Полдень шелкопряда

Слэш
NC-17
Завершён
493
автор
Пэйринг и персонажи:
Размер:
43 страницы, 9 частей
Описание:
Посвящение:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Награды от читателей:
493 Нравится 132 Отзывы 121 В сборник Скачать

Часть 7

Настройки текста
…Теплая рука коснулась его плеча, качнула на себя — и голое тело прижалось к спине. Все-таки это случилось. Сам привалился под бок. Хидан тоже не каменный, да. А постепенно все поддается обработке. Белые кости въехали подмышку, пересекли грудь. Какудзу накрыл руку Хидана ладонью. Как мало надо человеку, чтобы от полной сожалений тревоги перейти к счастью и надеждам на завтрашний день. Губы Какудзу дрогнули в улыбке. Он был сегодня на высоте, он все сделал правильно. Хидан медленно терся о Какудзу, горячее дыхание шевелило длинные пряди волос. Приятная зыбь тепла ощущалась на всей поверхности тела — и спереди она была более яркой. Словно что-то царапает кожу… как загрубевшие края швов. Сильные и нежные морские волны, смешанные с песком… Равнодушные к старой лодке у кромки воды… Шепот прибоя в корму… долгие следы влаги при отливе… У Какудзу не было сил шевелиться, не было сил на новые впечатления, он почти проваливался в сон. Только теперь весь марафон этого дня обрел для него целостность. — Хочу тебя, — шептал Хидан ему в шею, — хотел тебя все время. Со всеми твоими приколами, страшного, жадного, хитрого. — Хидан надавил грудью на Какудзу, медленно заваливая его на живот и гладя по спине. — С первого спарринга. Ну, ты сам понял. Только тебя, не твое сучье бабло. Ты жесткий. — Хидан лег на Какудзу, продолжая гладить его, проминать, тереться и нести чушь, от которой сводило ноги. — Ты выносливый. Злобный. Как паук. У тебя охуенное тело. А внутри все черное, хочу в тебя, чел, просто не дергайся. Хочу, чтобы пять твоих сердец бились тока для меня. Разденься для меня, Какудзу… Какудзу замер, словно его приложили пыльным мешком. Его широко раскрытые глаза смотрели в пол, на кровавую линию под локтем. Пара медных монет прилипла к ней. Руки Хидана, распустив спинные швы, плавно вошли в его чакру. Какудзу чувствовал, как они погружаются в нее, как в ответ на это его техника автоматически сгущает и выбрасывает навстречу плотную чакровую ткань, расправляющую себя во все стороны. Стоит сложить пару печатей — и эта ткань станет убийственной, пропитавшись техникой пламени, молнии или ветра, превратится в копья или клетку при активации земли, станет кипящей водой. Но ни на какие печати у него — разомлевшего и удовлетворенного — не было сил. В глубине спины находились четыре фарфоровые маски, в которых бились тщательно выбранные и присвоенные сердца. Они в свою очередь хотели лишь одного — прикончить рискующего глупца, защитив хозяина. — Да… да… — страстно шептал Хидан, вжимаясь в темное облако, словно оно ничем ему не грозило. — Возьми меня, Какудзу… Возьми в свою могилу… Я люблю мертвых, твердых как земля… без души… хочу быть таким, но нахрен не выходит… не могу умереть… ты почти мертвый… я так заебался… возьми меня сейчас, в темноте… возьми меня полностью… будь моей гробницей… Кожа на спине шокированного Какудзу полностью раскрылась, чакра обтекла Хидана, широко разойдясь вбок и вверх, с двух сторон, как упругие лопасти. Напряженная ткань чистой энергии, готовая к броску, к любой форме, которую придаст ей разум владельца. Хидан погрузился внутрь грудью, вмявшись в корни этой материи, и Какудзу ощутил его сердце на уровне остальных пяти. К несчастью, возбуждение Хидана — отнюдь не душевное — тоже отлично ощущалось, проникало в расслабленное, давно готовое тело Какудзу, влажно скользило — на крови или чем-то еще, и зеркальным образом переклинивало все реакции. Слова Хидана и сам его шепот, конечно, были страшным оружием — они звучали совершенно искренне. Хидан таким шепотом только молился. Не этого ли Какудзу так ждал весь день? Но главное — Хидан пользовался «измененным кодом», хотя по тупости своей, конечно, не знал, что это такое. «Возьми меня» — это спусковой крючок для мужчины, по которому он мгновенно делает стойку на