Строчки на волнах

      У Умы на щеках черные от туши слезы, она упрямо сжимает губы, сдерживая рвущиеся всхлипы и беспрестанно крутит в руках фигурку лошадки. Нервируя, доводя почти до безумия хаотичным движением пальцев. Булатов ищет ответы в отражении стекол.       — Бать, ты же понимаешь, я не могу сказать об этом Рите. Она просто…       Он понимает. Разворачиваясь к ней спиной и прижимаясь лбом к холодному, словно лед окну, он понимает, что впервые в жизни беспомощен. Под подоконником неприкосновенный запас сигарет, на случай когда совсем невмоготу.       — Иди сюда…       Он крепко прижимает ее к себе и целует в макушку. Еще совсем ребенок. Дерзкий, непослушный, своевольный ребенок, который просто обязан жить. Непотушенная сигарета падает на пол, опаляя тюль. Он едва сдерживает рвущееся из груди рычание, только дыхание подводит сиплым кашлем. Вглядываясь в полные страха глаза, он понимает, что времени у них почти не осталось. Вереницы клиник, документов, угроз. Он делает все, что может, и что не может тоже. Находя время между операциями, беря больничный, ссылаясь на старые раны, выбивая внеочередной отпуск и рассказывая сказки про новый роман с той-самой-единственной, он убеждает почти всех. А времени не остается. Врач устало качает головой на его немой вопрос и сочувствующе касается плеча.

***

      Он достает из кармана уже изрядно поломанную шоколадку и неловко кладет на прикроватную тумбочку, услышав шорох, Ума с трудом открывает глаза, пытаясь сфокусировать взгляд на вошедшем. По паутине трубок в ее вены медленно стекает яд. Ее приговор и ее спасение. Сердце сжимается, когда замечает попытку улыбнуться ему.       — Батя…       Голос как шелест листьев, да и сама она кажется ему слишком рано пожелтевшим березовым листом, который и лета не видел, но вот-вот сорвется и исчезнет. Он находит в себе силы присесть рядом и теплой ладонью накрыть ее хрупкую ладошку. Он обещал ее навещать. Всегда.       — Ну, как ты?       У нее нет сил ответить. У него — продолжать этот глупый разговор. Оба прекрасно знают, что лечение не помогает. Ей остается совсем немного. Больше всего ему хочется не дожить до этого дня, но понимает, что не имеет права. Страх сковывает болью от мысли, что ему придется об этом сообщить группе. Признаться, что Уманова вовсе не была переведена на восток, а умирала в одной из городских клиник. Всего в нескольких кварталах от них. Она хочет, чтобы ее запомнили живой, особенно Рита. Он хочет поменяться с ней ролями, трижды в неделю заворачивая в церковь и молясь в тишине свечей. Она умирает ночью. Тихо уходит в другой мир, а у него немеют руки и сердце бьется с предательской болью.       — Умы больше нет…