***
Первую надпись Том оставил перед пасхальными каникулами. Народ томился в ожидании дня отъезда, и новость о появлении некоего наследника вызвала большой ажиотаж, подорвав обычную для последнего дня учёбы рутину. Весь день они обсуждали светящуюся надпись "Трепещите, враги наследника", написанную Томом на стене в коридоре. Студенты уехали домой, задаваясь вопросами: что за наследник, кто его враги и почему им стоит трепетать. Том с улыбкой провожал спешащую на вокзал толпу взглядом, сидя на подоконнике библиотеки. Он знал, что за время каникул люди напридумывают множество самых разных объяснений, а когда вернутся, будут делиться домыслами друг с другом и ожидать развития событий. И Том им это развитие предоставит... За всеми хлопотами он даже не заметил, как перестал думать о паршивой Беленькой. Она так и оставалась для него невидимой, но теперь исчезла ещё и из головы. И хорошо — Беленькая не стоила того, чтобы забивать ею свои мысленные пространства. В ночь после возвращения студентов на стене появилась ещё одна надпись, разъясняющая, чьего наследника стоит бояться и кому именно. Объектом своего презрения Том выбрал грязнокровок, ведь именно их пытался не допустить к обучению Слизерин. Именно их презирали люди, чьего общества он желал. Выводя на камне буквы светящейся краской, Том представлял, как Эйвери будет стоять на коленях и целовать его ноги, раскаиваясь в сказанном. За завтраком люди разговаривали только о наследнике Слизерина. Последние потомки — Гонты — были крайне придирчивы к степени чистокровности кандидатов в супруги, придирчивее других семей... Они практиковали близкородственные браки, но теперь в живых остался один-единственный представитель их семьи. Настолько уродливый и лишённый рассудка, что с ним не желала породниться ни одна семья. Потому род Слизерина считался угасшим, ведь смерть последнего Гонта была делом времени... И тут оказывается, что наследник основателя находится прямо здесь, в школе. Конечно, большинство утверждали, что это всё проделки какого-то шутника, жадного до внимания, но при этом не упускали возможности выдвинуть предположения, кто может быть этим наследником, кто достоин. Том в этом списке тоже был. Он хотел рассказать о своей причастности к этим надписям в конце учебного года. Рассказать только рыцарям, показав в доказательство целого василиска, подчиняющегося его воле. Он бы заставил Ш-шос-с-су закрыть глаза, чтобы не превратить их в камень. Один только взгляд на огромную змею, которая понимает его, и которую понимает он... этого должно было хватить, чтобы вернуть их лояльность. Их трепет. Их абсолютное подчинение. Том так и считал бы это лучшим событием в его жизни, если бы только не случилось то, чего он желал больше всего. Он нашёл способ. Способ победить смерть. И всего-то нужна была одна человеческая жертва. Ему ещё не доводилось убивать людей. На его счету числился только кролик. Том заставил зверька повеситься в отместку этому Билли Стаббсу, который забил палкой его змею, потому что она, видите ли, ядовитая и пугает девочек. Мерзавец убил единственное существо, которое любило Тома! Билли все сочли героем, но стоило Тому ответить тем же и убить приютского кролика, о котором тот мальчуган заботился даже с большим усердием, чем остальные дети, как на него спустили всех собак. Никто даже не оценил изящества, с которым Том подошёл к решению проблемы. Билли воспользовался палкой, как примитивный пещерный человек, Том же использовал свой мозг. Какой ещё ребёнок был способен заставить кролика повеситься, вопреки самому сильному инстинкту — инстинкту самосохранения? Но миссис Коул только наказала его, заставив стоять на коленях в углу на крупе. Том считал это несправедливым. Когда он, расплакавшись впервые в жизни, рассказал ей о смерти змеи, воспитательница не только не приняла мер в отношении Билли, но ещё и на Тома накричала, сказав, что истребление этих ползучих гадов — дело богоугодное. Если бы не это, Том бы не пошёл на крайние меры. Это они были виноваты в случившемся. У него просто не было иного выбора, кроме как взять ситуацию в свои руки и совершить самосуд тем способом, каким он умел лучше всего. И ни одна душа его не поняла и не приняла. Но люди... Том знал, что при необходимости его рука не дрогнет, но закон убийство человека трактовал однозначно, а проблем с правоохранительными органами приобретать не хотелось — это могло помешать его будущей карьере. Хотя работа в тех же органах предполагала возможность убийства. Авроры вполне могли прикончить преступника во время налёта, если того требовала ситуация. Когда Том был помладше, он воображал, как гоняется за плохими