* * *
Владыку Аида можно было обвинить во многом. В молчаливости, угрюмости и неуживчивости. В проявлениях характера, после которых подземные долго ковыляли по дворцу, держась за те части тел, куда прилетело двузубцем. В вечном вылезании из невидимости в самый неподходящий момент. И залезании в невидимость — тоже. В одном Владыку подземного мира обвинить совершенно точно было нельзя. В недооценке угрозы. В смысле, в недооценке тёщи. Антикризисный штаб в подземном мире был созван в рекордные сроки. Штаб включал Персефону — как эксперта по Деметре, Таната — как эксперта по силовым решениям проблем, Гермеса — как креативного специалиста, и Гекату — «потому что три мозга сразу и умеет варить». Ещё штаб включал Гипноса — практика показывала, что его удобно выбрасывать из окна за неудачные предложения. — В общем, мне нужно срочно остаться бездетным, — сходу озвучил Аид. Танат пожал плечами и потянулся за мечом. — …не хирургическими методами. Танат пожал плечами ещё раз и меч отложил. — Есть одно средство, — вдохновенно сказала Геката, — и само отвалится. Персефона наставительно покачала пальцем, показывая, что супружеский долг — он, вообще-то, неприкосновенен. Гипнос радостно задвинул историю про Миноса и Прокриду, скорпионов и баранью кишку. После чего был мощною дланью царя выброшен в окошко. — А-а-а, может, ну и ладно? — задумчиво выдал Гермес. — Ну, то есть, вы же здесь, а Деметра на Олимпе… — А мне скоро на Олимп, — хмуро срезала Персефона. — А мама плакать будет. А потом напросится в гости. И здесь плакать будет. — Можно же просто баррика… — Проблему надо решать сразу, — добил царь подземный, который по опыту знал — что такое истерики тёщи. — Нет, Танат, НЕ хирургическими методами. Нет, Геката, Деметра НЕ отвалится. — Предлагаю родить, — радостно изрёк Гипнос, за что тут же был выброшен в окно опять. — А вообще, это я зря, — пробормотал Аид, наблюдая, как Гипнос в падении догоняет свою чашу. — Вообще, может, идея и хорошая. — Рожать не буду, — сходу предупредила Персефона. — У меня это, у меня вся жизнь впереди. И саморазвитие. И вообще, только век женаты. И левое крыло замка не достроено. — Не ты, — нетерпеливо обронил Аид, расхаживая по покою и оглядывая присутствующих. — Что… что вы на меня смотрите? И не я. Убийца, хватит хвататься за меч — и не ты. После чего несколькими стратегическими мазками набросал перед штабом план: поскольку боги не воюют в обороне — пойти в подлую хтоническую атаку. Выманить противника, в смысле, Деметру на свою территорию радостной новостью: Персефона рожает… — Так как же она поверит, когда Владычица перед спуском не… — тут Гермес обрисовал на себе пузико, поймал взгляд Аида и с размаху осознал — кто будет убеждать Деметру в скоропостижных родах. …так вот, Персефона рожает, но поскольку тут, в некотором роде, подземный мир, то родившееся — хтонично, подземно, обло и стозевно (возможно, даже лаяй). Деметра испугана, её коварные надежды понянчить внуков сокрушены, всем спасибо, подземных владык ждет счастливая бездетная жизнь. — Деметра испугана? — усомнился на этом моменте Гипнос. — Но она же вроде как олимпийка. То есть, беременный Зевс, восстания всяких Тифонов… её вообще что-нибудь возьмёт после того, как ты стал её зятем? Ответный взгляд Владыки показывал, что стало быть, что-то да возьмёт. Вот это вот родившееся. Якобы у Персефоны. Гипнос, наскоро представив себе перспективы, предпочел прыгнуть в окно самостоятельно. — И откуда же мы возьмём нечто настолько ужасное, о мой супруг? — мило поинтересовалась Персефона. — Геката сварит, — хором озвучила общественность. Геката мечтательно осклабилась левым лицом. Центральное лицо тем временем изобразило ехидное «Всегда пожалуйста». А правое заявило лаконично: — Мне нужен котёл, моя лаборатория и тень Пигмалиона.* * *
