— С тобой все в порядке? Эй, ты меня слышишь? Сева! Ау!
Всеволод стряхнул с себя оцепенение и недоумевающе посмотрел на машущую перед его лицом ладонь.
— Что? — перевел он взгляд на Кима, которому эта ладонь и принадлежала.
— Я тебя уже битый час зову. Можно уже начинать высаживать. Или ты хочешь докопаться до ядра Балана?
Первый перевел взгляд на лопату, которую держал в руках. И вправду, задумавшись, он совсем увлекся.
— Извини.
— Все в порядке? — Ким обеспокоенно смотрел на друга. — Ты в последнее время какой-то слишком задумчивый. И грустный.
— Да нет, все нормально, — покачал головой Первый. — Просто по семье соскучился. Все-таки, одно дело — когда ты мотаешься по космосу, но в любой момент можешь с ними связаться, и совсем другое — когда ты неизвестно где, и они даже не знают, жив ли ты. Переживают же, наверное.
— Да уж, — Второй заметно помрачнел. — Ну, потерпи, совсем немного осталось. Уже завтра ляжем на обратный курс.
— Потерплю, куда ж я денусь, — улыбнулся Всеволод. — Хотя, это я банально паникую. От меня, бывало, и дольше не было вестей, и мои спокойно это воспринимали. Просто немного давит мысль, что сейчас я, при всем желании, связаться с ними не смогу.
— Вот тут я тебя понимаю, — задумчиво кивнул Ким. — Это очень странное чувство, когда ты не можешь дотянуться до привычного космоса, знакомых планет, да? Я, например, чувствую себя моряком на необитаемом острове, у которого не на чем вернуться на сушу. Даже хуже.
Всеволод хмыкнул.
— Точно. — Он немного поколебался, но все же задал вопрос. — А Третий? Он тоже так себя ощущает?
Второй склонил голову набок, словно прислушиваясь к чему-то.
— Нет, — задумчиво сказал он через несколько секунд. — Он скучает по дому, но эта изоляция наоборот, во многом ему помогла.
Второй поднял голову и явно уже от себя добавил:
— Тем более, он все-таки летал в соседнюю галактику, а в том полете одиночество пострашнее было.
— Это ты вот сейчас мысли его считал? — удивленно спросил Первый.
— Эмоциональный фон, — улыбнулся Ким. — Эмпатия не позволяет читать мысли, только чувства.
— И как это? — осторожно спросил Всеволод. — Очень… странно?
— Ты удивишься, но нет, — пожал плечами Второй. — Более того, у меня ощущение, что все случилось именно так, как должно было случиться. Я всегда ощущал вас как часть себя. Потом ты женился, и в большей мере это стало чувствоваться по отношению к Третьему. А в годы плена и после — словно отрезало. Теперь же все снова так, как и было. Только усиленное в несколько раз.
Ким счастливо улыбнулся, и Первый не мог не улыбнуться в ответ.
— Я рад за вас, — искренне сказал он. — Третьего больше не мучают воспоминания?
— Иногда, — дернул плечом Ким. — Сам понимаешь, такие вещи трудно забыть. Но теперь он в любой момент может от них отрешиться. Нет больше этой связи, и воспоминания стали просто воспоминаниями. Без живого напоминания в голове.
Второй обернулся и окинул взглядом вскопанную землю.
— Что-то мы заболтались. Давай заканчивать, а то не успеем. А я не хочу на прощальном вечере помирать от усталости.
Друзья разошлись по разные стороны широкой полосы перекопанной земли, и каждый занялся своим участком. Третий работал в отдалении, и он, в отличие от них, почти управился.
Первый, возясь с саженцами, не переставал размышлять о словах Кима. Он старался не слишком выпытывать у друзей, что они теперь ощущают, и вообще, кем они стали, но надеялся, что это только пока, и что рано или поздно этот разговор состоится. Слишком уж сильное впечатление оставила после себя операция, которую Трэя провела чуть больше недели назад…
Обязанности судового врача в их тройке всегда брал на себя Ким. Но и Первый, и Третий тоже прекрасно были обучены оказывать медицинскую помощь. За свою, богатую на невеселые приключения жизнь Всеволод неоднократно оказывался на операционном столе, не единожды сам зашивал друзей, или помогал кого-нибудь оперировать. Он знал, что некоторые операции могут продолжаться несколько дней, но еще никогда не слышал и, тем более, не наблюдал воочию, как один-единственный человек будет, не отходя, стоять у операционных столов пять суток подряд, ни на секунду не отвлекаясь при этом от процесса.