волшебниками, демонстрируя, насколько превосходит их всех в магии, но с возрастом понял, что его больше привлекают исследования. Он хотел свободно изучать магию, особенно скрываемую от обывателей, и потому Отдел Тайн манил его гораздо больше, чем аврорат. Невыразимцы имели доступ к знаниям столь секретным, что в их трудовом договоре значился пункт об обязательном стирании памяти при увольнении. Подобная строгость компенсировалась большой зарплатой, хорошей страховкой и привлекательными карьерными перспективами. И, кажется, иногда и там возникала необходимость убивать... Тем не менее, ждать десяток-другой лет, чтобы получить законное право на убийство, он не мог. Ему нужен был свежий труп в ближайшее время. Жертва была необходима для создания крестража — якоря из кусочка души, который не дал бы её обладателю исчезнуть с лица Земли, если физическое тело приходило в негодность. И Том знал, кого следовало пустить на это благое дело. Ответ был прост и очевиден: нужно было убить лишнего Тома Риддла, чтобы единственный и неповторимый Лорд Волдеморт жил вечно. Все родители должны были вложить себя в своих детей. Пришло время и его папаше внести вклад в его воспитание. Нужно было лишь найти его... И поиски он хотел начать со своего дяди, последнего Гонта, который мог знать, что случилось с мамой. Он собирался испробовать все известные ему поисковые чары, но если они не сработают, то придётся обратиться в Лютный переулок, где информацией торговали точно так же, как мётлами и совами.***
Всё шло хорошо. Он подогревал слухи, не отвлекался на Беленькую, продолжал перелопачивать запретную секцию библиотеки, иногда надевал алую мантию, чтобы наказать нашкодивших ребятишек, оказавшихся в отличие от некоторых недостаточно ловкими, чтобы от него сбежать. Том старался не привлекать к себе внимания и оставался осторожным, чтобы не выдать существование Ш-шос-с-сы раньше времени. Но порой осторожности недостаточно. Приготовиться ко всему невозможно, сколь умным ты бы ни был. Непредвиденные события случаются, а случайности приводят к непредсказуемым последствиям. Том намеревался показать василиска рыцарям сразу как пройдёт последний экзамен, непосредственно перед отъездом, но... он проявил беспечность. Дело было после одного из самых сложных практических зачётов, он устал, переодеваться было лень, и он решил не спускаться в Тайную комнату, а поговорить с Ш-шос-с-сой в туалете, у трубы. Она рассказывала ему о том, что поймала нескольких крупных крыс и напрашивалась на похвалу. — Х-хорош-шая девоч-чка, — Том погладил её по носу. В этот момент Ш-шос-с-са напряглась и попыталась повернуть голову в сторону, но ей будто бы что-то помешало. Том посмотрел в ту сторону, но обнаружил только кабинки с одной стороны и голую стену с другой. Вход располагался за углом и не проглядывался, но он поставил заклинание, которое должно было оповестить его о приближении человека ещё до того, как тот достиг бы двери. — Ч-что такое, девоч-чка? — Там ч-человеч-ческое дитя, но я не могу с-с-смотреть на неё, — ответила Ш-шос-с-са. Вдруг дверь одной из кабинок отворилась и оттуда выглянула девочка — когтевранка Миртл, легко узнаваемая по дурацким хвостикам и огромным круглым очкам. В тот же момент Ш-шос-с-са сумела наконец повернуть голову, и девочка, открывшая было рот, чтобы возмутиться наличию в женской уборной элемента мужского пола, просто упала замертво, не успев произнести ни звука. Нет. Том схватился за голову, впившись пальцами в черепушку и взлохматив волосы. Нет-нет-нет-нет. Он этого не планировал. Он не хотел никого убивать, не в школе. Он не хотел привлекать к себе внимания... Но его желания больше не имели значения. Мёртвая девочка лежала на полу туалета, потому что ему было лень сегодня спускаться по трубе. Чёрт. Чёрт. Чёрт-чёрт-чёрт. Он мог проверить присутствие людей заклинанием, но так устал, что удовлетворился тишиной и отсутствием ног, видных из-под дверей кабинок. Чёртчёртчёртчёртчёртчёртчёртчёртчёртчёртчёртчёртчёртчёртчёрт. — Зач-чем ты туда с-с-смотрела?!