— Эскиз бы мне, — тоскливо сказала тень. — Ну, чертёжик. Ну, или хоть параметры… Аид нетерпеливо дернул бровью. Весь его угрожающий вид говорил, что время не ждёт, там же где-то бродит и буянит желающая внучков Деметра. И вообще, тоже мне проблема, бери да лепи уж что-нибудь. Геката вдохновенно порхала над булькающим котлом, от которого исходили экзотические ароматы. Пигмалион печальным памятником собственной гениальности застыл над комком глины, бормоча, что и материал — не слоновая кость, и вдохновения как-то не испытывает, и обрисуйте уже ТЗ хотя бы в паре предложений. — Наш ребёнок, — повторил Аид для тупых творцов, — мой и вот её. Чудовищный. — Мальчик, девочка? — тоскливо спросил Пигмалион, рассудив, что надо же с чего-то начинать. — Можно всё вместе! — радостно влез Гермес. — Вот мой сын, Гермафродит… — Всегда хотела дочку, — вздохнула Персефона, закатывая глаза. Аид пожал плечами и показал, что любое пожелание супруги — закон, лепим девочку. — Цвет глаз? — занудным голосом продолжал мастер. Потом осознал, что не с того начал, и расширил диапазон вопросов: — Количество глаз? Наличие глаз?! Мнения присутствующих разделились поровну. Часть аудитории ратовала за классический вариант, часть — за суровый циклопий минимализм, Гипнос упорно придерживался варианта «чем больше — тем лучше, и с выбором цвета мучиться не придётся». Наиболее разумная часть присутствующих, она же Танат, от голосования воздержалась. Пигмалион вздохнул о ждущей его в Элизиуме Галатее. — Расположение глаз? — О, — оживился Гермес, — а есть варианты? Всегда мечтал узнать — как это: натянуть глаз на… Мнения разделились повторно.* * *
— Мне кажется, они как-то слишком усердствуют, — с сомнением сказала Персефона. Царственный супруг ответил вялым жестом. «Там Танат, — обозначал вялый жест, — он присмотрит». Подземные Владыки предпочли самоустраниться от обсуждения дизайна своего дитяти полтора часа назад. Теперь они просто наблюдали. В одном углу залы Геката, зловеще напевая, варила зелья для оживления новой Пандоры. Во втором Пигмалион с ненавистью месил пальцами глину. Немного поодаль вовсю кипело вдохновение, настоянное на олимпийской дурковатости и подогретое маковым настоем. — Вот если с одной стороны нормальная девочка, а со второй вроде как трупак… — радостно вещал Гермес. — Плагиат, — отметал Гипнос, постукивая пестиком по чашке. — И вообще, им нужно жуткое чудовище? Так оно же у нас есть! Собственно, и делать ничего не надо — ну там, меч, крылья, морда мрачн… Танат Железносердный, вроде бы, даже и не шевельнулся — но в следующий момент Гипносу пришлось вытаскивать пестик. Пестик что-то забыл у бога сна в глотке и очень не хотел оную покидать. Гермес возни с пестиком не заметил, поскольку как раз пытался набросать на восковой табличке (явно украденной у Мнемозины) эскиз. — Крылья? Морда мрачная? Хм. А как ты потом докажешь, что это дочь Владыки… — Так Деметра же и не говорила, что хочет внуков от Влады… На этот раз пауза вышла дольше, потому что достать кадуцей из горла гораздо сложнее. Особенно когда пытаешься при этом не откусить головы обвившимся вокруг кадуцея змеям. — Змеиные кольца вместо ног? — осенило Гипноса. — А что, это мысль. Проект рождался в муках фантазии. Пигмалион страдальчески пыхтел, измываясь над бедной глиной. Из-под пальцев скульптора рождалось что-то однозначно угрожающее. Уровень угрозы спорщиков не устраивал, потому что они то и дело влезали и правили. — А можно копыта? — А