Строчки на волнах

Людей теряют только раз… Кто-то из-за глупой ссоры, из—за недосказанных слов. Но хуже, хуже когда человек уходит, чтобы вернуться. Но не возвращается, потому что так решила судьба. Так карты легли. А в памяти остаются лица. Лица тех, кто обещал вернуться… На плите уже двадцать минут надсадно свистел чайник, рыжий котенок, возмущенный невниманием последних дней, дремал на кресле. Ему не понять. Закрыла глаза, видя перед собой темноту, и все же, темнота сворачивалась знакомыми чертами лица. А память, она предательница. Эта память. Упрек за упреком, он приказал. А я оставила его. Потому что жизнь, она после. А сначала долг и верность присяге. Я не дышу, вот уже седьмые сутки. Я не живу, вот уж неделю. Мысли, одна от другой и все связаны, перевязаны. — Батя!!! Котенок слетает с мебели дико тараща глаза. — Батя… — шепот искусанных губ. Прав был Бизон, не стоило оставаться одной, а впрочем... Какая теперь разница. Наконец выключаю чайник, а он крепкий любил. С малиной. Помнится, размешивал так долго, звеня. Улыбаясь чуть задумчиво и устало. И было так тепло и уютно, сидеть и смотреть, как он размешивает чай. Как морщится, обжигая губы, и улыбается одними глазами, что цвета небесного свинца. — Ну почему? Почему? Почему? — нож летит на пол. — Почему… Он был командиром. Он остался прикрывать. Потому что был обязан это сделать. Потому что был ранен. А глаза. А глаза запомнились навек, и едва слышное «Прощай». Вниз по стене, уже не холодно. И слез тоже нет. Только руки дрожат, когда закуриваю. А он бы не позволил. Он бы запретил!

***

Скрип досок под ногами, словно тихое ворчание. Они привыкли. Привыкли встречать меня. Для многих, наверно, странно. Видеть женщину, сидящую на причале с термосом и двумя кружками. И так почти каждый вечер. Порой прямо в форме, порой усталая и разбитая. Но каждую неделю, хоть раз. Вроде и прошла та проклятая осень, и лето, и зима. И вновь над городом царит май. Теплый, с запахом победы. Только горести в душе не меньше. С каждым днем остается все меньше сил, разве что только для того, чтобы до причала дойти. — Выпьем Батя, за победу. А весна прекрасна, цветы черемухи и стойкий запах, сладко-приторный. И так тепло и светло. — Ну и что сидишь? Грустишь тут? — Жду… — Кого? — Тебя, мой родной, тебя. Ты ведь вернуться клялся. Помнишь? Сказал — приду и к черту все, женюсь. Колечко помнишь? Вот оно. — Помню Ритка, помню, — обнимает за плечи. – Моя. А хочешь прокатиться, на катере, как раньше? — Хочу! Очень хочу! Рассекая волны, вдвоем в целом городе. И не нужно больше ничего для счастья, не нужно. Просто так дышится легко. Он, словно крылья за спиной. Он опора, он поддержка. Хранитель. Но волны красные и в них кровь. — Батя? — отчаянно. Одна в пустом катере, он остался лежать там, в горах. Даже могилы нет. И запах гари, от которого невозможно дышать. Волны крови, его крови. Еще теплой. Горькой. — Уходи, — эхом. — Я тебя не оставлю! — Приказ, Багира! — Ваня?! — Уходи. Я вернусь! Обещаю, я же фартовый. — Я буду ждать. Раскаты взрыва. У него оставалась одна граната. А завалы дали нам время. Время, чтобы бросить его. Бросить и уйти. — Ритка, — поцелуй соленых губ. — Я тут, тихо. Слышишь? Рядом я всегда. — Слышу, Бать. Я слышу. Я знаю, только просыпаться вот, ненавижу. Рассветный причал, волны играют лениво. В термосе еще горячий чай, а губы до сих пор хранят соленый поцелуй и в мыслях лишь его лицо.