Поезда пусты

Завечерело. Марко, юный гондольер, низко наклонился, задувая свечи на именинном пироге. Ему двадцать два, его лакированному черному лебедю — ровно год. Отец мечтал, чтобы сын продолжал традицию, и гондола слушалась его. Марко угощает пирогом мать, отца, бабушку с дедушкой (он в старой растянутой тельняшке), рядом кузина, слева — кузен и дядя, вся семья собралась в их обветшалом и просевшем палаццо. Марко улыбается, примеривая новую соломенную шляпу, мамин подарок. Он смотрит в зеркало, увитое золотистым орнаментом, откидывает ленту на шляпе назад, кашемировый встряхивает пиджачок. Напольные часы возле зеркала давно никто не заводит. Да и зачем? Времени осталось немного. Марко закатывает рукава красно-белой тельняшки, привычной легкостью весло ложится в руку. Он спрашивает: «Куда?» — забирая туристку с величественной площади Сан-Марко, та отвечает, что вокруг Джудекки. На ее цилиндре тяжелые часы, но гондольер не рассматривает зыбкие стрелки. Пусть время бежит, он собирает вдохом сырой венецианский воздух. Золотой лев машет вслед с колонны. Девушка, высадиваясь, стучит о корму гондолы железными мысками ботинок и роняет буклет — на художественную выставку во двореце Дожей. Из древних пролетов дворца выглядывают разрисованные билборды, все в граффити. Марко не понимает этой аэрозольной ветви современного искусства, но следует, как Алиса за Белым Кроликом, за девушкой в стимпанковком наряде. Глаза ее смеются за стеклами густо-зеленых очков, она показывает мир неокрепший и стремительно меняющийся — Марко это не по душе. Он уходит домой, по пути разглядывая витрины мастеров масок (пустые глазницы провожают безучастными взглядами). Родной палаццо скоро уйдет под воду, Марко живет второй год на материке, а бабка с дедом отказываются покидать старый дом. Периодически латают стены, проводку, фрески на потолке или веранду, залитую солнцем. Лужи зеркальными струпьями стягивают площадь Святого Марка, будто метастазы. Море выходит из берегов, облизывает площадскую брусчатку, всаживается стеклянными занозами в лапы Крылатого Льва. Лев терпит, терпят и венецианцы — Марко натягивает сапоги до колен, улыбку до ушей и везет туристов (черный лебедь гондолы тенью гроба скользит по каналам). Время Венеции разлетается осколками изящного венецианского стекла. Звенит обида в ушах, скоро город размокнет маской из папье-маше, на ладонях осядет величественная позолота. Время — не лечит, лишь убивает. Марко снова встречает девушку, затянутую бронзовым корсетом, щелкают шестеренками часы. Она зовет с собой, знакомит со своей большой семьей странствующих вандалов, но Марко смотрит на поезд, как на секундную стрелку часов. Безразлично. Он провожает гостей своего города, вагоны уползают в тоннель, а Марко застегивает молнию дождевика. Его место здесь. Его время закончится. Когда венецианские улочки и мосты заполнятся бирюзовой водой лагуны. Рассвет разбивает небосклон кусочками пиццы. Марко плывет до островка с палаццо, меняет разбитое стекло в больших напольных часах, заводит. Забег продолжится, хоть и не с ним.