— прошипел он, замахнувшись на змею рукой. Ш-шос-с-са вся сжалась и зажмурилась. — Я не могла с-с-смотреть, с-с-стало интерес-с-сно, — отвечала она, прячась за своим хвостом. — А потом с-с-смогла. Том с трудом сдержал злость и опустил руку. У него не было времени ругать змею, нужно было срочно придумать что-то. Стереть признаки своего присутствия, проскользнуть незамеченным по коридорам, оказаться подальше отсюда, придумать себе алиби и... Том замер, парализованный внезапно возникшей мыслью. А разве не это ему было нужно? Чья-то смерть. Ш-шос-с-са была его животным, его орудием, поэтому и Миртл можно было считать его жертвой. Да, он хотел найти отца и расквитаться с ним за то, что тот не был рядом, когда мать умирала при родах, и не появился после, хотя у него на это было целых шестнадцать лет, но поиски пока не дали результатов, потому как имелись территориальные ограничения для заклинаний, а труп уже лежал прямо перед ним. Свежий, с определённой точки зрения убитый им труп. Нужно было пользоваться моментом. Том отправил василиска в подземелье, наказав и носа не высовывать из своего гнезда во рту статуи Слизерина, закрыл вход и принялся рыться в сумке. Как он мог не подумать о сосуде для крестража раньше? Нужно было взять что-нибудь памятное, одним своим видом вызывающее трепет. Что-нибудь с историей, со значением. Достойное содержать осколок его души. Но сейчас в сумке ничего такого не было. Да у него вообще ничего такого не было! Он же нищий! Самой ценной его вещью была волшебная палочка, но к ней привязывать якорь нельзя было — кто знает, как подействуют на крестраж магические искажения. Но не в чернильницу же помещать кусок своей души... С каждой секундой паника нарастала. Он рылся в сумке, а время утекало. Казалось, что вот-вот в дверях появится кто-нибудь из профессоров и тут же отправит его в Азкабан. Наконец, в его руках оказался дневник. Кожаная книжка, дорогой вид которой когда-то его перевозбудил... Он не мог больше раздумывать. Положив дневник мёртвой девочке на грудь, он склонился над ней и начал по памяти читать заклинание, то и дело убирая спадающие на глаза волосы. Том заранее заучил все сорок две строки сложного рунного текста, который нужно было произнести на одном дыхании — для создания крестража требовалось, чтобы "испустили дух" оба участника процесса: и жертва, и заклинатель. Но на этом все сложности заканчивались. Когда обряд был завершён, Том даже не почувствовал ничего. На успешность ритуала указывали лишь стремительно исчезающие со страниц дневника записи — сухие чернила, которые его стараниями приняли когда-то форму красивых остроконечных букв, впитывались в страницы. Том не стал дожидаться, когда кусок его души вберёт в себя все воспоминания, когда-либо записанные на страницах дневника, и сунул книжку в сумку, а сам наложил на себя исчезательные чары, разбившимся яйцом растёкшиеся по голове, и пошёл прочь от места преступления. Когда он уже преодолел пару пролётов и направился ко входу в своё подземелье, снимая с себя невидимость, успокаивая дыхание и приводя в порядок волосы, чтобы не выдать свою недавнюю спешку, вдалеке, как раз с той стороны, откуда он бежал, раздался пронзительный девчачий крик. Произошедшее настигло его полчаса спустя. Он с деланным безразличием листал учебник, сидя в гостиной, у всех на виду. Люди редко обращали внимание на точное время, в воспоминаниях ориентировались больше на приблизительное, субъективное время. Если их потом спросят, то они вспомнят, что в этот час Том был в гостиной. Тот факт, что стена, служащая входом в слизеринские спальни, раздвигалась сама, без помощи проверяющего портрета, тоже играл ему на руку. Нужно было лишь отыгрывать свою роль идеального студента-старосты. Никто его не заподозрит. Никому в голову не придёт дикая мысль, что он мог... Когда Том пролистал уже десятую страницу, ни одну из которых он так и не сумел прочесть невидящим взглядом, в гостиную вбежала слизеринка с третьего курса и громко объявила о том, что заучку с Когтеврана пришили прямо в туалете и что весь Хогвартс уже на ушах стоит. Том, как и все остальные, пошёл к этажу, где располагался женский туалет, в котором произошло несчастье. Всего за несколько минут разговоров образовалось столько слухов, сколько не набралось бы за целый год. Кто-то выдвинул предположение, что школу теперь закроют. Об этом Том не подумал, и теперь был захвачен мыслью о том, что потеряет возможность здесь жить и учиться. Ему нужно было как можно скорее разузнать реальное положение дел, чтобы успокоиться. Когда они стояли на пролёт ниже, мимо проплыли носилки с укрытым чёрной тканью телом. Следом шёл колдомедик с печально склонённой головой. Студенты потопали за ним, подавляя желание завалить беднягу вопросами. Том же остался стоять у перил, на верхней ступени, глядя на площадку. Дамблдора он встретил встревоженным взглядом. Профессор трансфигурации спускался по лестнице с не менее печальным лицом, чем колдомедик. Но его главной заботой сейчас был не труп и даже не обдумывание того, как объясняться перед родителями — не только перед отцом и матерью Миртл, но и перед родителями всех учеников, которые будут страшно переживать за безопасность своих детей. Сейчас он старался успокоить только одну девочку — Беленькую, жавшуюся к его