это наследственность от кого? — Ну, я не знаю, вот у моего сына Пана копыта есть, я же не спрашиваю — чья у него наследственность. И вообще, Деметра не удивится. — Удивится. Если не будет рогов. Рога побольше. Побольше, кому сказал! — Зачем? — Очень полезная вещь — повесить что-нибудь да можно… — Плечи шире. Еще шире! И руки можно мускулистее. — Может, усы присобачить? — Угу. И бороду. И волосы черные… — У Владычицы же рыжие. — Ну и откуда такие ручищи, она что — у тебя мечник? — Морда все равно такая, будто богиня смерти… — Ну и отлично. За Таната замуж выдадим. — Рыжие волосы, мечник и замужем за Танатом? — Гермес решительно встряхнул головой, — нет, это уже вообще какой-то сюр получается. Танат углом рта пообещал, что во второй раз пестик и кадуцей будут воткнуты не в глотки. Тень Пигмалиона издала отчаянный клич и вцепилась в глину зубами. — Модерн, — наверное, — со знанием дела заметил Гермес. — Он художник, он так видит, — не растерялся Гипнос. Из-под пальцев и частично зубов художника восставало нечто невообразимо чудовищное. Нечто ужасное, как Горгона Медуза. Нечто потрясающее. Нечто… Геката слегка отвлеклась от котла и с интересом естествоиспытателя взглянула на предмет коллективного творчества. — А почему у нее только одна голова? — осведомилась чаровница с легким возмущением. Пигмалион пожалел, что после смерти не попал в Тартар.* * *
— Ну не знаю, — усомнилась Персефона. — По-моему, сходство весьма условное. — Сходство, собственно, с кем? — кисло осведомился Аид. Геката не ответила. Она механически кропила новоиспеченную наследницу подземного мира своим варевом. Все шесть глаз Гекаты были при этом прикованы к тени Пигмалиона. Чаровнице подземного мира еще не разу не приходилось наблюдать тень, которая билась бы головой о стенку. — Ну… — выговорил Танат, когда очередь высказываться явно пришлась на него. — Не Галатея. Пигмалион взвыл и начал пытаться выдрать свои теневые волосы. Получившееся творение — ширококостное, рябое, слегка рогатое и змееногое, круглоглазое и курносое — пока что лупало глазами и пошевеливало усами. Усы были пышные, хтонического черного оттенка. С кокетливо завитыми кончиками. И без того угрожающей физиономии Мелинойи (имя Гипнос и Гермес выбрали путем долгой и отчаянной жеребьевки) усы придавали некую таинственность и даже несколько залихватский вид. — По-твоему, это может испугать Деметру? — усомнился теперь уже Аид, с неудовольствием убеждаясь в том, что растительность на лице мнимой дочки превосходит его собственную. — Ну, не знаю, — зачарованно рассматривая творение Пигмалиона, отозвалась Персефона. — Насколько помню, у матери не было усофобии… — Может, у неё просто чудовищный характер? — робко предположил Гермес. — Сейчас и проверим! — с энтузиазмом ляпнул Гипнос. — Вон как она подозрительно глазами лупа… В эту секунду дева Мелинойя открыла пасть, обнажив три ряда пильчатых зубищ. И сообщила Гипносу сипло: — Я тя вожделею. — А, не, — тут же просветлел Гермес. — Она доброе, милосердное создание. — М-м-м, — озадачилась Геката. — Наверное, в варево попала кровь Приапа… — И тя вожделею, — определилась дочурка, вперившись мутным взглядом в папу. Аид скривился и пробормотал, что как-то это уж слишком по-олимпийски. Мелинойя побродила глазенками по помещению, остановилась на Танате и выдала почти успокоительно: — И тя тоже вожделею. — Зачем? — в упор спросил бог смерти. — Потому что, — отмела тоном Мелинойя даже возможности возражений. После чего растопырила объятия и с легким «Пуф» раздвоилась. — Странно, — выдала Геката, задумчиво нюхая зелье, — мне казалось, кровь гидры не была просрочена. — …и тя