Строчки на волнах

Опер вновь взял фотографию дочери в руки и тяжело вздохнул. Скучал. Сильно. В казарме было холодно, не было причин прибавлять отопления, да и вьюга разбушевалась за стеной так, что даже здесь был слышен ее вой. — И голодно, и холодно, и сбежать некуда? — голос контр-адмирала заставил вздрогнуть. — Опер? — кажется Батя ожидал увидеть здесь кого-то другого. — Здравие… — Да сиди, — Булатов махнул рукой. — Можно? — протянул ладонь вперед и перевернул фотографию. На лице командира появилась грустная улыбка. — Они уехали, — парень вздохнул. Не возвращая снимка, Батя присел напротив. — У Ленки день рождения совпал с первым выступлением по гимнастике, — Булатов достал из нагрудного кармана паспорт в который была вложена фотография маленькой девочки и протянул ее Оперу. — Нас в горы отправили, — голос командира стал тише и как-то глуше. — Я обещал вернуться. Успеть. Поддержать. Зацепило, несильно, но все же… Я из машины скорой сбежал. Ноябрь, дождь, улицы грязные, я кровью перепачканный. Такси не останавливались, так и бежал по городу, в одной руке плюшевый мишка и цветы, а вторая свисает словно тряпочная. Добрался до дома, а там пусто. И только вот фотография эта на зеркале, и красной помадой почерком жены. «Прощай, Батя». Я их тогда всю ночь искал, нашел у подруги жены. Ленка плакала, а мне сказать нечего. Жена потом рассказала, что все выступление она взгляда от пустого кресла не оторвала, все надеялась, — Булатов вздохнул. — Развелись. Когда они в Петербурге жили, еще как-то встречались. Хоть и редко, а потом… Я все звонил. Обещал, что приеду. На день рождения, потом новый год, выступления, выпускной. А однажды дочь мне позвонила сама и сказала, что не нужно больше обещаний. И встречи, уже не ждет. « Ты был Батей для всех, кроме меня», — с тех пор можно сказать больше толком и не созванивались, — Булатов вернул фотографию молчавшему Оперу и взяв свою, поднялся. — Так что думай. — Жалеете? — вопрос сорвался случайно. — Честно? — Батя замер. — Уже не знаю. Когда-то жалел, и очень сильно. Даже вернуть их пытался. Потом хоть отношения наладить. Но знаешь, моя жизнь — это служба. И моя семья. — Семья? — Да, Опер, именно семья. Как бы пафосно это не звучало. Мы же с Багирой и Бизоном можно сказать с самого начала. Бок о бок. Головой понимаю, что семья вроде должна дороже быть, но выбрать их или жену с дочерью… Я бы не смог выбрать кого-то… Знаешь, когда «Тайфун» расформировали, мы разошлись. Все. Словно ничего не было. Времени на созвоны не оставалось, ни то что на встречи. Другие бойцы. Другая команда и вроде все хорошо. Жилось спокойно. А потом Пригов в КТЦ пригласил. Сначала вернул Багиру. Следом Кот, Физик и наконец Бизон. Лирично конечно, но у нас выдалась чертовски тяжелая операция в горах. И уже после сдачи отчетов я вернулся в КТЦ, а там в комнате отдыха такой привычный стол. Багира стоит босиком, что-то рассказывает Бизону. Тот сало нарезает, Кот пытается флиртовать с Мурой, Физик пристал к настольной лампе. Я вошел, и никто из них не вскочил не вытянулся по стойке. А начались привычные ворчания. Мол, где ходишь, жрать давно охота и вообще наливай. Знаешь, Опер, глупо наверно прозвучит, но тогда я впервые почувствовал, что вернулся домой. А те три года жизни без них забылись словно сон. Будто и не было. Вот так вот. — А мне что делать? — Не знаю, решать тебе. Тогда, я был уверен, что лучше уехать. Сейчас я вновь вижу команду. Пока еще слабую, но упорно формирующуюся семью. Решать только тебе, я не буду осуждать в любом случае. — Спасибо, товарищ контр-адмирал. — Батя, просто Батя. Кстати, — Булатов обернулся у дверей. — В шкафчике Бизона всегда есть бутерброды, у Багиры, чертовски теплое одеяло, ну, а у меня кружка, кипятильник, да заварка с сахаром. Специально, для своих. — Спасибо, Батя. — Спокойной ночи, — Булатов скрылся в коридоре. Опер несколько секунд вглядывался в фотографию дочери, затем достал из сумки паспорт и вложил ее внутрь…