Когда баланка погрузила в сон и Кима, Первый невольно поинтересовался, почему друга тоже понесло на операционный стол. Услышав сжатое изложение ситуации, Всеволод почувствовал гордость за Второго, так как друг, по сути, ставил крест на своей возможной семейной жизни ради спасения Третьего, и в то же время непроизвольно ощутил, что никогда уже не сможет относиться к фиксианцам как к «своим в доску». Слишком много секретов оказалось у этой расы, и все они были какими-то… чуждыми. Странными для человеческого понимания. Во всем Млечном Пути никто больше не обладал таким необычным набором качеств, даже отчасти.
Первый вспомнил росписи в заброшенном зале древнего храма, и в очередной раз задался вопросом: а были ли фиксианцы вообще уроженцами их галактики? Быть может, они были куда более древней расой, пришедшей откуда-то извне? И случайно ли Млечный Путь оказался такой благополучной галактикой, которая даже и близко не приблизилась к межпланетному империалистическому строю, в то время, как и Магелланово Облако, и Черный Глаз с лихвой наглотались этого «добра»? Была ли в этом заслуга только отдельных планет, или же кто-то со стороны приложил к этому руку? Или, может, даже не одну, а все шесть?..
У Первого не было ответов, и он знал, что, скорее всего, их и не будет. Не станет он ничего выспрашивать у Третьего, или рыться где-нибудь в поисках информации. Не его это миссия. Три капитана были рождены для того, чтобы защищать галактику от беззакония и открывать новые планеты, а поисками тайн прошлого пусть занимается кто-нибудь другой. Кто-нибудь молодой и любопытный. Такой, как дочь профессора Селезнева, например. С него же будет достаточно того, что друзья рядом, и что они счастливы. Хотя тогда, во время операции, он откровенно сомневался, что все получится…
Когда операция началась, Трэя словно окаменела. Даже руки у нее почти не шевелились. Работали только пальцы и странные приспособления, больше всего напоминающие стальные наперстки, из которых, на почти невидимой глазу скорости выскакивали тончайшие иглы. Всеволод искренне считал, что после подобного спины друзей будут похожи на расчерченное поле для игры в морской бой. Но иглы были настолько тонкими, что осталась только сеть крошечных точек.
Пять дней растянулись в невыносимо долгое ожидание, словно прошел месяц. Он все время находился возле Трэи, и первые дни она лишь иногда просила принести ей воды и помочь напиться, потому что ни на секунду не снимала своих странных перчаток. Когда его одолевал сон, приходила одна из смотрительниц и сменяла его, давая немного поспать на одной из кушеток. Она же приносила какую-то еду, и он жевал, абсолютно не ощущая вкуса, лишь бы не помереть с голоду. Три дня, пока оперировали Третьего, ему казалось, что все очень долго тянется, и непонятно, когда закончится. Но когда пришла очередь Второго, все стало гораздо хуже. Трэя уже почти не стояла на ногах, её без конца шатало, и ему пришлось стоять рядом с ней, удерживая баланку за талию, лишь бы она могла не отвлекаться от операции. У девушки каждые полчаса начинала идти носом кровь и Нирхея приносила чистые платки, а заодно и вкатывала ему какой-то стимулятор, помогающий продержаться без сна. Она же объяснила, что пояса заморозки можно использовать так долго, только если ты лежишь без сознания, но никак не находясь на ногах, да еще и в нервном напряжении. Эти два дня слились в какой-то сплошной однообразный поток оцепенения и ожидания. И когда прозвучал надтреснутый голос баланки, произнесший заветное «Всё. Закончила», Всеволоду показалось, что он очнулся от затяжного кошмара.