ноге. Дамблдор поглаживал её по головке и убеждал, что ей ничего не угрожает, что на неё никто не нападёт, что с ней не произойдёт того, что произошло с Миртл. Но не было похоже, что Беленькой хоть сколь-нибудь страшно. Она даже не обращала внимания на профессора, вместо этого глядя на Тома с таким любопытством, будто видела его впервые. Он узнавал этот взгляд — поступившие в приют новенькие девочки при его появлении всегда вот так поедали его глазами и надеялись, что он заговорит с ними первым. Том не понимал этой зацикленности на внешности, его даже огорчала собственная красота, ведь дальше неё мало кто пытался заглядывать. Мало кто задавался вопросом, какое могущество скрывается за этой прекрасной маской... Том нахмурился. Почему он видел Беленькую? Она скрывалась от него много месяцев. Том успел позабыть эти соломенные волосы, пребывающие в беспорядке, и водянистые глаза, обрамлённые пушистыми пожухлыми ресницами... Сейчас её лицо уродовала ещё и засохшая кровь, размазанная под носом, по щекам и подбородку. Она же покрывала маленькие руки. — Риддл? — Дамблдор заметил его. — Будь добр, отведи Лилию в медпункт. Мистер Ширли сейчас... занят... Поэтому прошу, позаботься о бедняжке. Напои укрепляющим зельем и успокоительным и проводи в башню Хаффлпаффа. Беленькая отстранилась от его ноги и шагнула навстречу Тому, всё так же не сводя с него заинтересованного взгляда. — Это она... первая пришла туда... И, возможно, всё ещё находится в шоке. Будь аккуратен. Ах, да... Дамблдор перехватил Лилию, развернул к себе и взмахом палочки очистил её от крови, после чего вновь подтолкнул к Тому. Девочка без вопросов вложила свою маленькую ладошку в его ладонь, но юноша не обратил на это внимания, лишь рефлекторно сжал пальцы вокруг её тёплой кисти. — Профессор... — начал Том, подбирая слова так, чтобы ничем себя не выдать. — Уже пошли слухи... У меня нет дома... Они ведь не закроют теперь Хогвартс? Правда, профессор? — Я понимаю, Том... Но, боюсь, у директора Диппета не окажется выбора. — Если это прекратится, если того, кто это затеял, поймают... — Не хочешь ли ты что-то рассказать мне? — спросил Дамблдор. — Нет, сэр. Ничего. — Тогда ладно. Идите... — Всего доброго, профессор. Том судорожно сглотнул. Маленький сгусток слюны прошёлся по пересохшей глотке, совсем её не увлажняя, а скорее царапая. Том с трудом подавил позыв раскашляться и пошёл вниз, утягивая девочку за собой. Беленькая послушно следовала за ним, прыгая со ступеньки на ступеньку, чтобы поспевать за его шагом. Задрав голову, она пялилась на него без намёка на смущение. Когда они пришли в медпункт, Том усадил девочку на самую близкую ко входу кровать, открыл шкаф с зельями и, быстро перебрав бутылочки, стукающиеся друг о друга стеклянными боками, достал две нужные. — Пей, — сказал он, сунув ей в руки укрепляющее. Сам он сел напротив на табурет. Беленькая залпом выпила содержимое бутылька и даже не поморщилась, хотя вкус у него был очень горький. Всё это время она не спускала с Тома глаз, глядя вроде бы даже и не на него, а будто бы сквозь. — Ты быть такой красивый, — восхищённо прошептала она. — Чёрный-чёрный. Быть сон без видения. Быть ugol'. Быть тёмный небо без звезда. Быть barhat. — Она на секунду заткнулась, ещё раз поглядев на него уже сфокусированным взглядом, как на сверкающий огромный бриллиант, и добавила, широко улыбнувшись: — Красиииивый. — Это тоже выпей, — игнорируя сказанное, Том сунул ей в руку успокоительное. — Хотя ты не выглядишь особо обеспокоенной. — Я разное видеть. — Она поставила зелье на прикроватную тумбу, подтверждая, что ей это не нужно. — Мой село быть много труп. Обычный дело. Дедушка говорить, не быть смысл переживать. И ты не переживать. Необычный человек не переживать. Том потёр переносицу пальцами. При слове "труп" он вспомнил, как выглядела Миртл, распластавшаяся на кафельной плитке. Без дыхания, без движения, без сознания... Побледневшая, окаменевшая, безразличная к ритуалу, который он проводил над её мёртвым телом. В голове у Тома помутилось, он уставился в пол. С каждой секундой становилось сложнее дышать. Он всё чётче осознавал, что убил человека... По-настоящему убил. Тёплая ладошка легла Тому на щёку. Большим пальцем Беленькая погладила его по скуле. Едва осознав происходящее, Том шарахнулся от неё, как от огня, сбив табурет и отскочив на пару метров. — Что это было?! — закричал он, приложив руку к коже, ещё хранившей тепло от недавнего прикосновения. — Н-нежность? — неуверенно предположила Беленькая, всё ещё держа руку вытянутой перед собой. — Я не знать, это быть первый раз, когда нравиться мальчик... Я что-то делать не так? — Да, Беленькая, ты вообще всё делаешь не так! Даже твоё рождение — одна большая ошибка, нарушившая баланс во Вселенной! Ты просто чёртово недоразумение... Ты... Ты... — Том тёр щёку так, будто она была изляпана в грязи. Быстрые движения уже начали обжигать кожу, оставляя на ней розовый след. Что сегодня за день такой... Как всё так получилось... Всё не должно было обернуться таким образом... Всё это... Воздух перестал поступать в лёгкие. Как Том ни старался, он не мог вздохнуть. Дыхание спёрло. К горлу подступила тошнота. Он пошатнулся, сделал шаг назад и, окончательно ослабев, сполз по стеночке на пол. Сознание покинуло его.***
