Осколки

терпеть боль – всё равно, что идти босым по стеклу, и при этом скрывать обиду и улыбаться. я давлю из себя улыбку, вот также терплю, терплю всё, что в сердце моём никак не в силах укрыться, что не может молчать, разгорается и горит. я кусаю губы, пытаюсь говорить, не молчать, говорить, а кто-то внутри - отчаянно и навзрыд, не услышать - кричат и болеют трибуны, и я мысленно: нет, не смотри, ты не должен смотреть, не смотри… постарайся не думать. и я знаю, что это, впрочем, ничего меняет – в твоей жизни, Шин-чан, я ни черта не лишний. мы с тобою судьбою повязаны, слишком близки, казалось, куда ещё ближе, но мне так хочется в эти минуты с тобою рядом, в твоём свете, в гуще игры-сражения чувствовать мяч в горячих ладонях ловких… но сейчас нам так нужно, победа важна как воздух. почему же так больно, вы шутите, нет, серьёзно? почему же я здесь, на скамье и смотрю на них? повторяю себе, про себя, почти вслух: терпи, Казунари, терпи. Не будь таким эгоистом. Шин-чан, я, наверное, слишком сильно тебя полюбил, но был счастлив, когда ты ответил взаимностью. всё хорошо, ты со мной, ты не с ним, это просто игра, но почему же внутри всё горит от бушующей ревности? я давлю из себя улыбку, смеюсь, улыбаюсь, терплю, замечая сквозь смех, какой же я всё-таки собственник. пусть судьба наши жизни связала в одну твоим тёплым «люблю», почему же сейчас, смотря, как ты ловишь его пасы, как трибуны кричат, когда с губ моих ложь в груди отзывается болью, внутри меня кто-то - отчаянно и навзрыд.. и я думаю, что это даже смешно - вот так гореть от обиды, потому что не он должен рядом с тобою в эти минуты, потому что там должен быть я, слышишь? Ведь, Шин-чан, в твоей жизни я ни черта не лишний.