Альбом колдографий

В полупустом баре было сильно накурено. Завеса дыма была почти осязаемой, хоть и полупрозрачной; как матовое стекло она искажала отдаленные предметы, вещи и людей. Запах табака въелся в испещренное царапинами дерево барной стойки и кучки столиков с отполированными до блеска столешницами, на которых красовались массивные пепельницы, высеченные из цельных кусков породы — своеобразная фишка заведения, ведь бытовало мнение, что каждая пепельница — дело рук хозяина бара, большого, но совсем не искусного любителя скульптуры. У него явно не было таланта, одно только упорство, или, может, отсекание лишнего от мрамора и гранита доставляло ему небывалое удовольствие, расслабляло и успокаивало. Тем не менее, пепельницы выглядели грубыми поделками скульптора-самоучки, но неизменно украшали каждый столик в баре. Разбитые заменялись новыми, те, что погрязли в пепле и следах никотина настолько, что уже не поддавались очищающим заклинаниям, разделяли участь превратившихся в осколки. Драко задумчиво подталкивал одну такую пепельницу кончиком мизинца к краю стола, словно позабыв, что в баре он не один, будто не замечая, что его спутник допивал уже вторую кружку ирландского эля, в то время как он сам отпил из своей всего лишь раз. Гул голосов собравшихся этим вечером в баре мужчин и женщин окружал со всех сторон, смешиваясь с не в меру громкой музыкой, но Драко словно бы и не слышал этой какофонии звуков. Для него она была даже удобной, ведь позволяла сделать вид, что вопрос Блейза был попросту не услышан, а не намеренно проигнорирован. Он сам позвал сюда Забини для разговора, но, стоило только встретить на улице возле входа пронзительный взгляд каре-зеленых глаз Блейза, как желание вывернуть наизнанку душу, вытряхнуть на отполированную столешницу то, что так давило и съедало изнутри, поубавилось. Точнее, сошло на нет. Они перекинулись парой фраз, присев за столик, потом Драко потребовал подробного рассказа последних новостей из жизни Блейза и отгородился от эмоционального рассказа Забини воображаемой стеной. Он делал вид, что слушал, даже кивал или грустно улыбался /другой улыбки просто не мог из себя выдавить сейчас/ в нужных местах, но был далеко мыслями, настолько далеко, что и не заметил, как тонкие губы Блейза сомкнулись, взгляд его помрачнел и тонкими иголками впился в лицо Малфоя — приблизительно в участок светлой кожи меж бровей. Блейз залпом допил свой эль и опустил кружку из толстого стекла на стол с такой силой, что пепельница, которую всё ещё гонял по поверхности Драко, подпрыгнула. Малфой странно дёрнулся, словно очнувшись от оцепенения или некстати нагрянувшей дремоты, непонимающе осмотрелся, а потом перевёл взгляд на Блейза. — Отлично сидим, Драко, — немного хрипло прозвучал голос Забини, но сочился сарказмом. Только умалишенный назовет такое времяпрепровождение отличным. — Я бы сказал, неплохо, — Малфой старался говорить подчеркнуто лениво, привычно растягивать гласные. Он вообще изо всех сил старался влезть в привычный для Блейза и всех знакомых образ, сотканный из нравоучений Люциуса, советов Снейпа и приказов Лорда, из лжи и оскорблений, что так легко срывались с его языка каплями яда, отравляя… — … её, — Блейз буквально впился взглядом в Драко. Будто бы это помогло прочесть мысли Малфоя, которыми исписана вся его душа, выяснить всю подноготную, вычленить то, что беспокоит — его определенно беспокоило что-то, да, Блейз это видел. Драко же еле заметно вздрогнул от этого «её», потому что местоимениями в своей голове он обозначал лишь одну девушку. Если он думал про Пэнси, то голос в голове послушно произносил её имя или фамилию, если Драко вспоминал ту же Лавгуд или Белл, то мысленно проговаривал их фамилии. Только одна студентка Хогвартса мелькала в его мыслях отрывистыми «она», «её», «ей» и, реже всего, но трепетно — «моя». Он никогда не звал её по имени в реальной жизни, мысленно же боялся произнести даже фамилию — уже по