Что-то шлёпнулось ему на лоб, и по вискам полилась холодная вода, затекая в уши. — Что за... — Том открыл глаза и слабой рукой стянул с лица сочащуюся водой тряпочку. Он лежал на кровати, а Беленькая сидела рядом на табурете. На тумбе стояла чаша с водой. Глядя на влажные рукава мантии Беленькой, не сложно было догадаться, что происходило, пока он был в отключке. Чёрт. Лучше бы он так и лежал на полу, чем был обязан ей за заботу... Его недовольный стон Беленькая расценила по-своему. — Не быть смущение. Раскольников тоже плохо чувствовать. Но ты быть особенный, это проходить. Она протянула ему бутылёк с успокоительным, которое ей так и не понадобилось. Том не стал противиться и выпил его содержимое. От случившегося его перетряхивало гораздо сильнее, чем он ожидал. Словно это был вирус, который медленно разрушал его изнутри, ослаблял и умалял его способности к сопротивлению внешним обстоятельствам. С Беленькой, в отличие от него, всё было в норме, но он всё равно довёл её до входа в башню Хаффлпаффа, как наказал Дамблдор. Нужно продолжать быть прилежным старостой. Нельзя было демонстрировать своё смурное состояние, чтобы не вызвать подозрений.***
Никто не тыкал в него пальцем, но Том понимал, что нужно выдать кого-то за виновного. Во-первых, чтобы отвести всяческие подозрения от себя, а во-вторых, если этого не сделать, то школу закроют и ему придётся жить среди маглов, не имея возможности колдовать ещё полгода. Да, теперь у него была страховка на случай смерти, но кто знает, сработает ли она? Нужны были запасные варианты. Складывать все яйца в одну корзину... это первая ошибка человека, желающего улучшить своё будущее. Нельзя рассчитывать на что-то одно, ведь если оно не сработает, то это разрушит абсолютно всё. К тому же, в Хогвартсе он мог жить. Спокойно спать, не бояться, что утром на столе не будет еды, не тратить шестнадцать часов в день на работу... В магловском мире его ждало лишь выживание, которое поставило бы крест на всей его дальнейшей жизни — без полного образования в магическом мире можно было рассчитывать разве что на должность завхоза. Аристократы могли позволить себе репетиторов и экзамен в частном порядке, а он... За бесконечной работой он и не заметит, как все шансы на хорошую жизнь пролетят мимо. Первым делом ему пришлось заставить Ш-шос-с-су опять впасть в спячку. Она умоляла его не делать этого опять, ласкаясь пуще прежнего, пытаясь увести его от статуи, но Том был непреклонен. Нельзя было допустить, чтобы хоть кто-то на неё вышел. Чтобы змея не сопротивлялась, он обещал вернуться совсем скоро и снова её разбудить. Обещал, что потом позволит ей ползать везде, где она захочет. Только будущая награда заставила Ш-шос-с-су заползти обратно в чрево статуи Слизерина и вновь уснуть. Теперь Том судорожно соображал, кого же подставить... и вспомнил тот давний ноябрьский разговор с Хагридом. Великан упоминал Арагога — некую серую зверушку. Великан не отличался здравым смыслом, постоянно таскал животных, которые представляли опасность для студентов... Можно было спихнуть всё на здоровяка и его неконтролируемый зоопарк. Юноша выследил Хагрида, обнаружил убежище его питомца и подставил его. Всё он проделывал как во сне, в лихорадочном сне, подробности которого потом вспоминались с трудом. Каждую секунду ему казалось, что он вот-вот облажается, но всё шло, как по маслу. И это лишь усугубляло его тревогу. Было назначено слушание. Тома позвали свидетелем. Когда он пришёл в нужный кабинет, там уже собрались все участники процесса. Директор Диппет, профессор Дамблдор и тройка незнакомых людей в форме разных подразделений Министерства магии. Здесь был Министр образования, аврор и невыразимец. Они тихо беседовали друг с другом. Каждый был по-своему обеспокоен, кроме человека из Отдела Тайн — внешним видом он напоминал холодную рыбину, абсолютно равнодушную к происходящему. Похожий на печальную гору Хагрид сидел, сгорбившись над маленькой для него партой, а рядом, забравшись с ногами на стул, стояла Беленькая, обнимая его за шею и