпот усилился. — И что же, — протянул мужчина с долей лукавства, — султанша забыла в столь грязном месте? — Мы… спустились вниз, чтобы отыскать пашу, но потерялись, нашли каменную дверь, повернули рычаг и прошли внутрь. Затем начался обвал, и мою… калфу ударило камнем. Михримах не считала нужным афишировать здесь присутствие ещё и Нурбану. Если ей хоть как-то и могло сойти с рук прибытие здесь, то насчёт неё у султанши такой уверенности не было. — Это я уже понял. И где же ваш паша, раз вы его искали? Множество вопросов смутили Михримах и напомнили о том, что не стоит так много болтать. Для начала… — Сначала ответьте: кто вы? — Мы? О, мы… стражи этих подземелий. — Тогда зачем вам ходить в плащах? — с подозрением в голосе произнесла Михримах. Ситуация беспокоила её всё сильнее. — И почему в такой тьме вы без факелов? — Мы необычные стражи, как бы это ни звучало. Особый отряд под руководством паши. Мы хорошо видим в темноте. К тому же, основная часть подземелий, где нам приходится нести службу и следить за тем, чтобы в периметр дворца не пробрались незнакомцы, освещена, так что здесь нет ничего странного. Ответ почему-то успокоил султаншу. Нурбану тем временем, видимо, открыла глаза. — Что… Где я?.. Михримах? — Я тут, Нурбану, мы в порядке, — и она обратилась к незнакомцу снова. — Так вы поможете нам выбраться? — Как иначе, султанша? — низким и немного задорным голосом ответил мужчина, словно издеваясь над Михримах. Именно это всё ещё продолжало беспокоить её: никто из окружения Повелителя или Ибрагима Паши не смел таким фамильярным тоном разговаривать с дочерью падишаха. Впрочем, здравый смысл подсказывал ей, что это не то, о чём стоило беспокоиться сейчас. Может, когда-нибудь она намекнёт об этом дяде, но когда выберется отсюда. Двое из окружения незнакомца, словно бесшумные тени, окружили их с Нурбану и ловко подняли ту на ноги. Главный же мужчина протянул руку Михримах. — Позвольте вам помочь? Этот голос, эта невероятная аура, этот взгляд, уже погребённый под чёрным капюшоном, и эта тёплая сухая ладонь, сжавшая её ледяную руку — всё это навечно запечаталось в её памяти. Сердце заколотилось, как сумасшедшее, приливая согревающий и даже долгожданный жар к щекам. Незнакомец строго наказал султанше, держа его за руку, стараться идти точно по его следам. «Может, чтобы я не наступила в грязь?» — про себя подумала Михримах. — «Хотя куда ещё грязнее…» Завороженная, она довольно торопливо следовала за незнакомцем, слыша позади только шумные, относительно её спутников, шаги Нурбану. Казалось, не счесть, сколько поворотов и укромных закоулков они обошли, сколько раз повернули, пока за очередным поворотом Михримах не увидела пылающие жаром факелы. Слёзы счастья хлынули из её глаз, и она даже не заметила, как незнакомец в пару плавных движений обошёл обрадованную султаншу и бесследно исчез. Как ни поворачивала и ни окликала его Михримах — он будто сквозь землю провалился. Нурбану едва стояла на ногах. — Если это не выход из подземелий, я не знаю, что со мной будет… — многообещающе слабым голосом пробормотала она, цепляясь за локоть Михримах, ища в ней опору. Султанша же задумчиво осматривала деревянную дверь, освещённую огнём. — Что в этой двери такого интересного? Пойдём, султанша, ради бога, мне очень плохо… — и она решительно ухватилась за железную ручку, потягивая массивную дубовую дверь на себя. Тотчас послышались голоса в дальней части комнаты, доселе изолируемые этой самой дверью. — Куда нас завел этот человек? — испуганно возмутилась Нурбану, делая шаг назад, обратно во