Впрочем, ему пришлось вытерпеть еще не один час, пока он дежурил под дверью ванной, слушая, как бедную девушку буквально выворачивает наизнанку, а потом отнести ее, бледно-зеленую, обратно в медблок. Они решили остаться там, пока Ким и Третий не очнутся. Выбрали себе по кушетке, и отключились настолько, что не слышали ни как приходили смотрительницы и укрывали их легкими одеялами, ни как очнулся Ким, которого последствия заморозки догнали прямо в медблоке, ни как вслед за ним с перепуганными глазищами подскочил Третий, который никак не мог понять, что произошло. Проспали почти сутки.
Очнулись уже перед рассветом следующего дня, когда друзья притащили им по чашке местного кофе. Всеволод полчаса выслушивал сбивчивые благодарности, плохо соображая, кто он вообще такой и чего от него хотят. Потом посмотрел на ехиднейшее лицо Кима, понял, какой у него примерно сейчас вид, отмахнулся и принялся цедить горячий напиток. Трэя так легко не отделалась — до неприличия счастливый Второй, который уже знал о подвиге баланки от смотрительниц, непременно хотел от души заобнимать спасительницу. Спасительница возмущенно рычала, отбрыкивалась и пыталась досмотреть сон, упрямо отказываясь открывать глаза. А потом, очень сонная и злая, выдала улыбающемуся от уха до уха Киму, что она жутко устала, что он поступил по-свински, и вообще, можно ей хоть немного поспать?!
Впрочем, когда не менее счастливый Третий поцеловал ей руки и, глядя ей прямо в душу своими огромными глазами, наговорил кучу благодарностей, Трэя и вовсе позабыла, что полминуты назад очень хотела спать. Сидела и смущенно таращилась на него, полыхая щеками. Похоже, у баланцев здорово заклинивало здравый смысл при виде фиксианцев. Всеволод тихо посмеялся над лицом девушки, но комментировать ситуацию не стал. В конце концов, не они первые, не они последние. В родной галактике фиксианцев тоже многие считали чем-то запредельно прекрасным, и за Третьим всегда следовал хвостик девушек, если им случалось задерживаться на какой-нибудь планете…
С того дня прошла ровно неделя. Трэя улетела на родную планету, потому что ее ждала работа, но обещала вернуться к их отлету. «Чайка», наконец, была полностью восстановлена и протестирована на наличие неисправностей. Все было в порядке, и теперь они могли лететь домой. А вчера вечером, не зная, какими еще словами благодарить смотрительниц, друзья спросили, могут ли они хоть что-нибудь для них сделать. Просьба телепаток их немного удивила — они попросили, чтоб каждый из капитанов собственноручно посадил на Балане дерево. Мол, только так на живой планете можно сохранить память о себе. Ну, а поскольку капитаны всегда и всё делали с размахом и душой, то они взялись посадить целую аллею. И теперь с упоением возились каждый со своим участком, спеша закончить к вечеру, чтоб успеть к прощальному ужину, который готовили смотрительницы.
***
Последний вечер на Балане прошел весело и шумно. Трэя привезла с собой невероятное количество незнакомой, но очень вкусной еды, и на поляне возле леса с размахом устроили пикник. Жгли большой костер, жарили на нем какие-то сладости, напоминающие земной зефир, рассказывали истории о родных галактиках, пели и танцевали. Смотрительницы, как оказалось, прекрасно владели местными струнными инструментами, и вместе составляли отличный ансамбль. Под медленную и очень грустную мелодию Трэя по очереди станцевала с каждым из капитанов, а потом долго краснела и говорила, что будет что вспомнить в старости. Всеволод, правда, очень подозревал, что говорила она только о Третьем, но все равно было приятно.
Он сам, как самый низкий из друзей, с удовольствием провел в танце каждую из смотрительниц и Ким потом долго подкалывал друга, что Ализис при этом была пунцовая. У Трэи оказался низкий, но очень приятный голос, и Второй с удовольствием обучил ее словам одной из самых популярных у космонавтов песен, и они вовсю распевали ее дуэтом. Было очень тепло, уютно и душевно, и в глубине души капитанам было жаль расставаться с внезапно обретенными друзьями и прекрасной планетой, которые подарили им исцеление и надежду на лучшее.