нашёптывая что-то успокаивающее — не на английском, а на смеси русского и немецкого, насколько Том мог оценить. На английском у неё ни за что не вышло бы такого успокаивающего мурлыканья. — Полагаю, все в сборе. Мы можем начать, — суетливо сказал директор. — Целью этого слушания является понимание того, что послужило причиной... — Мы ищем виновника, — грубо оборвал директора аврор. — Погибла девочка. Убийцу ждёт Азкабан. В ваших интересах максимально подробно изложить всё вам известное. И начните уже вести себя подобающе, юная мисс, спуститесь со стула. Беленькая спрыгнула на пол. По какому-то наитию и она, и Том не сели, продолжив стоять лицом к министерским работникам. Следуя их примеру, Хагрид тоже встал. Девочка стояла в проходе между ним, как меж двумя высокими колонами. Первым попросили высказаться Тома. Напустив на себя соответственный ситуации вид — вид благонравного обеспокоенного за безопасность своих студентов юноши — он рассказал о том, как однажды Хагрид обмолвился о некоем Арагоге. Том каялся перед собравшимися в том, что не донёс об этом сразу, что вспомнил об этом, лишь когда умерла бедная умненькая Миртл. Хагрид разрыдался, приговаривая, что Арагог — хороший паук и не мог сделать этого. Да, Арагог был пауком. Точнее, акромантулом — представителем одного из самых опасных видов согласно официальной классификации Министерства. Том и представить не мог, что ему так повезёт. Он утверждал, что питомец Хагрида мог быть причиной гибели Миртл. Например, испугать её одним своим видом до смерти. По лицам взрослых было видно, что их эта версия устраивает — ученик держал зверя без ведома персонала, что обеляло школу в глазах родителей, а отец Хагрида не мог составить ему сколь-нибудь серьёзную протекцию. Все они думали точно так же, как и Том — сделать великана козлом отпущения было проще простого. Хогвартс был единственной школой магии на территории Британии. Несмотря на свой статус образовательного учреждения, его администрация могла влиять на политику. В сложные времена стены школы становились приютом для нуждающихся. Закрытия Хогвартса нельзя было допустить ни в коем случае. Даже если речь шла об убитой девочке и о заключении третьекурсника в Азкабан. Но двое с этим были несогласны. Дамблдор и Беленькая. Профессор, правда, не успел призвать присутствующих к благоразумию — девочка заорала громче обычного, привлекая к себе внимание. — Нет! Арагог не быть виноватый! Я его трогать, а он не кусать. Он никогда не кусать, никого не кусать. Он быть мягкий и пушистый! Быть как маленький кот! Маленький кот не убивать девочка! — Я думал, что мисс Беленькая просто первой нашла погибшую. Вы пытались скрыть от нас, что у них тут целая группа увлечённых опасных зверьём студентов? — спросил аврор, заставив Диппета сжаться под его жёстким взглядом. — Лилия, детка, почему ты не рассказывала раньше об этом? — пролепетал директор, надеясь, что она скажет что-нибудь по-милому обезоруживающее, как она умела. — Вы не спрашивать... — растерянно ответила девочка. — Но я говорить сейчас. Арагог не уметь. Он сидеть в коробке и он не кусать. Я быть маленький, он уметь кушать мой тело один клык, но он не кушать и не кусать. — Арагог хороший мальчик, — всхлипывая, подтвердил Хагрид. — И о чём же ты ещё умолчала, маленькая мисс? — Я не знать, что говорить, а что не говорить. — Видите, мистер Силверстоун, мы вас не зря захватили с собой. Проверьте воспоминания этой девочки от и до. Невозможно слушать этот исковерканный английский, ещё и с искажением событий. — Министр образования был жутко раздражён. Кажется, он был известен тем, что не любил детей... Невыразимец в серой мантии сошёл с преподавательской сцены и двинулся к девочке. — Воспоминания? — с ужасом спросила Лилия. — Это не больно, детка, — сказал Диппет. — Дядя просто посмотрит на всё, что ты видела, когда зашла в уборную, и обратит внимание на самые важные вещи, о которых ты в силу своего неидеального знания языка и недостатка опыта не можешь рассказать самостоятельно. Беленькая попятилась от надвигающегося на неё невыразимца. Растерянно поглядев в стороны, она юркнула за спину Тому и скрылась за его мантией, как за шторкой. — Нееет, я не хотеть вы знать мой секреты, — испуганно протянула Беленькая, выглянув из-за его спины на мгновение и вновь спрятавшись. — Не будь эгоисткой, маленькая вредина, — шикнул маг в серой мантии. — Умер человек, не время строить из себя недотрогу... разве что это ты убийца. Тому нравилось, куда всё идёт. Он совсем не был против того, чтобы вместо Хагрида обвинили Беленькую. — Я не убивать Миртл! — крикнула она, выглянув на секунду из-за его мантии. — Не высказывайте