тьму. — Это не выход из… — Ш-ш-ш… — перебила её Михримах, выставив вверх указательный палец. — Не узнаёшь голос? Обе прислушались, и догадка, озарившая Нурбану, заставила ту засиять от счастья, а затем тотчас вновь побледнеть. — Я не знаю, радоваться от того, что мы нашли пыточную Ибрагима Паши… или же кричать от ужаса? Мы ведь не знаем дороги наверх — теперь уж точно — так что нам придётся выдать себя. — Придётся… — утвердительно протянула Михримах, задумчивая больше, чем обычно. — Или дождёмся, пока он не окончит допрос, и вернёмся по его следам. — Опять следы? — опасливо дёрнулась Нурбану. Султанша оставила риторический вопрос без ответа и осторожно потянула её за собой, взглядом приказав закрыть за собой дверь. «Пыточная» представляла собой самое типичное сырое подземелье, которое, конечно же, относительно прочих тоннелей, с которыми они успели познакомиться, выглядело гораздо комфортабельнее. Мрачные сталактиты, лужи из грязи — и гармонично вписывающийся в окружающую обстановку пыточный стол, изуродованный кровавыми следами, около которого в пяти шагах полукругом были выстроены темницы, ограждающие заключённых от Ибрагима Паши железными массивными прутьями. Сам же хозяин стоял как раз-таки около скрытого за углом каменного сооружения, на котором едва висел привязанный толстыми верёвками юноша. Михримах ошарашенно и с каким-то омерзением на лице наблюдала за происходящим и не сразу заметила, как Ибрагим Паша повернулся прямо в их сторону, но, к счастью, не заметил в тени неподалёку стоящих сталактитов, за которые Нурбану в секунду спряталась с султаншей. — Аллах всемогущий… — прошептала Михримах, внимательнее разглядев жертву паши, — он весь в крови? Нурбану кивнула отяжелевшей головой. Узник паши, которого он допрашивал, был исполосан кровавыми рваными ранами, сам был бледный, почти белый, худой, с очень светлыми, обагренными кровью волосами, но лицо… на лице не было никакого отражения боли. Юноша исподлобья и с какой-то насмешкой наблюдал за тем, как Ибрагим Паша ходит кругами вокруг пыточного стола, словно о чём-то глубоко размышляя. Оба молчали. — Видимо, допрос в самом разгаре, — голос Нурбану был очень напряжённый. От запаха сырости и крови защипало в носу. — Скорее прошёл все свои основные стадии… — с иронией, какую она могла себе позволить в данной ситуации, прошептала в ответ Михримах. — И безрезультатно. Паша очень зол. И действительно: лицо Ибрагима было напряжено так, что ясно виднелись тёмные тени от скул, на которых играли желваки; во взгляде была какая-то одержимая ярость, еле сдерживаемая нервным поглаживанием бороды. Наконец визирь нарушил молчание громовым голосом, из-за которого у Нурбану мурашки по коже пробежали. — Мне кажется, ты не совсем понимаешь, в какой ситуации оказался. Веришь в то, что я не смогу вытащить из тебя имена твоих ублюдков-соплеменников? Пленник гортанно рассмеялся — тихо, но насмешливо. — Ты ведь такой же, как и мы, паша, и твоей показной яростью этого не изменить. В тебе бурлят сомнения от узнанных слухов, и это гнетёт тебя. — О чём он? — недоумённо спросила Нурбану. Михримах покачала головой. — Неужели? — с мрачной, пугающей издёвкой произнёс Ибрагим, развернувшись всем корпусом. — И какие же слухи я знаю? — В городе ведь появилась секта «неверных», не так ли, паша? Это беспокоит тебя, а не происходящее в Стамбуле? А? Я не прав? Великий визирь с каким-то жестоким интересом окинул пленника взглядом. — Секта, говоришь? Христианская? И почему же я должен переживать? Пленник издал ещё один смешок, словно всё происходящее