женщину. Какудзу застонал, развел ноги, пуская Хидана — тьма сгустилась перед глазами и наполнилась алым, малиновым, багровым, сизым, всеми оттенками жгучего стыда и нечестивого, запрещенного соития. Глубоко вытесненное состояние, которым изводится воображение в двадцать лет. Стыд и его преодоление настолько возбуждали, что прочее просто срывало с петель. Чувствовал ли Какудзу стыд, когда болью доводил Хидана до транса? Да. Когда ласкал его ртом? Да. Когда подсматривал за ним? Да. Но несоизмеримо меньший. Многие табу и многие барьеры уже разрушены, этот оказался самым глубоким, последним. Медленное, жуткое движение Хидана внутри било в пах, наливалось там тяжестью и жаждой, ноющей сладостью и мучительным, болезненным предвкушением. Запретная техника работала, и физически почти не было разницы с первым из сегодняшних актов, но психологическая разница была огромной. Его, в многолетней броне от неподобающих чувств, неприступного, властного, действительно обслуживает молодой любовник. Ласкает Какудзу изнутри своим черным, тяжелым стеблем бамбука. И как бы он ни справился, что бы ни бормотал сейчас сам Какудзу — с утра он вышибет Хидана вон грубо и молча, возможно ударом в лицо, и все это никак не изменит заведенного жизнью порядка. От собственных мыслей Какудзу возбудился мгновенно, до спазмов в груди. «Взять Хидана» — именно так, взять полностью. Хидан был не просто медленным. Его вязкие, длинные движения были призваны мучить, распалять и плавить, температура мгновенно взлетела до предела, Какудзу подался навстречу. Потребность в грубом нервном возбуждении зашкаливала. Сердце Хидана грохотало внутри Какудзу, и остальные сердца радостно переняли этот страшный темп. Какудзу застонал — подгоняя, толкаясь в пол, желая жесткого и болезненного действия, да, вот так, вот так, детка, быстрого извержения. Или нет — он стонал от этого вытягивающего жилы, глубокого проникновения, мучения на грани эйфории, огромных температур, стремительного приближения без выхода к разрядке, почти классической пытки — желая, чтобы Хидан сдох немедленно, одним садистом меньше, хотя если он сдохнет — химия закончится. Хидан остановился. Какудзу взвыл. Хотя нет — Хидан не остановился, он просто замедлился еще больше. Какудзу чувствовал, как Хидана трясет — крупно, лихорадочно, эта дрожь пробивала даже путаницу чувств Какудзу, руки напарника на его плечах вибрировали от напряжения. Это значило, что Хидану очень трудно сдерживаться, но он не отпускает себя, продолжая мучить Какудзу из своих соображений. — Я просил тебя не двигаться, чел, — сипло сказал Хидан чужим севшим голосом. — Твоя могила очень узкая. Надо поставить на место башню, чтоб не налажать. — Твои сексуальные подвиги идут нахуй! — грубо выдохнул Какудзу. — Просто мать твою побыстрей! — Нет, — лег Хидан лицом в чакру, унимая дрожь. — Надо ощутить каждый миг вечности. Это другой вид агонии. Отдохни, бабло-сан. — Я убью тебя не просто страшно, — пообещал Какудзу, при этом его напряженная выброшенная чакра грозно замерцала и поднялась под острыми углами. — Я заставлю тебя съесть собственные яйца. — Ты очень страстный, Какудзу, — зашептал Хидан, — тебе нет цены. Знаю, у тебя было много кого до меня. Кого планируешь взять, когда я сдохну? Будешь соблюдать гребаный траур, или сразу оторвешься? — Не слишком ли высокие отношения, Хидан? — огрызнулся Какудзу. Но переключение внимания сработало, болезненное возбуждение упало. Хидан возобновил движения, тягучие и долгие, постепенно навязывая странный ритм: три коротких и мелких, один длинный глубокий толчок. Если на коротких сердечный ритм Какудзу мгновенно разгонялся, то на долгом все его пять сердец падали в бездну. Однако болезненный взлет желания не допускался, пытка стала более сладостной, чем мучительной, медленно поднимаясь по пологому склону, накаляя воздух, ускоряя дыхание и полностью растворяя Какудзу в его остром позорном блаженстве снизошедшего льва, лицом в пол. Хриплое резкое дыхание Хидана прошивало лопатки, его горячая кожа и глубоко впившиеся пальцы неумолимо приближали финал. Только сейчас чужая