Поезда пусты

пустые поезда по-прежнему несутся на тебя? Харуми отправляет смс таинственному парню, что зовет себя «Ниндзя» или заводной Ютани — ей вообще наплевать, чей номер оказался первым. Харуми лежит на полу, поджав колени: она сегодня посмотрела свежий эпизод «Блича», непринужденно отучилась, посетила сходку косплееров, и все это сопровождалось выкладкой фотографий в Инстаграм, и все это не предвещало иссушающей панической атаки. щелк — Харуми с большими пальцами у телевизионной панели, где на фоне эндинг аниме; щелк — Харуми дурачится с подружками, где на лицах пластиковые гримасы; щелк — Харуми грозно смотрит из-под черной полумаски, где все персонажи знают друг друга, и Наруто с Усаги заразительно обнимаются, а Вокалоиды стараются друг друга перекричать; щелк — Харуми одной ногой забирается в меху, где ребята из «Стальной тревоги» ожившие. Ночной Токио съедает звезды. Небоскребы открывают глаза, ассорти неоновых вывесок искрится в пасти города пульсирующими огнями. Ряды закусочных шкварчат, переливаются танцполы, какой-то бедолага надрывается в караоке, девочки-манекены делают сэлфи, повторяя улыбки из буклетов, зовущих на спа-процедуры — это вечернее безбашенство помещается на одной улице; машины уносятся, размазав огни фар по дороге. Ночь отрезвляла японцев, занятых токийцев, одинаковых школьниц в матросках, внушая одну-единственную мысль: завтра может не наступить. Ночью концентрация внутреннего мира превышала допустимую интровертность, превращая людей в энергетических вампиров. Они сгорят на рассвете, алой пеленой застелив город. Цунами облизывают песчаные японские берега, Токио рассыпается горстью осенних листьев. Завтра не наступит. Мир узнает об этом, обновив Инстаграм. Мгновенные снимки влетают в цифровое пространство, словно полароидные, и японские школьники сплетаются со сталью своих боевых роботов, обрастая доспехами одиночества — синдром японца. Осень растеклась на восходе красными лучами по городскому однообразию, лепестки сакуры осели, пусто. Пусто в прозрачном воздухе, который Харуми снимает телефоном. Пусто в ночном метро, которое Харуми заучила каждой порой. Пусто в квартире: ни яркие розовые чулки, ни нэко-ушки не радуют. Консоли (и карманная Nintendo 3DS, и серебристая PS4) надоели. Японцы отплясывают на мерцающих танцполах, а кто-то разрезает ножом уголки рта. пожалуйста, забери меня с этой планеты Харуми содрогается от немой истерики и пальцы дрожат, когда она снова шлет сообщение; слезы капают на экран смартфона. щелк — вспышкой камеры, щелк — секундные снимки сыпятся под ноги листопадом, а в дверь кто-то стучит, щелк — и стук усиливается, вжик — белые рамки мелькают перед глазами. Пусто так, одиноко. Просто Харуми (девочка состояла когда-то из весны и кошачьего урчания) не знает, из чего она сделана сейчас. Острые пиксели или бинарная кодировка, стопка застарелых снимков, таблетки от депрессии (люди в белых халатах говорят, что они помогают, но люди в белых халатах всегда врут), коробочки из-под лапши, разлетевшиеся страницы манги. паранойя не мой конек, но вас там еще не поймали полисмены? почему Джейки не стареет своим жизнерадостным лицом? почему ОНИ снова пришли ко МНЕ, снова?! Просто Харуми глотает без воды таблетки и наконец вырубается. По утру, недоброму и нелюдимому, Харуми протирает о бледно-розовый чулок экран, стирая смски, которые она никогда никому не отправит — ведь ее телефонная книга пуста. Токио встрепенулся со сна, разорвав алое покрывало рассвета. Харуми не выходила в свет уже тысячу двести семнадцать дней. Стопка полароидных снимков на столе делает ее печальной. На них — Харуми с кошачьими ушами, девочка в костюме пришельца и парень, косплеющий Скорпиона.