Поезда пусты

Нанизываются бусины красной кровью предков. Африку давно сшили свободой, щит масаи подтверждает равновесие. Зури прибегает посмотреть, как охотники разделывают толстокожего носорога. Аборигенам разрешено охотиться, стаптывать деревнями обескровленные русла рек, дышать сухим воздухом, общаться с туристами. Туристы любят необычное, туристы раскупают маски, бусы и браслеты. Туристы пробуют кровь с молоком — напиток, дарующий силу. Желудок не всегда справляется с подобным аттракционом. Зури, наблюдая из кустов, облизывает истрескавшиеся губы. Нанизываются бусины желтизной лысых степей. Зури зарывается руками в шкуру льва холодной ночью. Всплески оранжевого костра играют тенями. Деревня шумит, окутанная чарами — выше, выше, через костер ступнями в саже. Мужчины прыгают на перегонки, кто быстрее уткнется макушкой в сгоревшее небо. Зури завтра на учебу в Найроби, она общается с детьми из других племен и наций, ей запрещено, но свататься к ней давно перестали. Зури обнимает мертвого песочного льва. Нанизываются бусины зеленью недоступных крон баобабов. Сочные зеленые бананы Зури вместо завтрака, так даже вкуснее. Найроби живет из-за железной дороги, вокруг которой оброс город сначала неумелыми деревнями, старыми башнями фортов, а спустя век колонизаций — вырос нелепыми небоскребами. Тяжелые товарные составы курсируют всегда, вечером и кусачей африканской ночью, пассажирские. За засыпанным песком и духотой Найроби начинается бесконечное сафари, где не угас пока тот праздник жизни, изображенный в известном диснеевском мультфильме. Все делают вид, что королевский титул льва что-то значит. Толстосумы делают из царей зверей чучела, набитые золотом соломы. Нанизываются бусины черной непроглядностью ладоней масаи. Зури завершает украшение, несколько бисерин сколото или потерто. Она надевает тунику с белым на красном узором — словно кровь с молоком, надевает ожерелье, мозаичные браслеты, тяжелые бирюзовые серьги. Только туристам (стайке бесстрашных ребят ее возраста) сафари нагоняет тоску. Большинство туристов пугливы всегда, Зури прозвала трусишек птичками. Такими, маленькими, они выклевывают из складок кожи гиппопотамов паразитов, чуть что — уносятся прочь. Но эти были смелее. Не могли смотреть за животными под этим искусственно-высоким потолком. Нет ни одной вспышки фотоаппарата, ни возгласа восторга. Ребята спорят о том, что в Найроби все-таки не существует метрополитена, негде прокатиться, вырезая на легких причудливые узоры от одного вдоха. Зури обещает показать, когда ходят пассажирские вагоны. Сухой дневной ветер чертит завитки на податливой поверхности человеческих легких. Зури не знала. Многого: не поняла, не догадалась, нужно отдать этих художников, портящих темно-зеленый вагон спящего поезда аэрозольной россыпью сторожу. Она смотрит — отходит немного, окидывает целую картину взглядом и видит. Узоры треугольниками с деревянных щитов и масок; море из разноцветного стекла; саванны, состоящие из живых животных. После видит духов, что стали оберегать разношерстных гостей. Они висят призрачными деревянными масками, защищая лица от узнавания. Она щиплет себя за руку: нет, не сон, не наваждение, нет пылающего костра доверху, нет сажевых ступней, нет удушающего тумана дикой пляски, нет кровных оков, они тянут к земле, а Зури, зацепившись за баллончик с желтой краской, — взлетела сама. Деревянные оскалы духов добродушны сегодня.