Альбом колдографий

После дождя воздух был влажным, чистым; Драко вдыхал его жадно, заполняя каждую альвеолу кислородом. Он полулежал на сырой траве, не обращая внимания на то, что плотная ткань мантии постепенно пропитывалась водой. Он смотрел на яркую радугу, коромыслом раскинувшуюся по небу, и закусывал губу, едва сдерживая подступающие к глазам слёзы. Он перебирал взглядом цветные полоски этого символа прощения и безмятежности, почти плача. Красный… Красной, а не грязной была у неё кровь. Поразительного алого оттенка, она сочилась из счёсанной коленки Грейнджер в коридоре школы на шестом курсе; кровь пролилась из-за него, ведь его стараниями Гермиона оказалась на полу и сидела, зажимая ладонью рану. Он тогда почувствовал вину и протянул ей свой платок, но Грейнджер не приняла его. Кое-как поднялась и поковыляла в сторону башни Гриффиндора, оставив Драко наедине с разрывающим грудь чувством вины. Оранжевый… Редкие оранжевые веснушки покрывали её курносый нос и плечи. Они были почти незаметны зимой, и Драко очень удивился, когда, с первыми лучами весеннего солнца, на её коже показались веснушки. Она смущалась и питала к оранжевым пятнышкам негативные чувства, а Драко говорил, что зря она не любит эти солнечные поцелуи. Жёлтый… Маленькие птички, порхающие вокруг её головы, никогда не сулили хорошего. Жёлтые канарейки были явным признаком её злости, и что-то внутри Малфоя сворачивалось в неприятный клубок, когда он слышал чириканье на подходе к их с Гермионой секретному месту. Благо, случалось это всего несколько раз: когда чуть было не отправился к праотцам рыжий Уизли и девчонка Белл. Он долго уверял Гермиону в своей непричастности, и она, кажется, верила. Зелёный… Виноград. Она обожала зелёный виноград, но, к сожалению, пара съеденных ягод вызывала у нее жуткую сыпь: на любимое лакомство у девушки была аллергия. Голубой… Кристально-чистым было небо в день, когда Драко решил впервые коснуться её губ. Ни одного облачка на апрельском небосводе, только слепящее глаза солнце красовалось на голубом небе, и он забыл обо всем на свете, когда девушка ответила на поцелуй; забыл про ужасное клеймо на его руке, про её грязную кровь; на короткое мгновение они оба ощущали себя всего лишь беззаботными подростками, утопающими в любви. Синий… Тогда-то Гермиона и разглядела в его серых глазах редкие темно-синие прожилки. Грейнджер никогда не видела его глаз настолько близко и решила, что оттенок у них всегда такой необычный; Драко же знал, что синий цвет в его радужках проявляется только в редкие моменты душевного спокойствия и счастья. Фиолетовый… Фиолетовый луч заклятия ударил Гермиону прямо в солнечное сплетение, отшвырнув её лёгкое тело назад на несколько десятков метров. Он не успел сделать ничего, да и не имел права: метка на левом предплечье не позволила бы ему перейти на сторону врага в столь важный момент. Гермиона ударилась виском о кусок бетонной стены; когда Малфой подбежал к ней, тонкая струйка крови змеилась на бледном лице мертвой Гермионы. Он продолжал жадно дышать, волшебная палочка валялась чуть поодаль. Слёзы высохли, да и не плачут мужчины. За спиной раздался неприятный хруст ломающегося дерева, Малфой даже не обернулся: он знал, кто это идет и что хрустнула его волшебная палочка. — Драко, — шелестящий, пробирающий до костей голос, — обернись, мальчик. — Нет! Оставьте меня! — Я слышу в твоем голосе печаль, а ведь мы победили. Ты это из-за грязнокровки? Я могу избавить тебя от страданий, Драко. — Не можете, — сквозь сжатые зубы, почти безразлично. Он давно понял, что обречён: задолго до битвы за Хогвартс Волдеморту удалось прочесть его мысли. Пустить всё на самотек не давала тлеющая надежда на победу Поттера, но жизнь распорядилась иначе. — Ошибаешься, мальчик. Есть способ облегчить твою боль, помочь тебе. Повернись же, Драко! Не в моих правилах бить в спину даже таких предателей, как ты! Драко глубоко вздохнул и медленно поднялся на ноги. Неспешно отряхнул мантию, последний раз взглянул на небо и обернулся. — Авада Кедавра! Бездыханным телом он остался лежать под крутым коромыслом радуги. Он прожил на какие-то жалкие четыре часа дольше Гермионы.