Почему мы не ласточки

POV Виона Спэнс       Несчастный случай с деревом, как мы уже привыкли называть происшедшее той ночью, поднял шум в «Гнезде ласточки». Меня и еще пятерых девочек, живших в том крыле, снова и снова вызывали в кабинет директрисы, засыпали вопросами и требованиями объяснений, будто мы могли что-то объяснить. Я раз за разом говорила о буре и разбитом окне, повторяла, что не видела, как дерево надломилась, а проснулась уже от боя стекла, а они кривились, скептично хмыкали и разрешали уйти. Родителей Риты, принесшихся к утру в пансион, не устраивали такие доводы, как «случайность» и «стечение обстоятельств». Они обвиняли садовника и администрацию, ветхость здания и климат острова – кого угодно и что угодно, лишь бы на этих «что» и «кого» можно было возложить ответственность и потребовать оплатить больничные чеки, ну и… прочее. Вроде «обучения в пансионе до совершеннолетия Риты» или «психиатра для маленькой бедной девочки, чье тело и душа были искалечены». Естественно, миссис Хендри было плевать, что «девочке» был нужен психолог, а не психиатр, и уж тем более плевать, что в то время как она скандалит и закатывает истерики, требуя компенсацию, ее дочь лежит где-то там, в душной палате с перемотанным бинтами лицом.       Школа погрязла в траурно-тягучей атмосфере. Все голоса вдруг превратились в шепот, потому как говорить о Рите вслух, пока ее родители на острове, считалось бестактностью, не говорить же о ней вообще – эгоизмом. Девочки, забыв об обычной одежде, которую разрешалось носить на каникулах, нацепили сдержанные серые костюмы, их лица приобрели понимающе-сочувствующее выражение. Можно было решить, что каждая воспринимает болезнь Риты, как личную трагедию. Мне же было жаль ее не больше, чем вообще может быть жаль девчушку из комнаты напротив, с которой не доводилось обменяться и парой фраз. Потому в этом лицемерии и притворной участливости я чувствовала себя морской рыбой, которую кинули в аквариум с пресной водой.

***

      Учеба еще не началась, потому после службы все разбрелись по внеклассным занятиям. Сегодня нам предстояло изготовить подарки-пожелания здоровья, чтоб отправить их в Лечебницу святой Анны. Мой выбор остановился на восковых цветах. Перед уроком я зашла в теплицу. Мне требовалось несколько роз, лепестки которых можно будет обмокнуть в расплавленный парафин.       Оранжерея видала и лучшие годы. Каменная плитка потрескалась, сквозь нее проросли сорняки. Стены осыпались, а решетки на окнах покрылись ржавчиной. В нескольких местах потолка образовались трещины, с них еще капала дождевая вода после недавнего ливня. Деревянные подпорки для растений разбухли от влаги и начали гнить.       Я осмотрела немногочисленные кустики роз. У одних были чересчур вялые лепестки, другие еще даже не успели распуститься, на третьих цветы объели улитки, и в каждом бутоне красовалось по несколько дырок.       Выбрав было несколько свежих цветов, я уже нагнулась, чтоб их срезать, как скрипнула дверь, и луч света лег на темный пол. Я обернулась и увидела Ее. Красивая, как Афродита, и величественная, как английская королева, она медленно вошла в оранжерею. Я присела, скрывшись за кадкой с розами, потому что боялась встретиться с Ней взглядом. Оцепенение сковало меня, как всегда сковывало при встрече с Ней. Возникло минутное желание заговорить, поздороваться, спросить о чем-то, но я сдержалась. Я знала, что начну мямлить и запинаться, выставлю себя идиоткой, потому что понятия не имею, как говорят с такими существами. Она как редкой красоты мотылек, которого легко вспугнуть, подойдя поближе. Такими надо наслаждаться на расстоянии, довольствуясь только их видом.

***

      На уроке рукоделия Анна не появилась. Видимо, нашла дела поважнее. Весь час я простояла в компании молчаливой Аланы Барнс и печальной Лилли Хоггард, которая плакала целыми днями, прерываясь только на сон и на вылазки к директрисе с просьбами позволить ей навестить Риту в больнице. Цветы у меня так и не вышли. Воск потек, и розовый бутон стал больше походить на бесформенный кусок мыла.       Анну я встретила во дворе у фонтана. Она весело с кем-то щебетала, время от времени заливаясь звонким девичьим смехом, но увидев меня издалека, побежала ко мне навстречу. – Ты сделала подарок для Риты? – Я пыталась вылепить розы из воска, но ничего не вышло. – Не расстраивайся, в следующий раз… – Где ты была? – Я…, – она осеклась. – Я рисовала с натуры. Хочу передать Рите картину, виды природы успока… Что-то не так? – Ей не нужны эти поделки. – Что ты имеешь в виду? – Цветы, эти картины с натуры. Ей не станет легче от альбомного листа, перемазанного краской, понимаешь? Вокруг только и слышно, что о Рите. Но никто из вас ничем не пытается ей помочь. Все здесь горазды только говорить и сочувствовать, но ей нужна не чужая жалость. – Ви, а что мы можем? – Не знаю. Может, не судачить о случившемся за каждым углом? Я устала от лицемерия, от скорби, которую вы изображаете, будто вам есть дело. – Конечно есть! – Ты ничего не знаешь о Рите, кроме имени. Как ее травма может отразится на твоей жизни? – Ви, не будь эгоисткой. – Лучше быть эгоисткой, чем лицемеркой. Мне тошно от тебя, Анна. Тошно от всех вас.       Я развернулась и направилась к жилому корпусу. Уходя, боковым зрением я заметила копну рыжеватых волос Роз Кёртис. Уже у входа в здание я обернулась и взглянула на Анну. Они с Роз о чем-то разговаривали, то и дело поглядывая на меня.