Альбом колдографий

Тусклый лунный свет, льющийся сквозь потрёпанные временем оконные рамы, косыми полосками ложился на пол. Этих светлых пятен мальчик избегал, как мог; он крался, он так боялся быть обнаруженным в коридоре школы после отбоя, что сводило судорогой живот, а длинные пальцы сильно сжимали волшебную палочку. Его шаги были бесшумны, но каждый шорох заставлял короткие волоски на затылке подняться, а по позвоночнику пробегал холодок, когда где-то в недрах замка звякали доспехи, потревоженные проказником-Пивзом, но он продолжал идти. Он должен. Стыд пожирал его, причем за всё сразу: за то, что он, чистокровный юный аристократ, оказался неравнодушным к грязнокровке с копной непослушных волос и вечно перепачканными чернилами руками; за то, что желал ей скорейшей гибели; за то, что задевал при любой удобной возможности; за то, что намеренно предавал свою семью. Отец не оценит его порыва, нет. Отец накажет, если узнает, назовет предателем крови, приравняет к мелкому Уизли и его братьям, но чувство вины к Грейнджер вело его к лазарету. Подталкивало в спину, когда Драко замирал, не решаясь ступить дальше, тянуло вперед за руку, когда он вдруг вспоминал, что в эту самую секунду нарушает правила Хогвартса, шептало на ухо о том, что если он сейчас не войдет в двери лазарета и не подойдет к кровати Гермионы, он станет главным трусом современности. Большая дверь отворилась бесшумно, видимо, её петли регулярно смазывали, чтобы скрипы не тревожили больных. В лазарете было прохладно, и Малфою в нос ударил ненавязчивый, неприятный запах целебных зелий и бинтов. Несколько секунд он стоял у входной двери прислушиваясь. В лазарете было тихо, не слышалось тяжелое дыхание больных, никто не сопел, не бормотал во сне, но несколько коек были отгорожены ширмами мятного цвета. Драко поёжился. Побывавшие под взглядом василиска не дышат, не размыкают губ; они лежат, окаменевшие, на койках за теми самыми ширмами. И Гермиона там. Гриффиндорская зазнайка-заучка-грязнокровка Грейнджер тоже окаменела, оказалась запертой в своем теле. Тишина угнетала и совсем не была на руку Малфою. Он покосился на дверь в кабинет мадам Помфри в поисках намёков на то, что целительница не спит. Нет, из-под двери не пробивалась полоска света, никаких звуков из кабинета не доносилось. Драко перевел взгляд на койки, пытаясь вычислить ту, которую занимала Гермиона. Он предположил, что девочка покоится на одной из крайних, и, крадучись, двинулся вперед. Дрожащей рукой коснулся ширмы ближайшей к нему постели и, стараясь не навести лишнего шума, отодвинул плотную ткань мятного цвета, едва ли не вскрикнув от секундной радости. Бледная, как и простыни под ней, Гермиона лежала, застыв в странной позе. Малфой с трепетом коснулся её замершей руки, и на мгновение ему показалось, что Гермиона сейчас оживет, схватит его за ладонь, отнимет волшебную палочку и заколдует его, но девочка, конечно, не шевельнулась. Лежала навзничь, устремив взгляд неподвижных глаз в потолок. Драко тяжело вздохнул и присел на краешек койки, вертя в руках волшебную палочку. Ну и зачем он пришел? Кажется, еще в коридоре он точно знал, для чего ему нужно добраться до лежащей в лазарете Грейнджер, а теперь он не имел об этом ни малейшего представления. Конечно, окаменевшая гриффиндорка ввела его в ужас, а чувство вины никуда не делось, лишь усилилось, но он не знал, что делать дальше. Наверное, стоит… — Грейнджер, это я виноват, — прошептал мальчик, и сам испугался своего тихого голоса и незнакомых ноток раскаяния, скользивших в нем, — это я тебе пожелал… смерти, — последнее слово он выдавил из себя с трудом, — и ты ведь почти погибла. Прости, если… — голос, черт возьми, дрогнул, — если вернёшься. Грейнджер, я за этими несчастными мандрагорами буду ухаживать, я к Стебль в помощники запишусь, только ты прости и проснись. Разумеется, василиска на Гермиону натравил не Драко, но он пожелал ей встречи с этим монстром, и оно случилось. Малфой сидел, сжимая в своих тёплых пальцах её прохладную руку, а взгляд его наткнулся на полузасохшую розу в тоненькой вазе, стоявшей на прикроватном столике. В мозг, искалеченный чувством вины и стыда, пришла донельзя странная мысль. Малфой осторожно взял хрупкий цветок, поднес к нему кончик волшебной палочки, вспоминая заклятие оживающих растений*, которому обучала их профессор Стебль, и прошептал короткую формулу, выводя над бутоном нужные руны. Жухлые лепестки на глазах стали наливаться соком, расправляться; в считанные секунды полумертвое растение ожило, раскинуло нежный бледно-розовый бутон. Драко аккуратно вложил цветок в её закостенелые пальцы и пулей вылетел из лазарета, ощущая, как к бледным щекам приливает кровь от этого странного порыва. Нет, с юношеских плеч груз вины не свалился, но ему ощутимо стало легче, и совсем не жалел Драко о том, что пробрался ночью в лазарет к Гермионе. *сама выдумала