мелочи жизни

Умение относится к жизни максимально критично, но с лёгким налетом дешевого голливудского юморка было во мне всегда. Даже не так - это качество родилось раньше меня и с каждым годом все больше и больше меня заполняло. Это очень полезно, учитывая, на сколько жизнь, на самом деле, несмешная штука. Давно похоронив в памяти глупое происшествие, случившееся четырьмя неделями, тремя днями и восемью часами ранее, я полностью оправился и был готов совершать новые подвиги. И считаю я эти дни не потому, что мне до сих пор стыдно и жалко себя. Совсем нет. Даже если я и не оправился полностью, то на подвиги все равно требовалось мчаться, потому что этого от меня требовали мои трудолюбивые руки, рабочий мозг, Джиен и моя неоплаченная часть аренды. Найти хорошую работу, в замену предыдущей за короткий срок (эти четыре недели не считаются, потому что я не просыхал) было невозможно, но быстро нашлись альтернативы. - Зарплата, конечно, небольшая, но мы оплачиваем транспортную карту, обеды, а рабочий график довольно гибкий, - добродушно улыбаясь делился Енбэ, без конца гремя баночками, стаканчиками, густо краснея и избегая затянувшихся пауз и прямого зрительного контакта. Воздух рядом с ним электризовался прямо пропорционально окрасу его щек, поэтому вся его непонятно откуда появившаяся нервозность передавалась и мне. Я, по природе своей, тоже легко поддаюсь смущению, но Енбэ словно имел диплом в степени магистра неловких наук. Он густо краснеет, и то же начинаю делать я, он гремит тарелками – я тереблю рукава/пуговицы/волосы, он заикается, не зная, что добавить – я грызу нервно губы и прячу взгляд. - Я выйду на работу завтра. Вот такой этот человек – Дон Енбэ – мой новый шеф, бывший одноклассник Джиена и владелец ресторана мексиканской кухни – он же в ней повар, официант, бухгалтер, сантехник, электрик и дизайнер пончо, в котором душно и которое обязаны носить все официанты (их всего три). Посетители вздыхают и строят глазки от одной только сладенькой улыбки этого карманного мальчика Енбэ и презрительно фыркают неприятному на вид мне, когда я корчу злобную рожу ребенку, что мажет своими грязными пальцами кетчуп по столешнице. За почти месяц самобичевания я умудрился вывести Джиена из себя так, что тот последние три дня ночевал на работе, пока, чуть не подравшись со мной, отвел меня к своему бывшему однокласснику, который, как Джиен утверждал, сделает из меня человека, а не потаскуху (на самом деле он сказал не так, но я перефразировал, чтобы звучало понятнее). И, как оказалось, образ жизни Енбэ весьма заразен – смотря в его чистые puppy-eyes стыдно за все свои грязные делишки и непотребные мысли – хочется работать над собой, накормить всех голодающих, напоить всех жаждущих, спасать дельфинов и ложиться спать не позже десяти вечера уже на второй день знакомства. За неделю я перестал думать о возвращении на старую работу, о своем поступке, достойном истерички, и о длинных ногах бывшего босса, которые снились мне ночами, пока я завистливо грыз наволочку. - Будешь долго думать, молоко убежит, - я, подавшись провокации, осматриваюсь вокруг, в панике разыскивая турку с молоком на плите, но молока конечно же нет. Как и турки. Как и плиты. Потому что я за кассой в мексиканском ресторане, в котором не делают кофе. - Здрасте. Джиен смотрит насмешливо – теперь он взял в привычку заходить в обеденный перерыв и иногда после работы, просиживая свою наличку. Я не понимаю настолько героического поступка, потому что с работы до ресторана Енбэ ему идти минут двадцать не меньше, но тот продолжает приходить, чтобы десять минут поговорить о погоде и о том, насколько я лох по жизни. Потом, по обыкновению, Джиен с преувеличенно сочувствующим выражением лица, кладет мне руку на плечо и с голосом борца за добро и справедливость, кричит «Файтин!», тряся меня из стороны в сторону. После этого он уходит, заливисто хохоча в стаканчик с кофе, которого нет в меню, но которое ему варит Енбэ. В такие моменты я лепечу проклятья, чтобы он подавился своим кофе, задохнулся и его переехал грузовик с одеждой из новой коллекции гуччи. И тут никакое влияние Енбэ не спасет от этого раздирающего изнутри желания. - Сегодня был трудный день, поэтому давай мне кесадилью, крылышек и бутылку Карта Бланка, - Джиен улыбается, передавая мне меню и ослабляет узел галстука. Пара девушек за ближним столиком словно испускают дух от этого невероятно мужественного движения, а я сдерживаюсь, чтобы не высунуть язык и изобразить рвотный позыв, испортив кое-кому желание отужинать. Какое-то сборище мальчиков-цветочков вокруг меня в последнее время, ей-богу! - Будет сделано, - Джиен снисходительно кивает мне с видом «ну ты уж постарайся». Внешне мы с ним не сильно похожи. Я больше напоминаю изведенную голодом и чуть эволюционировавшую панду, а Джиена так просто двумя словами не опишешь. Острые черты лица, глаза как у черта, весь такой светленький и вытянутый, словно харизматичный герой манги, которого все любят, не смотря на отвратный характер и на фоне которого всегда рисуют роскошные цветы. В детстве мы ходили в одну школу разными путями (я шел длинным, если это важно), на переменах не разговаривали и при упоминании имен друг друга делали вид, что понятия друг о друге не имеем. Не то, чтобы мы скрывали свои родственные связи, но и не стремились афишировать. В принципе, не удивительно то, что мы сейчас не близки. Ответ на вопрос, почему я вдруг задумался на эту тему выскальзывает