привычке, а не так давно из страха, ведь был тот, кто мог с легкостью его мысли прочесть и даже с завидным постоянством делал это. — Что, прости? — Драко посмотрел в глаза Блейза, в которых мелькнула вспышка злости, когда мозг проанализировал сказанные Малфоем слова. Забини плотно сжал зубы — это было видно по тому, как напряглась его челюсть, — сделал несколько коротких вдохов-выдохов, очевидно, чтобы успокоиться. Терпение его было не вечным, а поведение Малфоя вывело бы из себя любого человека. — Я говорю, — сквозь зубы начал Блейз, и Драко тут же пожалел о том, что переспросил, ведь можно было снова сделать вид, что не слышал. Видимо, где-то там, в газовых облаках огромной Вселенной, госпожа Судьба вытянула наугад из своей колоды карту, мягко опустила её на покрытый зелёным сукном и цветастой шалью стол и грустно улыбнулась, покачав головой — Малфою выпало раскрыться перед своим единственным другом. В конце концов, вдруг ему полегчает, когда это будет озвучено. — Я говорю, ты пробовал искать её? Компания из женщин и мужчин за соседним столиком разразилась громким смехом. Драко снова подтолкнул пепельницу пальцем, но сделал это сильнее, чем собирался. Уродливый кусок гранита заскользил по столешнице с приличной скоростью, но был перехвачен широкой ладонью раздраженного Блейза. Драко как-то затравленно посмотрел на друга, глубоко вздохнул и опустил руку в один из карманов своего пиджака. — Отлично, приятель, можешь не отвечать! Торчу как дурак с тобой тут битый час, любуюсь на твою физиономию, а ты меня будто не замечаешь! Какого черта… На отполированную столешницу легли обломки волшебной палочки. Витиеватые узоры, похожие на лозу винограда, причудливо оплетали их. — …происходит, — выдохнул Блейз, уставившись на сломанную волшебную палочку. — Что ты с ней сделал, придурок? — прошипел он, нависнув над столешницей и глядя прямо в глаза Драко. Губы Малфоя дрогнули. Он заговорил. * * * На его глазах огромная чёрная туша, так похожая на Нагайну, переползала дорогу. Неподалёку раздался противнейший звук тормозов, и Драко невольно обернулся в ту сторону. Какой-то маггл остановил свою машину на приличном от змеи расстоянии, решив, видимо, подождать, пока рептилия не освободит проезжую часть. Малфой последовал его примеру, тем более что он до сих пор не решил, что стоит сказать той, к которой он идет, какими словами и с какой интонацией, а это было важно. От этого зависело слишком многое. Когда хвост змеи скрылся из вида за забором одного из аккуратненьких коттеджей, занимающих место по обе стороны от дороги, Драко медленно зашагал вперёд, так и не придумав, что сказать. С каждым шагом сердце его билось всё быстрее — он не видел её уже очень давно. Года два, не меньше. Сначала маялся с борьбой за свою свободу, потом, когда появилось время — да нет же, когда понял, что без неё не ощущает себя живым! — бросился на поиски, чуть ли не с сывороткой правды заявлялся домой к её друзьям и знакомым, но никто не знал, куда пропала Гермиона Грейнджер. Пересматривал сотни раз свои воспоминания, анализировал каждое слово, сказанное ею неподалеку от него или кем-то ещё о ней, ей самой в редкие минуты их тесного общения — искал зацепки, пытался выйти на её след, не спал ночами и чуть ли не сошел с ума, но нашел. Кто бы мог подумать, что Драко Люциус Малфой способен так любить, но он любил! Всем своим сердцем любил её. Заборы, калитки, фруктовые деревья и фасады чередой сменяли друг друга, оставаясь за его немного ссутуленной спиной. Он шёл вперед, к двухэтажному непримечательному домику в самом конце пыльной улочки. Наверняка соседи-магглы даже не подозревали, кому они порой одалживают соль для готовки… Калитка была приоткрыта. Драко остановился около неё, посмотрел на дом, глубоко вздохнул, как перед погружением в ледяную воду, и вошел во двор. Ноги внезапно показались ему слишком тяжелыми, но то был груз вины за всю ту боль, что он причинил ей за все годы