было разговором с упрямым ребёнком. — Ты ведь христианин, Ибрагим Паша, твоё настоящее имя Теодорис, ты родился в Парге, был привезён в Стамбул и насильно обращён в ислам. Ты отступник. — Ты знала об этом? — спросила она у Михримах, лицо которой, впрочем, не выдавало удивления. — Да, об этом все знают. — Об этом все знают, — пренебрежительно бросил Ибрагим. — Чем ещё удивишь? Пока я тебе не отрезал какую-нибудь часть тела. Например, пальцы рук или ног. — Физической болью меня не испугать, неужели ты ещё не понял? — пленник наклонил голову вбок, словно оценивая степень нетерпения Ибрагима Паши. — Я вижу тебя насквозь, паша, разве что пока не время рассказать тебе, кто ты есть на самом деле. — О, это было бы очень увлекательно, но я терпением не отличаюсь, так что… — Ибрагим подошёл к неподалёку пылающему большому факелу, достал кочергу для шевеления углей в камине, хорошенько нагрел и, подойдя к пленнику, всадил раскалённый конец в его живот. — Перефразирую свой вопрос. Где эта секта? Рваный дикий крик, наполненный болью, внезапно разбавился каким-то смехом превосходства и триумфа. — Этот вопрос надо было задать в самом начале, паша… я бы тебе… — стон боли, — …назвал местоположение даже без пыток… Ибрагим только сильнее вжал кочергу в живот жертвы. — Посмотрись в зеркало, отступник… — сквозь стон прошипел пленник. — И скажи: готов ли ты ответить перед своим Господом после смерти, что ты отступился от него ради власти, ради влияния, ради богатства? Губы Ибрагима сжались в тонкую линию. Нурбану наблюдала за происходящим, не находя слов, чтобы хоть как-то описать эту ситуацию. Она словно бы была свидетельницей чего-то слишком личного, даже если отвлечься от самого факта пыток. — Ты веруешь, глубоко внутри себя… Ты кусаешь свою желчную щёку до крови каждый раз, когда восхваляешь Аллаха в присутствии своего сюзерена. — Следи за языком, тварь, — низким, сухим голосом, отливающим страшной опасностью и мраком прорычал Ибрагим. Нурбану почувствовала, как доселе молчавшая Михримах сильнее сжала её ладонь. — Ты понимаешь, что добился всего, потому что предал самого себя, заставил своего султана поверить в то, что ты разделяешь его взгляды, ты обманул его, обманув самого себя. Попытавшись… — Закрой пасть! — Ибрагим сорвался на бешеный крик, от которого, казалось, сотрясутся стены. Сесилья проглотила комок в горле, размышляя, почему-то, только об одном: что останавливает пашу от того, чтобы просто вырвать язык пленнику? Почему не исполнить свою угрозу? Что останавливало его? Неужели слова были настолько правдивы, что парализовали жестокого не понаслышке Великого Визиря? Тот выглядел белым, как полотно, разгневанным, как дьявол, но и каким-то… беззащитным? Настолько неуловимо, что и сама Нурбану тотчас внутренне передумала. Каким будет конец этого допроса? — Я скажу тебе, где находится убежище наших братьев по вере, но ты ведь ничего не сможешь сделать, отступник. И сам это хорошо знаешь. Нурбану вздрогнула от того взгляда, которым Ибрагим посмотрел на пленника. — Знаешь развалины Влахернского храма? Пещера под ним — тебе туда. — Ибрагим! Чего угодно они ожидали, но не этого голоса. Повернув головы, они увидели Хатидже Султан, злую, очень злую. Нурбану и Михримах затаились ещё сильнее, счастливые, что чёрные плащи полностью сливали их с глубокими тенями подземелья. Визирь отбросил кочергу в сторону, снял пленника и бросил в одну из тюрем, как собаку, и в несколько широких шагов, задев шлейфом воздуха укрывшихся незваных гостей, оказался у своей супруги. Хатидже принялась сокрушаться