Fiction

Наверное, это болезнь. Наверное, она не лечится. А может, он и не пытается. - Мне больно, - цедит пацан, изворачиваясь, пыхтя, сопротивляясь и боже, буквально вгоняя в отчаяние своими движениями. - Заткнись. - Сам заткнись! – он лягается, пытается ударить затылком, но промахивается, въезжает чистой щекой в шершавый бетон стены. Дышит через раз, так горячо и со стонами. – Отвали, ушлёпок, чего только пристал?! О, Джиён бы сказал, чего. Слова бы подобрать. Из горла вырываются хрипы – тяжёлые, душные, он едва себя сдерживает, это адски трудно. Хочется вжаться, да посильнее, стереть это тело в порошок фрикциями, сжать, не отпускать. Алое марево перед глазами пугает его самого. - Пожалуйста, - скулит он, рука наверняка болит, тут холодно, и Джи бы и сам рад отвязаться, но как?! – Господи-Боже-отпусти. Он пахнет так вкусно, Джи утыкается лицом в изгиб шеи, кожа горячая, притягательная и мальчик сам стонет, откидывает голову – крыша съезжает окончательно. Джи мнёт кожу на бёдрах, пыхтит и гнусавит: - Как тебя зовут, проклятье? - Сынри, - он скулит и почти сползает на асфальт, но не может даже этого. Его ноги очаровательно дрожат, подгибаются и заслонки совсем сносит. – Сынри, только отпусти. Бля, чувак, это больно! Хлопковая рубашка под давно расстёгнутой паркой скользит приятно. Джиён лезет в чуть свободные джинсы на парне, слушая его ругательства и просьбы, и приставать совсем уж грязно не спешит. Маленькие тёплые соски аккурат ложатся под пальцы, чуть вздёрнутые, приятные на ощупь. Грубые часы на его запястье царапают гладкую кожу и, дьявол, как бы хотелось это увидеть. Хрень полная, лапать парня в подворотне. - П-подожди, - Сынри перестаёт так изворачиваться, будто смирившийся, чуть опирается на Джиёна и дышит рвано, слишком возбуждающе. А как пахнет, сука. – Давай поговорим, л-ладно? - Потом, - говорит Джи и метко кусает открытую шею. Сынри вскрикивает и хнычет. - Господи, сейчас, давай сейчас! Джиён грязно ругается на английском и с неохотой выпускает чужую руку. Сынри разом обмякает и едва не падает без опоры, но мужественно отказывается от протянутой ладони. Осторожно потирает шею, будто проверяя – не отвалился ли там кусок плоти. Страшно представить, но Джиён хочет его попробовать. - Ладно, - Сынри выставляет руку вперёд, будто успокаивая Джиёна, оправляет на себе одежду и наверняка его тело помнит прикосновение чужих пальцев. – Ладно, чувак, ты жутко стрёмный и мне бы надо звать на помощь. Но… И уводит свой взгляд куда-то в темноту, словно ищет ответы тут, в подворотне, где грязно и сыро. Глаза у него безумно красивые. И пахнет он как херова мечта наркомана. - Короче, тут без вариантов, - фыркает Джи и лезет в карман за визиткой. Сынри от его голоса весь вздрагивает и пятиться, потирая больную руку. Джиён почти сожалеет. Он снимает с запястья тяжёлые часы выверенным движением и хватает парня за здоровую руку. – Не снимай их и позвони мне. - З-зачем? – он смотрит на вещь с испугом, будто она может взорваться или причинить боль. - Хочу думать о том, что хоть что-то моё на тебе. И, словно механизм, один за другим прибегают его друзья – запыхавшаяся Бом в вечернем платье, Дэсон в костюме, Тэян, переговаривающийся со службой спасения и бурчащий «всё, нашли, отбой». Он думал, здесь их точно не найдут.- - Ты нас так напугал, гад! – Бом бьёт его в плечо и уводит, цокая шпильками и что-то бесконечно лопоча. - Я не позвоню тебе, ушлёпок! - Бом вздрагивает от окрика и непонимающе смотрит на него. - Даже не надейся. - Позвонишь. - С чего ты решил?! - Сынри потирает место укуса, его рука дрожит и он весь какой-то дёрганный, всё ещё задыхающийся и ответ приходит в голову сам. -Потому что тебе понравилось.