таких резких заявлений, мистер Силверстоун, — попытался осадить невыразимца Дамблдор. — Ранее мы столкнулись с угрозами в сторону маглорожденных. Кто знает, если бы Лилия зашла в уборную чуть раньше, она могла бы оказаться на месте Миртл... — Тогда Лилии и скрывать нечего, — с тем же равнодушием ответил на замечание легилимент и вновь обратился к девочке. — Можешь не волноваться, мы не будем обсуждать болтовню твоих подружек или рассказывать о мальчике, который тебе не безразличен, — невыразимец скользнул по Тому взглядом, намекающим, что это и без легилименции очевидно. — Нам интересна лишь сцена убийства в том виде, в котором ты застала её почти сразу после случившегося. Мы хотим, чтобы причастный к этому делу человек был наказан. Не препятствуй правосудию, девочка, это очень и очень плохо. Чем больше ты сопротивляешься, тем тебе же будет хуже. Беленькая обхватила Тома руками и прижалась лицом к его спине. От такой неожиданности юноша подсобрался, вытянувшись вверх и вскинув руки. Девочка была такой низкой, что её нос упирался ему едва ли выше копчика, да и руки её скрестились прямо напротив причинного места, что было крайне неловко... — Том, не дать им делать такой вещь, я бояться. Пожалуйста... — она принялась усиленно тереться носом о его спину! — Отцепись от меня, Беленькая, — процедил Том сквозь зубы, ощущая покалывание в щеках. Глядя на дальнейшее, Том едва сдерживал смех. Это стоило ему больших трудов, и не будь он таким мастером притворства, то хохотал бы, не прерываясь ни на секунду. Стоило отдать Беленькой должное — она умела превращать в цирк даже такую серьёзную вещь, как слушание по делу об убийстве. Последующие десять минут сам Министр образования расцеплял её руки, пытаясь оторвать от Тома, а когда это наконец-то удалось, все трое работников из Министерства потратили ещё кучу времени, чтобы открыть ей глаза. Директор Диппет припомнил заклинание, которое на полминуты лишало человека способности моргать. А Хагрида, разбушевавшегося в попытках защитить свою маленькую подружку, и вовсе пришлось приложить тройным Петрификус Тоталусом. Когда борьба закончилась и девочку сумели усадить, невыразимец склонился перед Беленькой, у которой от невозможности закрыть веки глаза лезли из орбит, и погрузился в её сознание... чтобы мгновенно потерять своё. Невыразимец прерывисто вздохнул, глаза его остекленели, силы ушли из его рук. Не способный больше опираться на парту и удерживать своё тело, он рухнул безвольной тушей, приложившись лицом о столешницу, и оттуда сполз на пол, как податливая масса. В кабинете воцарилась тишина. Теперь уже у всех глаза были так же выпучены, как у Беленькой. Министр образования убрал руки с плеч девочки, обогнул парту и склонился над невыразимцем. — Мистер Силверстоун, что с вами? Он аккуратно пихнул легилимента в бок, но тот никак не отреагировал. Сердце невыразимца билось, грудная клетка поднималась с обычной для живого и здорового человека периодичностью. С физической точки зрения с мистером Силверстоуном всё было в порядке... Беленькая начала шарить пальцами в волосах, довольно громко шкрябая ногтями по коже головы. Вскоре она прижалась к парте и со стоном принялась тереться о столешницу лбом. Что бы она ни пыталась этим сделать, у неё не вышло. Она завыла. — Он быть мой голова, ходить там, быть маленький! Er macht mich verrückt![1] Она отклонилась назад, запрокинув голову, и пнула парту ногами. Профессор Дамблдор подошёл к Беленькой и принялся всматриваться в её лицо. — Мистер Хагрид, мистер Риддл, подождите в коридоре. Тому не понравилось, что Дамблдор обратился сначала к великану, но он вышел, не споря. Они сели на лавочку рядом с кабинетом — Том по одну её сторону, Хагрид по другую. Впрочем, из-за его размеров вышло так, что они сидели бок о бок. — Я тебе про Арагога по секрету сказал, а ты... — всхлипнул Хагрид. — Можешь хоть на секунду перестать переживать по поводу своих зверушек? Человек погиб. — Арагог не делал этого! Если они на него всё скинут, настоящий убивец останется на свободе, да и прикончит кого-нибудь ещё! Но об этом твоя умная башка подумать не может, ты только того и хочешь, что заработать очков для своих гадов ползучих, чтобы они снова тебе в рот заглядывали, как раньше! Том сглотнул слюну, наполнившую его рот. Иногда Хагрид поражал прозорливостью, пусть и свёл воедино не взаимосвязанные вещи. — Может, ты и заботился об Арагоге исключительно из добрых побуждений, но будет ли в угоду тебе дикий зверь подавлять свои животные инстинкты и подчиняться твоим правилам? Мне трудно поверить в подобное. — В голосе Тома не было ни намёка на сочувствие. — Да ты просто индюк напыщенный, вот