о том, почему он исчез, ничего ей не сказав, и почему она не знает о его пыточной, после чего сам визирь настойчиво вывел жену из пыточной и закрыл за собой дверь. Нурбану и Михримах шумно выдохнули от облегчения. — И как нам теперь выбраться? — спросила Нурбану, выходя из своего укрытия. — Думаю, он ещё вернётся. И говори тише! Пленник же нас услышит. — Скорее, увидит, красавица. Михримах похолодела, услышав обращение к себе. Повернувшись, она лицезрела, как жертва допроса, вцепившись тонкими, похожими на скелет, руками в прутья темницы, внимательно оглядывает посетительниц пыточной. — Что будем делать? — шепнула Нурбану, у которой во рту пересохло от волнения. Что-то в голове Михримах щёлкнуло, и она устремилась к пленнику. — Куда ты? — перепуганно шикнула Нурбану, но тем не менее устремилась за султаншей. Осмелевшая Михримах подошла к клетке и встала на расстоянии двух шагов, нахмурившись. Венецианка встала по левую руку от неё, недоумевая и то и дело озираясь, будто переживая, что Ибрагим Паша вернётся в любую минуту. Тогда их точно не спасёт отговорка, что они просто заблудились. — Ты не узнаёшь его, Нурбану? — внезапно спросила Михримах, оценивающим взглядом окидывая пленника. Тот очаровательно улыбнулся, побарабанив тонкими белыми пальцами по решётке. — Кого? Его? Нет. Но взгляд султанши поразил Нурбану. Она смотрела на пленника так, словно не могла поверить своим глазам. — Это он отдал нам ту ритуальную книгу. — Какую книгу? — память не сразу подбросила верную информацию. — Это невозможно. Михримах сделала шаг вперёд, подходя ближе. Ярко-серые глаза пленника лукаво сверкали в общем полумраке, добавляя атмосфере какой-то тягучей таинственности. Нурбану не решалась вставить ни слова, хотя страх и дурное предчувствие окутывало её всё сильнее. — По всей видимости, книга тебя заинтересовала, малышка. Она заметила, как султанша едва заметно вздрогнула: то ли от смущения, то ли от возмущения. — Подойди ближе… Пониженный до шёпота голос пленника словно окутал Михримах, и Нурбану заметила, как та слегка прикрыла веки, словно бы перед её глазами легла успокаивающая пелена. Когда она подошла почти вплотную к клетке так, что могла чувствовать бархатное дыхание истерзанного юноши, тот протянул руки за периметр клетки и взял руки Михримах в свои, обагривая их собственной кровью. Нурбану кожей чувствовала воцарившееся напряжение между ними, отдающее прохладой по всему телу. Пленник же продолжал неотрывно смотреть в глаза Михримах, как та внезапно подала голос: — Что происходит в Стамбуле? Кто за этим стоит? — она говорила тихо, слишком тихо, словно не хотела, чтобы даже Нурбану услышала её слова. Однако саму Нурбану волновал уже не их разговор, а резкий шум, раздавшийся позади них. — Он идёт! Паша идёт! Пленник и Михримах словно не слышали её. — Ты сама всё узнаешь. — Он медленно моргнул, после чего отпустил её руки. Султанша тут же вздрогнула, словно очнулась от дурмана. — Нужно спрятаться, Михримах! Та её будто не слышала. — Как твоё имя? — Ишкибал. К твоим услугам, принцесса, — пленник наклонил голову в учтивом жесте. Нурбану теряла терпение: схватив султаншу за локоть, она с силой оттащила её вон от Но было поздно. Момент, когда деревянная дверь распахнулась, явив нового посетителя, и момент, когда Нурбану и Михримах только увидели углубление в стене, судьбоносно совпали. — Михримах! Нурбану! — полный безжалостной злости голос Хюррем Султан пронзил воздух и выжег весь кислород. — У нас сегодня много гостей… — послышался смешок Ишкибала перед тем, как он скрылся во тьме.