знакомства, то была тяжесть сомнений и переживаний, опасений её реакции на его появление, страха и тревоги за неё — что же с ней стало, как она тут, жива ли вообще, распахнет ли ему белоснежную входную дверь сама или это сделает кто-то другой? Драко не знал. Ничего не знал, кроме адреса. Он преодолел последнюю ступеньку и занёс руку. Сжал пальцы в кулак, поднёс их к деревянной поверхности, но не постучал. «Гребаный трус!» — прошипел Драко себе под нос и все-таки легонько ударил костяшками пальцев о дверь. Внутри дома родились звуки торопливых шагов, заскрипел запорный механизм дверной ручки — почему-то вопрос «кто там?» не был озвучен. Неужели война её ничему не научила?.. Драко уставился на позолоченную, потёртую ручку двери. Как в замедленной съемке она повернулась, дверь начала открываться, закрывая Малфою путь для отступления. Он вскинул голову и набрал в легкие побольше воздуха. Каштановый локон, упавший на лицо, оказался непривычно коротким. Впалые щеки и потухший, полный безразличия взгляд. На её лице не проскользнуло ни тени эмоции, когда она посмотрела ему в глаза, узнав его. Ни искорки радости в чёрных зрачках, ни яростного прищура и искривленных губ. Пустота. — Уходи, — её голос был каким-то надтреснутым. Сорвавшееся с губ слово было тихим, но острой иглой вошло в его сердце. — Я, — вздох. Облизнула губы, — хочу навсегда оставить в прошлом магический мир. Я не вернусь в этот кошмар. Хватит с меня. — Гермиона… — как же жалко прозвучал его голос! — Послушай, просто выслушай меня… Она отступила на пару шагов назад, в тень прихожей, и Малфой последовал за ней, прикрыв дверь. Они оказались в сумерках маленькой продолговатой комнаты, но Гермиона быстро прогнала тьму, нажав пальцем на выключатель. Желтоватый электрический свет заполнил помещение. — Мне… — Оставь меня в покое! — с каждым словом её голос рос, становился громче, она начала говорить шепотом, но сорвалась на крик. — Убирайся! Уходи, Малфой, уходи и забудь, имя моё забудь, даже мысленно не зови! Я не хочу туда, не вернусь, я решила, я не могу до сих пор прийти в себя! Два года прошло, а я не могу! — по её щекам заструились слёзы, она всхлипнула. — Посмотри на меня. Посмотри, в кого меня превратила магия… Ты все эти годы кричал, что она не для меня. Не для таких, как я. Наслаждайся, — презрительно прошипела Гермиона, — наслаждайся своей правотой! Волдеморт мертв, но ему всё же удалось… всем вам удалось… — Я сражался на твоей стороне, Грейнджер… — Ты просто перешел на сторону победителя, чтобы спасти свою шкуру и… — Я сделал это из-за тебя! — выкрикнул Драко, зло посмотрев на неё. — Из-за тебя! Потому что я… — Мне нет места в твоём мире, Малфой, — в её голосе зазвучали металлические нотки. Гермиона как-то подобралась, выпрямилась. Её рука скользнула в карман домашнего платья, и в следующую секунду Драко оторопел, потому что Гермиона протянула ему на раскрытой ладони собственную волшебную палочку, переломленную пополам. — Кто посмел это сделать? — пораженно уставившись на обломки волшебной палочки, пробормотал Драко. — Я сама. С глухим стуком обломки упали на пол. Малфой подобрал их и, не говоря больше ни слова, обошел сотрясающуюся в безмолвных рыданиях Гермиону. Он и сам не прочь был бы заплакать, ведь больше не нужно разговоров, всё предельно понятно: она не вернется, ему нет места в мире магглов. Логично, но от того ещё больнее. Когда он уже отворил дверь и занёс ногу над порогом, Гермиона его окликнула… * * * — Если бы она сказала что-то хорошее, ты бы не сидел сейчас тут в таком состоянии, — задумчиво произнёс Блейз, с грустью глядя на Малфоя. Драко коротко кивнул, опустив голову. Его плечи мелко затряслись, и Блейз с ужасом осознал, что сидящий перед ним человек плачет. — Зачем она тебя окликнула? — Попросила наложить обливэйт. Стереть подчистую память о нашем мире, — Драко поднял голову. По его лицу текли слёзы. — И ты… Отрывистое «да» утонуло в какофонии звуков полупустого бара.