из головы, как мыло из мокрых рук, когда за следующим столиком просят принять заказ. Длинные ноги, на которых брюки чуть коротковаты, но от этого не менее соблазнительны светят мне спасительным лучом в темном царстве апатии и ненависти к себе. Но потом я вспоминаю как эти же длинные ноги кинули меня четырьмя неделями ранее (я ушел сам, но мы это опустим). Ши Янг смотрит удивленно, а его брови настолько высоко, что кажется дотянутся до линии роста волос. К слову, с того несчастного утра в офисе мы больше не виделись. А теперь я с подносом и в дурацком пончо, как клоун таращусь в ответ так же удивленно. Но что поражает больше всего – так это тощая женщина рядом, мало напоминающая его жену. Становится жуть как обидно. Не то чтобы я без памяти был влюблен, но быть так быстро замененным, да еще и какой-то анорексой, пока я страдал и не находил себе места – как минимум, не вежливо. Однако сил на то, чтобы, по закону жанра, не устраивать сцен с обливанием водой из стакана, слезами и обвинениями в предательстве мне хватило. Хватило даже на то, чтобы выдавить из себя жалкое улыбало. - Готовы сделать заказ? – кажется у Ши Янга дернулся глаз, но он быстро пришел в себя, когда тощая и такая же длинноногая верблюдиха навалилась на него всеми своими костями, тыкая пальцем в меню на картинку с каким-то салатом из одной только травы. Пока Ши Янг на хромом на обе ноги корейском пытался выговорить какие-то названия (к слову, он не знал корейского, зато я знал китайский, а еще японский, английский и берберский языки, но это не так важно сейчас), я мысленно обливался слезами, проклиная весь этот мир, потому что на мне все еще висело колющее вязанное пончо. И Джиен, удобно навалившись щекой на свой кулак, улыбался, наблюдая с соседнего столика за моими потугами соблюдать субординацию и не придушить бывшего босса. Полотенцем. Расплатившись за обед и быстро подхватив свою спутницу под руку Ши Янг, оборачиваясь на меня, несся из ресторана, как из могильного склепа. Джиен, немного опьянев от двух бутылок Бланки, посмеивался, рассматривая мое разочарованное лицо. А мне было грустно, как никогда раньше. - Это был он? – каждые минут десять переспрашивал Джиен, волочась на два метра позади меня, пока мы медленно шагали по пустынным в десять вечера дворам домой, – твой бывший шеф, да? – на все его вопросы я с трудом отмалчивался, набирая скорость шага и рассматривая носки своих ботинок, когда старший совсем наглел. Ну потому что стоит с ним заговорить, и в нем включится самый яростный стебальщик, каких только видел мир. А под влиянием алкоголя, в нем мог включится и гомофоб всех времен и народов. - Эй, да ладно тебе. Все не так плохо, - я не успел среагировать и как-то увернуться, когда чужая рука грузом ввалилась на мои плечи. Лицо Джиена вдруг оказалось очень близко, так что я воочию мог лицезреть его хитрющую, распухшую от пива и острых крылышек рожу. Дальше мы шли молча. Старший что-то нетрезво бурчал об ипотеке и распинывал по пути камешки, удрученно вздыхая. Ипотека – дело такое, наживное. И тут мне стало еще грустнее. И дело даже не в каком-то красавчике с Поднебесной, а в том, что мне двадцать пять лет, а все что у меня есть - старая съёмная квартира в Синчхон-доне, неоплаченный счет за электроэнергию, крест на карьере, вязанный пончо, а вместо полноценной личной жизни, с регулярным сексом без траханья мозгов – старший брат, которого развели на деньги, как школьницу на секс и который хорошо ко мне относится только потому что ему больше не к кому пойти. Конечно, двадцать пять – не потолок, все еще может стать намного лучше, но… Но не забывайте, что я педик, а педикам априори трудно. - Эй, ты чего… - Джиен даже отходит на шаг, убирая руки в карманы, а я вздрагиваю и останавливаюсь по середине улицы так же испуганно смотря на брата в ответ, - ревешь? – Выглядит так, словно он в миг протрезвел и несколько раз успел раскаяться Будде, Иисусу, Аллаху за все издевательства надо мной, что когда-либо совершал. В горле колет, поэтому приходиться прокашляться, Я ведь не девчонка какая-то чтобы реветь. Ранимый просто. Немного. - На-насморк, - отворачиваюсь и втягиваю всю влагу в себя обратно, как могу. Наверное, аллергия. Джиен останавливается рядом, не зная куда себя деть, трет вспотевшие ладони о брюки и пытается побороть в себе алкоголь, чтоб не выглядеть бесчувственной мразью рядом со мной. Но проблема в том, что он все равно выглядит как бесчувственная мразь рядом со мной. Бесчувственная, уставшая и разочарованная в своем младшем брате. Знаете, так бывает – когда вам грустно, вы вспоминаете все самое плохое что когда-либо случалось с вами, чтобы стало еще грустнее. Называете себя отбросом, никому не нужным и еще сильнее себя жалеете. Умение относится к жизни максимально критично, но с лёгким налетом дешевого юморка было во мне всегда, но, когда все действительно плохо, оно опускает руки, обнажая мою жалкую натуру. Наверное, я ждал, что Джиен меня обнимет или что-то в этом роде – так поступают старшие братья, когда младшим плохо, но так не поступаем мы, потому что сильно отличаемся от ярлыков, навешанных голубым экраном. Мы ничего друг о друге не знаем, мы никогда друг другу не помогали, не доверяли секретов не пытались сделать что-то вместе, поэтому Джиен лишь отходит подальше, неловко пряча руки за спиной. Он совсем не понимает хода моих мыслей, и не знает что делать и просто идет до дома позади меня. А мне все равно хотелось, чтобы меня обняли.