Альбом колдографий

Над двумя совершенно разными кружками клубился едва заметный пар от разлитого в них горячего отвара из слив-цеппелин. Одну из них, более изящную, но со сколом в одном месте, сжимала в руках Гермиона; во второй яркой, аляпистой кружке размешивала сахар Полумна. Гермиона не собиралась пить неприятный на вкус отвар, лишь из вежливости приняв кружку с напитком из рук подруги, Луна же с удовольствием /возможно, лишь видимым/ отпивала горячий отвар маленькими глоточками. Гермиона пригубила пару раз свою чашку. — Ты вся светишься, — в который раз отметила Луна, — когда же ты раскроешь имя твоего счастья? — С чего ты взяла, что всё дело в каком-то парне? — удивлённо приподняв бровь, спросила Гермиона, рассматривая мутноватый отвар из слив-цеппелин, словно она хотела целиком забраться в эту самую кружку, чтобы избежать пристального взгляда Луна и её вопросов. — Мои поправки к закону о… — Да-да, ты говорила об этом уже. Ну, что поправки приняли. Только вот я в жизни не поверю, что из-за этого так сияют твои глаза. Гермиона улыбнулась украдкой, бросила быстрый взгляд на Полумну. Рассказать или нет? Нет, ещё рано. Улыбка стала мечтательной, Гермиона сама не заметила, как погрузилась в свои грёзы, являющие собой сладостную смесь из приятных воспоминаний и хрупких надежд. Ах, Драко, как же сильно ты поменял её… Она вздрогнула. Луна тормошила её за плечо. — Очнись, подруга, ты опять витаешь в облаках? — Гермиона смущенно улыбнулась ей. — Знаешь, я тебя понимаю… У самой такое бывает. Ой, Герм, у тебя размазалась помада. — Понимаешь меня? В каком смысле, Полумна? — копошась в своей сумочке, спросила Гермиона. Наконец, она вынула оттуда маленькое зеркальце — подарок Драко — и раскрыла его, придирчиво глядя на своё отражение. — Я, кажется, тоже влюбилась. — Что значит — «тоже»? Я тебе ни в чем таком не признавалась, — Гермиона стёрла крошечное розовое пятнышко от помады из уголка рта, закрыла зеркальце. — Да у тебя на лбу это написано! Я же вижу… — маленькое зеркальце выскользнуло из рук Грейнджер. Оно коснулось пола, и крошечные блестящие осколки брызнули в разные стороны; девушки только и успели поджать ноги. — Гермиона… Это плохой знак, — замогильным, холодным голосом произнесла Полумна, завороженно глядя на переливающиеся в свете заходящего солнца осколки, — что-то разобьётся в твоей жизни, — она обеспокоенно посмотрела на кареглазую подругу, которая уже отошла от лёгкого шока и вовсю орудовала волшебной палочкой над разбитой вещицей. — Глупости, нет ничего, что не могло бы исправить Репаро, — она взмахнула палочкой, — видишь? — Это же примета… Гермиона посмотрела на Полумну с долей скептицизма и спрятала зеркало в сумочку. Вздохнув, Луна поднялась на ноги и, прихватив с собой свою полупустую кружку, пошла на кухню. — Подолью себе кипятка, — Гермиона кивнула, проводив Полумну взглядом. Она вновь достала из сумочки зеркальце, осторожно открыла его и провела пальцем по целому стеклу. Ну, что за бред? Как волшебница может верить в приметы? Девушка спрятала подарок обратно в сумочку. Взгляд её пробежался по окружающей обстановке и наткнулся на распечатанное письмо, что покоилось на кофейном столике среди прочих мелочей и безделушек. Сначала Гермиона не поняла, чем оно привлекло её внимание, наклонилась к нему ближе и обомлела. Знакомая гербовая бумага с фамильным вензелем внизу. Косой, убористый почерк и необычно прописанная буква «Д» — так её писал только он. Ей была видна лишь часть письма, но строчки «Люблю тебя, моя дорогая Луна. Только твой Драко» было достаточно, чтобы понять, кто отправил его Полумне. Воздуха вдруг стало катастрофически мало. Гермиона обнаружила, что сидит, откинувшись на спинку дивана и хватая ртом этот треклятый кислород, но ей мало, не хватает. Воздух словно выжгли, он исчез. Она тряхнула головой, вновь пробежалась взглядом по строчкам из письма, надеясь, что ей показалось, но нет. «Что-то в твоей жизни разобьется», — сказала Луна. Разбилось самое дорогое. Разлетелось на части сердце самой Гермионы.