обнаженность ощущалась полностью, при этом собственное осязание было сдвинуто, словно Какудзу надел чужой костюм. Хидан остановился. Его сердце грохотало. Долгая пустая судорога прошила Какудзу, вызвав серию сильных, глубоких спазмов. Дыхания не хватало. Хидан упал лицом в чакру. Какудзу не чувствовал ни его, ни собственного веса — он плавился, комкал бумажный номинал и поносил Хидана. Он хотел кончить, он был так близко — и этот гребаный говнюк все испортил. Жажда завершения была невыносима, но и блаженство текущего промедления тоже, время растянулось — как перед смертью — каждая доля секунды была особенной. До них Какудзу ничего не знал о слове «страсть». Уровень возбуждения был таким высоким, что обычно разрядка наступает раньше. Удерживание этого уровня само по себе было большим достижением. Какудзу не думал, что Хидан на такое способен. Хидан зашипел. Или зашептал. Стресс обостряет восприятие, поэтому Какудзу разобрал, что Хидан шипит на его сердца. Это было самое дебильное и тупое действие за все время их знакомства. Уговаривает их перестать биться? Снимает собственное напряжение? — Ты поразил меня, Какудзу… в самую душу, — хрипло сказал Хидан, поднимаясь на руках. — Ты номер один в моей сраной жизни после Дзясина-самы — двинулся он. — Мог бы загнать тебя до смерти. Но тогда я мать твою затоскую навеки! — тянущий ритм, в котором начал двигаться напарник, пластины его грудных мышц в чутких нитях чакры, горячие выдохи за спиной взвинтили накал чувств до нереальных величин. Почему Какудзу потерял так много времени? Зачем он привык к тому, что никому не нужен? Что он берег? Ждал, пока смерть не возьмет его? Вот в этом облике?.. — Охренеть! — взвыл Хидан, дрожа, — Я твой, чел! Похоже это гребаное Просветление! — его движения пошли по возрастающей, неуклонно набирая скорость, и Какудзу было все равно, что мелет напарник. Толчки участились, что было верным признаком начала освобождения, сильнейшая волна возбуждения накрыла Какудзу — и вместе с криком Хидана мир взорвался. …Ничего не знает о времени тот, кто не срывался с высокой горы вместе с камнепадом. Тяжело упала в центр спины влажная, дурная голова. Горячее голое тело, прилагавшееся к ней, полностью принадлежало Какудзу. Его сладостные спазмы, пожалуй, стоили больше содержимого старого чемодана, поскольку были даны добровольно. Какудзу безотчетно сжал рукой мятые купюры. …Чакра дрожала, так и не получив сигнала к нападению, и теперь медленно закрывалась над Хиданом, обволакивая его по ногам и голове, как чужеродный, но нужный груз. — Хидан! — повернул голову Какудзу, пытаясь лениво стряхнуть напарника на пол. — Ты наконец утешился? — Лучше б чел ты меня убил, — пробормотал Хидан, судорожно врастая в Какудзу. — Ты мне нравишься. Что к чему… — его язык прямо на ходу заплетался, что говорило: на сегодня концерт окончен. — Надорвался? — усмехнулся Какудзу. — Чета пожадничал… — изнуренно отозвался Хидан. — Стал как ты… теперь пиздец… хотел немного боли… — Ты тупее, чем я думал, — заключил Какудзу. — А теперь дай мне отдохнуть. — Я с тобой не закончил, — обхватил его руками Хидан и замолк. Устремившаяся на место чакра плотно стягивалась вокруг чужеродного тела, уплотнялась в кокон. Какудзу почти ничего не контролировал, странное решение Хидана окончательно вышибло его из реальности — он хотел поглотить Хидана, это было правдой, но не в виде уродливой адской бабочки. Тем не менее его чакра, без того липшая к Хидану, была умнее: она спеленала его, прижав к позвоночнику, и — судя по зеркальным ощущениям — полностью освоила. Какудзу чувствовал себя укрытым и защищенным, все тревоги отступили, было жарко, кожу приятно покалывало. Из глубин сознания поднималось законное, ничем не оправданное блаженство. Мысли все портили — и Какудзу отдался тупому переживанию момента. Шевеление живого тела прекратилось — от него остался только стук сердца. Ускоренный, ровный. Даже дыхание не ощущалось. — Ты безумен, — громко сказал Какудзу. — Ты умрешь быстрой смертью, Хидан. …Он знал, что ему не ответят.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.