ты кто, — огромные губы великана дрожали, он пытался сдержать вновь пробивающиеся наружу слёзы. Том не стал на это ничего отвечать, лишь криво ухмыльнулся и принялся разглядывать свои длинные пальцы. Так, в молчании, прошёл час. Скрипнула дверь. Оттуда вышла Беленькая, уже спокойная. Вслед за ней выглянул Дамблдор. — Хагрид, пройди, пожалуйста, в кабинет. Остальные могут быть свободны. — Тому не понравился взгляд, которым одарил его профессор. Беленькая тут же вцепилась в мантию Дамблдора и потянула на себя. — Хагрид быть хороший, Хагрид не быть преступник, не отправлять его Азкабан... — взмолилась она. — Всё будет хорошо, девочка моя, — Дамблдор похлопал её по голове и, пропустив Хагрида перед собой, скрылся за дверью. Том поднялся с лавочки и отряхнул мантию. Ему было интересно, чем всё закончится. Хотелось убедиться, что никаких подозрений в его адрес не возникло, но излишним интересом к делу он мог бы выдать себя... Юноша развернулся и собирался было уйти. — Ты знать, что это не быть Арагог. Голос за его спиной не спрашивал, а утверждал. Том обернулся и надменно оглядел маленькую фигурку с широко расставленными ногами. — Тебе бы хотелось, чтобы твой большой друг был к этому непричастен, но ты сама знаешь, что акромантул опасен. Даже не постыдилась использовать свою силу, чтобы легилимент не смог увидеть, как Хагрид выгуливает свою зверюгу по коридорам школы или теряет её из виду. Беленькая отвела глаза. Стало очевидно, что именно этим великан со своим любимцем и занимался. — Это быть первый раз, такого никогда не быть... И я про Хагрида ничего не скрывать. Он не быть виноватый. — Ты хоть понимаешь, что из-за его недальновидности школу могут закрыть?! — ЕГО НЕДАЛЬНОВИДНОСТИ?! — повторила Беленькая, а потом глубоко вздохнула и взглянула на юношу с почти материнской нежностью. — Том... Ты не быть долг страх. Даже если школа закрывать, я бы приезжать к тебе гости. — Что? Это ещё зачем? Возможность не видеть тебя — единственный плюс закрытия школы, — насмешливо сказал он. — Но... — Беленькая шагнула ему навстречу и взялась за рукав его мантии, слегка потянув ткань вниз. — Ты мне нравиться, Том. Он скривился от отвращения. Беленькая глядела на него с какой-то осязаемой надеждой. Том никак не мог объяснить подобную смену отношения... но это была не та задачка, над которой ему хотелось ломать голову. — Бесишь, Беленькая! — он дёрнул рукой, и ткань его мантии выскользнула из маленьких пальчиков. — Научись уже говорить нормально, а до тех пор не смей даже лезть ко мне со своими омерзительными признаниями. Он резко развернулся — так, чтобы полы мантии обрисовали в воздухе круг, — и пошёл прочь. Сделав несколько шагов, он не удержался и посмотрел назад, ожидая увидеть девочку печально провожающей его взглядом, но та уже отвлеклась — открыла дверь, заглядывая в кабинет. Оттуда донеслись громкие переругивания. Кричал даже Дамблдор, который отличался добродушием и даже некоторой пассивностью. В какофонии голосов трудно было различить предмет спора, но Том знал, что они решают судьбу Хагрида. Беленькая постояла секунду в размышлениях и шагнула в кабинет на выручку другу. Вот поэтому Том и не любил девчонок. Лицемерные и непоследовательные. В один момент они тебя презирают, в другой якобы любят, а уже спустя секунду забывают о тебе и находят более интересное развлечение — друзей, подружек... Ни одна девушка не была способна на ту преданность, какой могли похвастаться парни. Впрочем, и парни его оставили, не сумев противостоять чарам маленькой грязнокровки. Трудно было найти хороших соратников даже среди той кучки болванов, что считалась цветом волшебного сообщества и его будущим. Скверное же у магической Британии будет будущее с ними во главе... "Хоть бы вся эта история с Миртл поскорее закончилась", — подумал Том, ощутив внезапно нахлынувшую усталость. Стараниями Беленькой этот учебный год стал худшим из всех, и Том впервые в жизни испытал мимолётное желание уехать из Хогвартса в приют. Подальше от всей этой ситуации. Подальше от людей, которые в одно мгновение восстали против него. Подальше от чёртовой Беленькой. Заворачивая за угол, Том вновь обернулся, услышав скрип двери. Мистер Силверстоун вывел из кабинета Беленькую, размазывающую по лицу идущую из носа кровь. Он присел, чтобы быть с девочкой вровень, и принялся трепать её по голове. На ранее равнодушном лице проступила ласковая улыбка. Он разительно отличался от того циничного человека, каким был совсем недавно. И его отношение к девочке тоже изменилось на противоположное. — Не волнуйся, сладкая, — даже в его голосе теперь проскальзывала отеческая нежность. — Твой друг не попадёт в Азкабан.