вожделею, — успокоила ее Мелинойя, раздваиваясь ещё раз. Аид задумчиво покрутил в пальцах жезл, как бы прикидывая — кого в первую очередь. — Пойду-ка я за Деметрой, — чутко осознав последствия, пробормотал Гермес, выпрыгивая из окна. — Пойду-ка я за Гермесом, — определился Гипнос, сигая из окна следом. — Пойду-ка я в Тартар, — простонала тень Пигмалиона, тихо утекая тоже в окно. — Пойду-ка я просчитаю, как ее можно уничтожить, — прошелестела Геката, растворяясь. Танат испустил тяжкий вздох того, кому тоже очень хочется пойти. Хоть куда-нибудь. Но нельзя, потому что тут, вроде бы, побратим, его жена и постоянные подозрительные пуф-пуф-пуф. Через полминуты из окна одной из башен дворца Владыки хлынул ливень усатых, змееногих Мелиной, которые вопили что-то похожее на: — Э-э-э, я вас всех вожделе-е-е-е…* * *
— Родила царица в ночь, — с неосознанным намёком на будущую классику выдал Гермес. Деметра посмотрела косо. Весь её вид говорил, что классика ей глубоко чужда. А растрепанный вид Гермеса подозрителен. И вообще, во внезапное счастье бытие бабулей как-то вот и не верится. — В общем, там это, — съехав с классики, выдал Гермес и попытался изобразить роды в воздухе. — Там… того. Внучка у тебя, в общем. Радуйся, э… плодоносная. Деметра сощурила глаза и показала, что в меру сил своих ой как рада новостям из подземного мира. Гермес перестал изображать в воздухе роды и изобразил пантомиму «приди же, о бабуля, внучку покачать». — А почему… — начала Деметра уже на полпути к входу в подземный мир, — мне не сообщили ранее? — Так ведь… сюрприз, — развел руками Гермес и добавил скороговоркой, что дитятко получилось… малость недоношенным, да. Но развивается просто на диво хорошо, вот Деметра сама увидит. Недоношенный сюрприз из подземного мира ожидания не то чтобы оправдал, а опередил. Первым, на что наткнулась глазами Деметра после спуска в подземный мир, был Харон, отбивающийся разом от двух Мелиной. Перевозчик, с трудом балансируя на лодке, защищал свою честь веслом. Мелинойи обещали непотребное и тянули к перевозчику конечности. — Аэээ, ну, зато они быстро растут? — попытался Гермес, когда увидел, как Деметра пытается вдохнуть. — И… э-э… радуйся, у тебя — внучки-двойняшки! Мимо, спасаясь от еще одной вожделеющей Мелинойи, пронеслась Эмпуса, и Гермес поправился: — …тройняшки… — потом окинул вместе с Деметрой полный хаоса и Мелиной мир и добавил шепотом: — много… няшки. — Максимальный урон! — азартно проорала Геката. Она возникла прямо по курсу в погоне за целой толпой Мелиной. При этом жонглируя факелами. — Расчёты показывают, что убить их таки можно! — …хотя, может, скоро станет меньше, — договорил вконец дезориентированный Гермес, невольно приотвисая челюстью при виде подземного мира. Мелинойи были повсюду. Они выглядывали из сосуда Данаид, пытались оттащить Сизифа от его валуна (Сизиф, вскочивший на валун как слоник в цирке, стоически брыкался ногами и орал, что ему некогда и работать надо) и ныряли за жильцами стигийских болот. Мелинойи лихими гроздьями свисали с гранатовых деревьев и гонялись за тенями с воплями: «Ээээ, я и тя тоже вожделею!» Половина подземного мира в шоке и трепете спасалась бегством, половина ревностно оберегала свое целомудрие подручными средствами (от вилок до ядов). За двумя сотнями особенно откормленных Мелиной вдохновенно гонялся Эвклей, голося при этом: «Куды поперли, сволочи? Уж я вам дело-то найду!» Картину «тьма и ужас подземного мира» несколько оттенял флегматично парящий под сводом Танат. На лодыжке у бога смерти, крепко вцепившись, висело нечто коренастое, плечистое и змееногое. Бог смерти ногой лениво подрыгивал, но