Когда уже была глубокая ночь, на догорающем костре вскипятили воду и заварили ароматный чай из сушеных ягод, а потом не спеша пили его, глядя на усыпанное звездами небо и считая пролетающие корабли. Жар от затухающего костра еще обнимал приятным теплом, но на радость праздника легла тень неизбежного расставания и все как-то попритихли. Всеволод думал о семье, вспоминал улыбку жены и мордашки сыновей, и понимал, что жутко соскучился. Третий тоже вспоминал дом и думал о том, что теперь в любое время сможет прилететь на родную планету не со страхом, что кто-то что-то узнает, а с гордостью, потому что он связан с самым лучшим человеком на свете. Тут же уловив смущение Кима, уверенно ответил ощущениями тепла и принятия. Второй до сих пор чувствовал себя… недостойным, что ли. Первые дни он сильно переживал, что его чувства окажутся слишком злыми или слишком неуравновешенными. Пока Третий не устроил ему показательную демонстрацию своих эмоций, нарочно вызвав в памяти все те злость, бессилие и ненависть, которые он испытывал, находясь в плену. Когда буквально сбивающая с ног волна негатива обрушилась на бедную кимову голову, он перепугался до чертиков. А потом выслушал от друга длинную лекцию на тему, что «фиксианцы вовсе не роботы, мы тоже злимся и психуем, просто держим себя в руках, и хватит нас уже идеализировать и принижать себя, ты меня доведешь когда-нибудь своим самокопанием!». После этого Второй немного успокоился, но все равно жутко смущался, когда ощущал ту волну обожания, которая неизменно накрывала его при соприкосновении с эмоциями Третьего. Друг воспринимал его почти как идола, от чего Киму неизменно хотелось забиться куда-нибудь под кровать и не вылезать, потому что с его тираническим отношением к себе чувствовать это едва ли не поклонение было слишком.
— Что вы будете делать, когда вернетесь домой? — нарушила тишину Трэя, которой было очень больно от мысли, что такие замечательные люди улетят уже завтра.
Впрочем, внешне она старалась этого не показывать. Ким перевел на нее взгляд и призадумался.
— Честно говоря, не знаю. Наверное, сперва навестим свои родные планеты. Третий и я не были там уже несколько лет. А Сева полетит к семье, скорее всего. Ведь полетишь? — обратился он к Первому.
— Конечно, — кивнул тот, вороша тлеющие угли палочкой. — Ненадолго, но увидеться очень хочется.
— А мне, наверное, сперва придется выдержать атаку ученой братии, — задумчиво протянул Третий, подперев подбородок двумя руками. — Восстановить в памяти и рассказать все, что сумел запомнить из своего путешествия. А потом я тоже хочу слетать домой…
«Ты со мной?»
«Конечно.»
Всеволод тихо хмыкнул, как будто и он услышал молчаливый обмен эмоциями.
— А потом мы снова отправимся в космос, — подытожил Ким. — Вряд ли мы сможем найти себе какое-то другое применение. Космос уже настолько стал частью нас, что искать что-то другое бессмысленно.
И два других капитана кивнули, соглашаясь.
— А вы? — Третий взглянул на сидящих напротив смотрительниц и Трэю.
Баланка зябко повела плечом.
— Я вернусь к своей работе. У меня обычно очень много операций в неделю. Раньше многие из них казались мне сложными, но после того, что случилось здесь… — девушка кривовато улыбнулась. — Чувствую, теперь я буду воспринимать свою работу, как отдых.
Фиксианец кивнул и перевел взгляд на смотрительниц. Те немного смущенно зашевелили ушами. За время, проведенное на Балане, друзья успели немного изучить этот странный язык, которым телепатки выражали любые эмоции, и теперь могли различить, что смотрительницы стесняются.
— Мы хотели остаться здесь, — смущенно сказала Нирхея. — Считали, что наша раса в чистом виде не должна больше существовать. Но, как показали последние события, наши умения еще могут быть полезны другим обитателям галактики. Та же расшифровка чужого языка. Без телепатии это заняло бы месяц. Да и…
Нирхея бросила на Третьего смущенный взгляд.
— Мы помним слишком многое, чтобы позволить этой памяти затеряться среди страниц исторических хроник. Так что, мы вернемся в галактику. Сам Балан не бросим, но дадим свои гены ученым, чтобы они могли воспроизвести их, и наша линия не прервалась.
