Альбом колдографий

— Говорят, она сошла с ума. — Да что вы?! Гермиона Грейнджер — сумасшедшая?! — Совершенно точно вам говорю. Шепот пересудов и сплетен тянется за нею шлейфом всюду. Тяжелый и неприятный, он волочится по самой земле, всё более обрастая нелепейшими подробностями, но Гермиона гордо шагает вперёд, не обращая внимания на это бремя — оно того вовсе не стоит. Прячет взгляд остекленевших глаз за сетью чёрной вуали; ей плевать на все слухи, она действует так, как велит её сердце. — Нет, не похожа она на душевнобольную. Чересчур спокойная. — Ах, так это и есть самый верный признак, я вам как доктор медицины магической говорю. Гермиона качает головой и вежливо улыбается этим стервятникам, что ежесекундно рвут её личную жизнь и трагедию на куски за спиной, стремясь откусить посочнее да побольше. Ей часто кажется, что уважение в приличном обществе прямо пропорционально объему и характеру сплетни: чем гуще и нелепее она, тем более достойное положение рассказчице суждено занять среди своих языкастых подруг. — Сколько же можно носить траур, это уже нелепо выглядит! Он умер столько лет назад… — Тише ты! Она может услышать! Конечно же, она слышит, но пообещала ему, что перестанет кидаться на каждую гиену и стервятницу, что смеет осуждать и наслаждаться её горем. — Я так давно не водила на кладбище своих детей к покойной бабуле Ингрид, а всё из-за этой сумасшедшей! Наш фамильный склеп прямо по соседству... — Почему же? Что такого она делает на кладбище? — Как, вы не знаете?! *** Влажная после дождя почва пружинила под её неторопливыми шагами. Тут и там меж деревьев блестела капельками росы в лучах засыпающего солнца причудливая сеть паутины. Пахло хвоей и сыростью; перешептывались травинки и листья голосом ветра, вдалеке ухали совы и неумолкая пели свои песни сверчки, складываясь в причудливую мелодию спокойствия и странного умиротворения. Да, пожалуй, именно это чувство окутывало её с головой, подобно неизменной траурной мантии черного цвета. Медленно, будто сама Смерть, шагала она вдоль белоснежных плит с выгравированными на них именами усопших; Гермиона знала их почти наизусть, ведь часто бывала в Уилтшир-Некрополис-Плэйс[1]. Каждый день, независимо от погоды, её стройную фигурку, укутанную в мантию, можно было встретить бредущей среди свежих и не очень могил, но строго в юго-западной части кладбища — в других просто нечего было ей делать. Здесь чаще встречались старые захоронения, мраморные платы которых заботливо укутывал плющ; здесь было много высоких деревьев, кроны которых перекрывали доступ солнцу; здесь же крошился страдающий от времени гранит фамильных склепов… У Малфоев был свой мавзолей[2]. Шикарное сооружение, где покоились предки Драко, располагалось неподалеку от самого Малфой-Мэнора, вот только места для последнего из рода там не нашлось — Люциус так наказал сына за связь с грязнокровкой, — потому после скоропостижной кончины Драко похоронили на самом обычном маггловском кладбище в Уилтшире. Гермиона за то часто корила себя, но успокаивала тем, что самому Драко теперь всё равно. Какая разница праху, где лежать? Для неё же могила на простом кладбище стала отдушиной. С тихим скрипом в который раз отворилась кованая калитка, что отделяла посмертные квадратные метры Малфоя-младшего от остальной кладбищенской земли. Гермиона вошла; каблуки невысоких туфель, запачканные грязью, глухо отбивали дробь по плитке. Она скинула капюшон на ходу; лицо её оказалось скрытым чёрной вуалью. На мертвенно-бледной коже выделялись лепестками алой розы её губы; Гермиона скинула мантию, под которой обнаружилось неприлично короткое темное платье, прямо на грязный мрамор плит и, переступив через неё, медленно подошла к монументу. Сердце её защемило: он казался ей совсем живым, будто спать прилег, но не умер. Затаив дыхание, Гермиона коснулась кончиками пальцев его сюртука, затем шеи и щеки. — Они говорят, что я сошла с ума, — прошептала она, опустившимь пред ним на колени, укрывая его ладони своими руками в безуспешной попытке согреть. — А я всего лишь люблю тебя, — её голос упал до шепота. Гермиона замолчала; прикрыв глаза, она запрокинула голову, глубоко вдыхая пропитанный запахом хвои и земли кладбищенский воздух. — Прости, знаю, как ты не любишь слёз. Я сдержусь, — прошептала Гермиона так, словно бездушный монумент из металла могло как-то задеть её поведение. — Я так соскучилась по тебе, милый… К черту их. Я безумица, если любовь для них есть безумие. Она поднялась на ноги. От монумента веяло холодом и смертью, но то не смущало и не останавливало Гермиону никогда. Она перекинула через него ногу, привычно усаживаясь на него. — Я так скучаю по тебе живому, — склонившись над ним, шептала она, заглядывая в распахнутые металлические глаза. Пальцы её заскользили по холодным щекам; Гермиона наклонилась к нему ещё ближе. — К демону их с их мнениями. Кроваво-красные её губы коснулись холодных его. *** — Бедняжка. Она совсем выжила из ума от любви. — Совершенно точно. Больная. ______________________________________________________ [1] выдуманное автором название кладбища [2] мавзолей — монумент, погребальное сооружение, включавшее камеру, где помещались останки умершего, и иногда поминальный зал.