Мелинойя висела плотно. — О, Плодоносная! — охнул Гермес, рассудив, что время пришло. — Я… я не мог сказать тебе, прости, но твоя дочь родила ужасное чудовище. Она… Тут он выдал аэдоподобное описание в духе «нрав кровожадный имела она и смердящие зубы», закончил пышным описанием ужасов, которые сотворила новорожденная (начиная от поедания медовых лепешек у Цербера). Описания ужасов как раз хватило до Дворца Владыки. Здесь Гермес задумался о контрольной молнии в голову, но фантазию напрягать не пришлось. Первым, что Деметра и Гермес узрели во дворце, была очередная Мелинойя. Она шустро тащила куда-то через плечо флегматично подпершего щеку кулаком Аида. За Мелинойей с царским скипетром и боевым кличем «Положь, где лежало, оно мне самой надо!» скачками неслась Персефона. — А-а-а, ну, еще она возлегла с Владыкой Аидом, — выдохнул Гермес, потому что ужаснее все равно придумать не получалось. Персефона на одном из виражей заметила мать, бодро помахала скипетром и крикнула: — А материнство-то — это нескучно! Мы с Аидом о сынишке подумываем! — задержалась на миг и выдала ценный совет: — Да, близко не подпускайте, лупите сразу, а то они вас… Потом опомнилась и скрылась за дверью, куда уже нырнула Мелинойя со своей хмурой, бородатой жертвой. Из-за двери послышалось лаконичное «Я ж тебя породила, я тебя и…», потом смачный бяк, потом ехидное, типично аидовское: «Ну, и чья это наследственность?» — Чья наследственность? — прошипела Деметра, возвращая на место челюсть и сходу переходя в режим «божественная боевая яжемать». — Есть тут у меня пара догадок… — Ой, — сказал Гермес, проследив в мысли Деметры «оно всё вожделеет — значит, оно от Зевса». — Наверное, отца нужно было предупредить. Но потом он отвлёкся. Потому что не так-то просто отбиваться кадуцеем от трёх Мелиной.* * *
…Мелинойи закончились часа через три. Когда Владыка признал, что подземный мир, в общем-то, еще не забыл боевые навыки, и да, тренировку пора заканчивать. После этого Аид просто махнул рукой, и всех оставшихся Мелиной засосало в Тартар. В Тартаре после этого подозрительно примолкли ещё на месяц. Геката задумалась об изобретении античного дуста. После того, как поклялась Владыкам, что будет пристальнее следить за рецептурой. А вот чем закончилась сцена на Олимпе — никто так и не узнал. Но Аполлон еще дней пять ходил сильно впечатленным и тихо напевал под нос что-то вроде «Ревела Гера, дождь шумел, во мраке молнии блистали…» А Громовержец бродил по собственному дворцу, почесывая щёку, и бормотал, что когда ж он… нет, ну, конечно, мог и забыть… может, старость? Гермес, конечно, рассказывал всем желающим, что Зевс потом сильно интересовался: что там за Мелинойя, какие усы и «не осталось ли хотя бы одной, так сказать, познакомиться». Афина с умным видом толковала о наследственности и опасности имбридинга в античном мире. И добавляла, что если уж Персефона такое внезапно родила от Зевса, то можно вообразить, что от Аида-то… Все вообразившие, давились, шли пятнами и дружно убеждали поднявшуюся из подземного мира Персефону, что дети — это совсем даже не цветы жизни, а гнусные поганки бытия, и вообще, ну вот зачем в подземном мире эта напасть?! Деметра стремительно расхотела быть бабулей и все свои пирожковые нежности принялась изливать на дочь. Правда, когда Персефона высказалась в том смысле, что, мол, солёненького захотелось — богиня плодородия схватилась за сердце и опала как озимые. Но потом шутку поняла и очень смеялась. И вообще все радовались и смеялись, потому что история с Мелинойей так просто и быстро закончилась. А потом Персефона родила Макарию, и всем стало не смешно.