Трэя придушенно вскрикнула и бросилась обнимать Нирхею. Большие уши смотрительницы пришли в вертикальное «очень-удивленное» положение.
***
К жилому зданию компания вернулась, когда было уже около двух часов ночи. Пора была расходиться по комнатам, чтобы хоть немного поспать перед отлетом, но все невольно медлили. Трудно было принять, что это — последняя ночь здесь. Ким жадно смотрел на полюбившееся ему здешнее небо, словно хотел впитать его бесчисленные огни — звезд и кораблей, Всеволод с печалью рассматривал ночной пейзаж, не освещенный искусственными огнями — редкое в нынешнее время зрелище. Трэя и Третий слегка отстали и тихо о чем-то переговаривались. По щекам баланки то и дело соскальзывали слезинки, и она радовалась, что в темноте этого не видно, усиленно при этом кивая каким-то словам фиксианца. До друзей лишь один раз донеслось ее тихое:
— Хорошо. Да, обещаю.
— Мы хотели спросить у вас, — нарушила тишину Нирхея, когда они подошли к порогу здания. — Вы будете рассказывать об этом путешествии там, у себя?
Капитаны переглянулись, и Всеволод, покачав головой, ответил за всех.
— Мы уже советовались на эту тему. И, если честно, не хотелось бы. Некоторые тайны не стоит раскрывать. А вы хотите, чтоб мы рассказали?
— Наоборот, — помотала головой Нирхея. — Мы тоже хотели попросить вас о молчании. Может быть, когда-нибудь наши миры все же пересекутся, но пока берегите свой, такой чистый и спокойный. Чтобы ему никогда не пришлось переживать то, что пережил наш.
— Сбережем, — абсолютно серьезно кивнул Первый. — А после нас вахту примет новое поколение. А вы берегите свой.
— Непременно, — грустно улыбнулась Нирхея и, помолчав, добавила, — Ну, по комнатам? Завтра, точнее уже сегодня, рано вставать.
— По комнатам, — печально согласился Ким, и поляна перед зданием опустела.
***
Утром, впервые за все время их пребывания здесь, пошел дождь. Капли стекали по иллюминаторам «Чайки», и из-за них фигуры смотрительниц и Трэи казались слегка расплывчатыми. Ким стоял у стекла, неотрывно глядя на машущих ему друзей. В руках он крепко сжимал снимок, который баланка успела сделать перед тем, как они поднялись по трапу. На космодроме технику использовать можно было, и маленькая камера запечатлела их всех, стоящих на фоне «Чайки». Получилось очень красиво, потому что фоном стал не просто бок корабля, а сапфировый силуэт птицы на его борту. И теперь Ким держался за этот снимок так, словно он был самым большим сокровищем в его жизни. Впрочем, нет. Самое большое сокровище сейчас стояло чуть позади него. И еще одно сидело в капитанском кресле, закладывая в приборы координаты обратного пути.
«Больно…»
«Я знаю. Мне тоже.»
— Планета плачет, — тихо добавил вслух Третий, взглянув на серое небо. — Ей тоже плохо.
Ким ничего не ответил. Вскоре загудели двигатели, и «Синяя Чайка», оторвавшись от стартовой площадки, начала подниматься в хмурое небо, плавно набирая скорость. Фигуры внизу в считанные мгновения превратились в точки, а потом и вовсе растворились на фоне местности. Второй до последнего не отходил от иллюминатора, и лишь когда Балан превратился в изумрудный шарик на фоне ослепительно-красивой звездной системы, капитан тяжело вздохнул и побрел на мостик.
— Готовы? — тихо спросил Всеволод, когда по курсу показалось исполинское кольцо синего света, заключенное в обод из странного орнамента.
Ким и Третий кивнули, пристегиваясь. Трэя говорила, что своим переходом через врата они должны были стабилизировать концентрацию энергии в них, но друзья больше не собирались рисковать. Первый выдохнул, словно перед прыжком в воду, и «Чайка» рванула вперед.
Через три часа безмолвия и темноты, которые наполняли собой уже знакомый капитанам войд, впереди вспыхнули ослепительные звезды, и эфир расцвел всевозможными сигналами и сообщениями на таком родном языке Содружества.
Они добрались.
Они были дома.
