Альбом колдографий

В лазарете темно, только один уголок слабо освещается дрожащим пламенем свечи. Длинные тени ложатся на серый камень стен, кипельно белые простыни и бледные, впалые щеки лежащего на кровати юноши. Он похож на мертвеца: светлые ресницы не дрожат во сне, а грудная клетка едва поднимается в такт его дыханию. У него губы разорваны в трех местах, и кровь сочится из этих ран, запекается на почти прозрачной коже. У Драко чистая кровь и просто ужасная, граничащая с гемофилией, свертываемость. Гермиона поглаживает его руку и даже не отдергивает пальцы от рубца черной метки. Он пожиратель. Ей плевать. Он накрыт тонкой простыней, и та постепенно пропитывается сочащейся из ран на груди кровью. Гермиона прижимается к его прохладной ладони губами. — Предательница. В дверях лазарета — Гарри Поттер. Девушка резко поднимает голову, и от этого с лица срываются соленые капли /она даже не заметила, как заплакала/, падают вниз, разбиваются о синее переплетение вен на руке Малфоя. Гарри в гневе; его волосы растрепаны чуть сильнее обычного, очки неровно сидят на носу, а в зеленых глазах боль и ярость, что перекрывают его чувство вины за содеянное. — Как ты узнал? Ах, да. Карта мародеров. Гарри, ты ведь виноват. — Да как ты смеешь обвинять меня?! Он заслужил! Он пожиратель, Гермиона! Очнись! Даже не думал, что ты на такое способна. Гермиона вскакивает на ноги, украдкой вытирая со щек слезы. — Он умирает, Гарри… — Туда ему и дорога! — Я тебя не предавала, — она шепчет, а Поттер качает лохматой головой, — я его люблю, Гарри. Разве мы выбираем, кого любить? — Лгунья. Предательница. Ты спуталась со слизеринцем! И с кем! С врагом! Пожирателем! Да он твоей смерти хочет больше всего на свете, а ты тут сидишь, слезы по нему льешь! — Не говори о том, чего не знаешь, Гарри. Какая уже разница. Драко, он умирает, понимаешь? По твоей милости! Я говорила тебе про эту проклятую книжку, я просила тебя, предупреждала! — Выкарабкается твоя змея, а меня обвинять не надо! Будешь утешать своего ненаглядного пожирателя в Азкабане. Чего я там не знаю, а, Гермиона? Если он тебя трахнул пару раз, так это еще ничего не значит! Думаешь, такой чистоплюй посмотрит в твою сторону? Очнись! Ты магглорожденная, он магглоненавистник! Протри свои глаза! Какая любовь? Ты решила, что сможешь направить этого мудака на путь праведника, да? Что исправишь, спасешь его от чего-то, верно? Так ему это не надо! Они не способны на настоящие чувства, эти аристократы! Гермиона медленно подходит к Поттеру, смотрит прямо в его глаза. — Вот так, да? Конец дружбы из-за моего выбора. Из-за моих чувств. Перечеркнул все пять с половиной лет? Хорошо. Ты прав, Гарри, целиком и полностью прав, но я попробую просто любить его, не менять. Знаешь, почти два десятка лет назад одной магглорожденной посчастливилось быть любимой аристократом. Представляешь, Гарри, он тоже сначала насмехался над ней… — Прекрати… — Изводил на первых курсах, звал заучкой… — Остановись, Гермиона. — Презирал из-за грязной крови… И полюбил почему-то именно её, грязнокровку. Знаешь, как его фамилия? — Не смей! — Поттер! Джеймс Поттер, твой отец, Гарри! Если верить Сириусу, Дамблдору и всем тем, кто знал Джеймса, то он не сильно отличался от Драко! — Он не был на стороне тьмы! — Драко там не по своей воле! Тяжелое дыхание двух бывших лучших друзей нарушает стерильную тишину лазарета. Гарри смотрит на нее разочарованно, она на него — с надеждой, безумной надеждой на понимание. Поттер тяжело вздыхает. — Когда он бросит тебя, ко мне не обращайся. Если тебе будет грозить опасность от его руки, я не приду на помощь. Ты предала. Я никогда не прощу тебя. Ты не нужна ему. — Герм, — хриплый, тихий шепот зигзагом проскакивает между гриффиндорцами, и Гарри, скривившись, уходит прочь из лазарета, навсегда оборвав невидимую ниточку дружбы между собой и Гермионой.