Once upon a time...

Неужели слова, которые я никогда не говорил, Ранят так же сильно, как те, что я произнес? Знаешь, меня никогда это не заботило, До тебя. Винсент сидит за столом и наблюдает, как готовит завтрак Ив. Как он проворно переворачивает панкейки, помешивает тесто, отпивает кофе и напевает под нос. Винсент тысячи раз видел, как готовит Ив, но никогда не слышал, чтобы тот напевал при этом! Почему? Чтобы слышать пение по утрам, нужно было всего лишь начинать день не с вопроса: «Где мои чертовы носки?!», а с поцелуев и с заверений, что эти морщинки в уголках его глаз просто чудесны. Если бы я мог повернуть время вспять, Если бы я мог отмотать все назад... Все чаще Винсент думает о том, что хотел бы все переиграть, отмотать назад и не позволить Иву сомневаться, бояться. Но сделанного не воротишь. Он собственными руками разорвал грудь Ива, вынул сердце, засунув вместо него комок недоверия. И этого уже не исправить. Никогда. И я буду первым, кто попросит прощения, Первым, кто скажет, что он глупец. Почему я всегда это делаю? Это безнадежно? Или ты все еще хочешь, Чтобы мы встретились у алтаря? Пышные панкейки уложены горкой в центре большого блюда, половину Ив заливает шоколадным соусом, а вторую — медом. Получаются такие толстые пропитанные шоколадом и медом блины. Прямо как они любят. — Что? — Ив удивленно смотрит на все еще не набросившегося на еду Винса. — Мне очень жаль. Повисает молчание. Ив смотрит в окно и не знает, что ответить. — Я полный придурок, что позволил всему этому произойти с нами. И ты меня никогда не простишь. Но лучше я всю жизнь буду кругом виноват, зато с тобой, чем один, сожалея о прошлом каждую минуту. — А ты никогда, — Ив переводит взгляд на него, — не думал, что спустя время вот такого существования, несения повинности рядом со мной ты возненавидишь меня? Возненавидишь за боль, за чувство вины. А ты возненавидишь! Рано или поздно. И мне это никакого счастья не принесет, поверь. Зато сейчас происходит что-то очень странное. — Ив улыбается и замолкает. — Что происходит? — Очень многое. Столько всего, что я даже... забываю. Забываю, что ненавижу тебя, забываю, что не люблю, не нуждаюсь больше. У меня вылетает из головы, что ты вытворял последние годы. Я вижу тебя сейчас, в эту минуту, чувствую так, словно только вчера был Хогесхол... Я помню Норвегию и запах костра, но не помню вкуса успокоительных, что жрал пачками, пока ты шлялся черти где. Не напоминай мне и, возможно, все будет хорошо. Я никогда тебя не прощу, но я могу забыть. Я уже забываю, и своими заверениями о собственной вине ты только мешаешь моей избирательной амнезии. Ешь. И Винс послушно кивает, принимаясь за завтрак. И я рассказал тебе Все свои секреты и страхи. Я расстался с ними. И это замечательно. Ты единственный. Ты единственный. Разве не знаешь? Я исчезаю из твоей памяти? Расстояние размыло границы? Говорят, время лечит, Но это не так. Это хорошая сказка — забыть все, выкинуть, словно и не было ничего. Но нет, они не забудут. Не простят. Впервые Винс хочет этого развода, глядя на спокойно завтракающего Ива, который отделяет самую шоколадную часть панкейка и подкладывает ее в тарелку Винса. Ужас какой-то! И развестись плохо и остаться вместе невыносимо. Так что прав был Ив, говоря, что иногда проще умереть, чем пытаться найти компромисс. У Винса начинается острый приступ паники. В глазах темнеет, пульс зашкаливает, он пытается вдохнуть, но грудь сдавило и в горле пересохло. — Что с тобой? — Ив смотрит на помутившиеся глаза мужчины напротив и едва успевает его поймать, когда Винс начинает заваливаться почему-то назад, а не в бок. Я буду запинаться на каждом слове, Я знаю, что не заслуживаю этого, Скорее всего, я все испорчу, Но я должен сказать тебе. Сказать, что я сожалею, Сказать, что я глупец. Почему я всегда это делаю? Это безнадежно? Или ты все еще хочешь, Чтобы мы встретились у алтаря? Ив сидит на полу в обнимку с Винсом и укачивает его, как маленького, прижимаясь губами к его виску. Где-то был аммиак... Но, пока он раздумывал, стоит ли оставить Винса одного и пойти на поиски медикаментов, тот уже полностью пришел в себя и сидит, вцепившись в Ива. — Отпустило? — Вроде да, — Винс вытирает выступивший холодный пот и вжимается в Ива теснее, тот лишь обнимает крепче. — Это так ужасно, да? То, что мы сделали. То, кем мы стали. И то, что мы сделали друг с другом... — О! Прекрати! Это моя прерогатива ныть, ты-то с чего вдруг такой чувствительный? В ответ Винс вздрагивает, и Ив начинает гладить его по рукам, целовать в плечо и шею, вынудив склонить голову к плечу. На самом деле, как ни парадоксально, более эмоциональным, открытым, ранимым в их паре всегда был Винсент! Никто бы никогда не догадался, но так и было. Так получилось, что Ив очень быстро поддался чувству влюбленности, а потом и привязался к Винсу. А тот просто не был создан для одиночества! Он болел, хирел и совсем погибал без внимания и нежности. Так они и сошлись. А вот теперь главный вопрос: где тут любовь? Что за херня вообще «любовь»?! В каком месте она у них была? И я рассказал тебе Все свои секреты и страхи. Я расстался с ними. И это замечательно. Ты единственный, Ты единственный, Разве не знаешь? Разве не знаешь? Ты единственный. — История стара как мир, дело яйца выеденного не стоит, тогда почему нам так херово? — Ив гладит Винса по рукам и шепчет едва слышно на ухо, от чего по всему телу Винса бегут мурашки.