Хроники невидимки

Ребят. Со слабыми нервами просьба не читать. Ну, реально зашкалило у меня, ну, бывает, что вместо музы на меня прет хтоническая белочка... И да, невидимкой может быть не только Аид, так что, несмотря на то, что он тут побоку... выкладываю)

Погода была прекрасная, Принцесса была ужасная... Г. Сапгир

Просыпаться не просыпалось. В голове резвились стада вольных кентавров. Судя по ощущениям, эти же стада недавно побывали во рту, чтобы хоронить своих умерших. Умерших накопилось порядочно. «Танат – гад, - обиженно подумал Гипнос. – Мнемозина стерва. В животе бурчит». Хороводы кентавров перед глазами мешали думать. И вспоминать. Смутно казалось, что вчера было что-то неприятное… такое…такое что совсем. В нос ткнулось что-то романтично-мокро-горячее. - Мгф, - отверг Гипнос всякие попытки склонить его к аморальному. – Ы-ы-ы, орр, мгф. - Мыр, - согласилось что-то над его головой. Бог сна открыл глаза и обнаружил, что кричать с похмелья умеет очень даже неплохо. Белое, лохматое, огромное подобие дикой лесной кошки посмотрело проникновенными глазами на трех головах и в знак симпатии задрало хвост-дракон. - Це-це-це-цер-р-р… Дионис мешает вино с мухоморами. Если, конечно, пили с Дионисом. А если с Гекатой?! Гипнос схватился за голову – по крайней мере, этого самого органа у него была одна штука. Потом проверке подверглись конечности, туловище, завернутое в черный хитон, черные крылья… - Какая сво…?! – мученически возопил на этом моменте Гипнос. - Мряк, - ответил котоцербер, точивший когти о любимую кровать бога сна. Из-за плеч эхом донеслось гадское полупьяненькое хихиканье, но за плечами никого не обнаружилось. «Перекрасили, - решил Гипнос. – Поймали, перекрасили… Ржут еще. Цербера-то за что?! Ничего. Найду – всех… это…поусыпляю». Чашу, правда, не тронули – видно, не поднялась рука на святое. Гипнос с остервенением саданул пару раз ступкой по маковым зернам, с трудом заставил себя пролететь по коридорам, порхнуть под свод мира… И почти сразу же был снесен в сторону чем-то белокрылым, насвистывающим… улыбающимся?! - О, братище! – обрадовалось белое. – Братухна, браточек, черный бро! Как раз искал. Как насчет – к нимфам вечерком? - Ава-ва-ва, ик! – вполне себе связно ответил бог сна. - Это ты в точку, - жизнерадостно согласилась отбеленная и ушибленная версия Таната. – Ну, ладно, полечу стричь моих барашков! – версия кокетливо продемонстрировала ножнички и умчалась. Гипнос, которого не держали крылья, спустился и сел на ближайшую скалу. Кентавры в голове больше не танцевали. Отбросили копыта, как под… ножничками. Танат тоже пил? – подумалось робко. Нет. Во-первых, его не берет: пробовали на свадьбе Владыки. Выжрал, как половина стола гостей с Дионисом в придачу. Под конец свадьбы распоясался совсем, угу. Перестал сдвигать брови. То есть, это СКОЛЬКО надо… и чего надо… и если бы Геката… Мимо, задумчиво заплетая розы в волосы, проплыло нечто трехтелое, в коротеньком кокетливом хитоне. Гипнос икнул, зажмурился и отвернулся для надежности. Разум твердо говорил одно: вчера случилось что-то крайне нехорошее. Память казала разуму фиги и утверждала, что вчера вообще не было. - Сон, - перебирал варианты бог сна. – Да нет, специальность же… Лисса? Дионис?! Но вот, это кто мог придумать, чтобы все – наоборот?! - Хех, - смачно сказали из-за плеч, и память вернулась. Смутная, мутная, но хоть какая. Первая часть помнилась хорошо: попадание под горячую руку Владыке, потом долгий полет, потом закономерная остановка о Таната, попадание под горячую руку Танату, потом долгий полет, потом почему-то провал (кажется, были еще остановки и еще полеты), потом Дионис, вино и жалобы на жизнь, потом где-то летал и еще с кем-то пили… высоко… с женщиной… лицо не помнится, только длинный свиток в комнате… свиток… свиток… хаосаматьтифонувглоткувсемикопытами, как можно было надраться в компании самой Ананки-Судьбы?! И где тут Лета, чтобы можно было это забыть? - В колени плакал, - весело поведали из-за плеч. – Говорил: не могу я так! Хочу, чтобы все было иначе! Вот а я всегда думала тоже: хочу, чтобы все было иначе! Ну, это ж легко: поверх свитка другой слой пергамента кинуть, черкануть пару строк… это завсегда с радостью… Послышалось звонкое «буль-буль». Ананка у себя на небесах явно допивала запасы, доставленные к ней безутешным Гипносом. То есть, он тогда еще не был безутешным. А сейчас – уже почти. «Может, привыкну? - робко подумал бог сна. – Себя – отбелю, Танату на пользу… а остальные… остальные… а что остальные?!» Воображение утверждало, что на такие извращения оно не способно. Ананка из-за плеч гадски хихикала и громко заедала чем-то вино. Нужен был кто-то вездесущий, но исправленная версия Гермеса рисовалась суровой, законопослушной и грозящей кадуцеем… - …ничего не скажу, - кокетливо заявила Мнемозина. - Это потому, что я черный? – уныло вздохнул Гипнос, и тут же был усажен в кресло, поглажен по «бедной, забывчивой головке» и осчастливлен всем-всем-всем, а именно: - Гера изменяет Зевсу, Зевс плачет, бьет посуду, швыряется молниями, «но это же Гера, ты даже не представляешь, сколько у нее детей…» - Афродита замужем за Аресом, но бегает к Гефесту, потому что любит хромых и немытых. - Аполлон – брюнет, жгучий и вонючий. Он рифмует «розы/слезы» и «тебя/меня». - Дионис не пьет. Из вина делает только компот, зато потом разносит его бочками по Олимпу, отпихаться не смог пока никто. - Зевс завидует Посейдону, потому что «море, рыбы, бабы, заберите меня от Геры». - Афина - блондинка, и наедине с ней боится оставаться вся мужская часть Олимпа. - Артемида запила после похищения Аида Персефоной… - Персефоны Аидом, - поправил Гипнос машинально. Зря. Мнемозина посмотрела сочувственно… - Ой, да неужели ты и это забыл?! В один день, когда царь Аид безмятежно резвился на Полях Мук, разломился свод подземного мира. На своей колеснице явилась перед ним Персефона, грозная дочь Деметры. Схватила она царя подземного мира… Гипнос замотал головой. Воображение билось в агонии и отчаянно отказывалось представлять Персефону, колесницу и рыдающего, перекинутого через плечо дочки Деметры Аида. - …ибо сам Громовержец Зевс отдал Аида ей в мужья! Много дней Владыка тосковал по своему миру, не принимая ни воды, ни пищи, а безутешные подданные искали его под землей. Но потом бог смерти Танат пришел к Зевсу и достал его своими разговорами, и повелел могучий Зевс своей дочери отпустить Владыку. Но коварная Персефона… Гипнос зажал ладонями уши. Слушать, как его царя накормили семечками чего-то из верхнего мира (хорошо – если не семечками персика!) было невыносимо. - …и с тех пор Аид лишь восемь месяцев пребывает в своей вотчине, и каждый раз, как он отправляется на поверхность, мир скорбит… - Ясно, - сказал Гипнос, который скорбел сильнее мира. Поднялся и твердо побрел к Лете, надеясь утопиться. - Бессмертным вход запрещен… ик! – съязвил голос за спиной. Гипнос подумал, что знал, конечно: Судьба – злодейка. Но чтобы до такой степени… - А может быть, все было наоборот? – робко попытался он. - А может быть, - с алкогольной покладистостью отозвалась Судьба. – Давай, найди что-нибудь вечное и неизменное. И будет наоборот! …ага, сейчас. Гипнос пролетел по миру, как мог, быстро. И успел насмотреться на бесплатно гоняющего лодку Харона, на вегетарианку-Эмпусу, правдивую Ату, счастливых теней, обнимающего валун Сизифа, обжирающегося в водах реки Тантала… Решимость крепла. Решимость говорила, что неизменное нужно искать во дворце. Предполагаемое неизменное, к которому Гипнос обреченно притопал на исходе суток, сбежало с судов. И бродило в расшитом мелкими гранатами гиматии в садике, намурлыкивая себе под нос что-то о своей неизмеримо прекрасной теще. - Понимаешь, Владыка, - уныло сказал Гипнос. – Я тут пришел за вечным. - Ничто не вечно где-то, в общем… - поэтически откликнулись богу сна, но тот стиснул зубы и терпел. Рассеянную улыбочку тоже терпел. И порхающую походку. И ленточки… тьфу… в волосах. - Потому что есть только одно постоянное… вечное… которое не лечится Ананкой… - покаянным тоном продолжил Гипнос. Недоуменно улыбающийся Аид отвернулся, чтобы сорвать цветочек. Позади прозвучало тихое: «Владыка, это ради тебя», - и на царское седалище обрушился мощный пендель. Судя по звуку, остатки вина вышли у Ананки через нос. Это Гипнос разобрал, глядя на окаменевшую спину царя. До того, как по ушам ударил знакомый шепот: - Что. Ты. Сейчас. Сделал?! И до того, как вышитый гиматий переплавился в багряный символ власти, а к Гипносу повернулось бледное лицо с суженными глазами. И до того, как в руке вместо вспыхнувшего цветка появился двузубец. Гипнос удовлетворенно вздохнул и принял позу поудобнее – чтобы царю сподручнее было целиться. Очень скоро Чернокрылый и Жестокосердный Танат, возвращаясь с очередной жатвы, был подрезан в воздухе чем-то белым и счастливым. От белого и счастливого исходил маковый аромат и вопль: - Как хорошо, что скверный характер не ле-е-е-е-ечится!!!