Альбом колдографий

В кабинете под самым куполом Северной башни всегда было душно от курящихся тут и там благовоний. Драко не любил уроки Сивиллы Трелони, но посещал их, потому что Альбус Дамблдор обязал. Многие студенты отказались от прорицаний ещё в сентябре, что не могло не заинтересовать Министерство магии в лице Долорес Джейн Амбридж, и, чтобы сохранить за Трелони её рабочее место, Альбус включил прорицания в обязательную учебную программу, в результате чего посещаемость выросла, а новоиспеченный преподаватель ЗоТИ отстала от несчастной Трелони. Директор только прятал лукавую улыбку в густой бороде и усах: снова все пляшут под его дудочку, очередная несчастная спасена от несправедливого гнета медленно съезжающего с катушек Министерства. На прорицаниях Драко откровенно скучал. Обыкновенно он сидел, абстрагировавшись от происходящего, и пустым взглядом смотрел в хрустальный шар. Или на причудливую руническую вязь. Или на пёстрый расклад карт Таро. Или на собственную раскрытую ладонь, покрытую сеткой папиллярных узоров. Или, как сегодня, в кое-как заполненный накануне дневник сновидений. Драко уныло обвел взглядом кабинет, вздохнул и вновь уставился на исписанные убористым почерком страницы: именно этот глупейший, по его мнению, раздел прорицаний — изучение сновидений — Драко считал скучным, нудным и никому не нужным. Вот когда они гадали прямо на уроке, бывало весело: Трелони стабильно предсказывала скорую смерть кому-нибудь из гриффиндорцев, поэтому половину урока можно было посмеиваться, глядя на выпученные глаза и возмущенные лица. Сновидения же они разгадывали самостоятельно, молча, каждый уткнувшись в свой дневник и большой такой сонник Розмана. К середине урока Драко мысленно высказал Дамблдору и Амбридж всё, что он о них думает, отложил свой дневник и потянулся, оглядываясь в поисках легкого развлечения. Вот чем таким интересным можно заняться? Он лениво ощупывал взглядом сидящих вокруг него однокрусников, пока не посмотрел буквально себе под ноги. Уровнем ниже в гордом одиночестве сидела Грейнджер, и Драко решил, что в уроке прорицаний есть хотя бы один плюс — необычное расположение ученических мест в кабинете. Из-за того, что кабинет имел форму амфитеатра, казалось, что Грейнджер сидит буквально у его ног. Драко слабо ухмыльнулся: там грязнокровке и место, и именно в этот момент в его мозг врезалась мысль. Она чересчур быстро ширилась, росла, заставляя его губы растянуться в гаденькой улыбочке, и вот он уже чуть наклоняется вперёд, а колючие серые глаза его шустро бегают по аккуратному крупному почерку Грейнджер. Малфой надеялся, что прочтет в дневнике сновидений грязнокровки что-то интимно-пикантное про Поттера и Уизли, ведь стараниями Пэнси Паркинсон он был глубоко убежден в том, что девушкам в пятнадцать-шестнадцать лет каждую ночь снятся эротические сны с участием суженого-ряженого. Естественно, опиралась Пэнси исключительно на свой богатый жизненный опыт, но Драко верил. По словам слизеринки, в её снах он ого-го что вытворял с ней. Малфой справедливо рассудил, что в снах Грейнджер ого-го что с ней творит Поттер. Или Уизли. Или оба. И он совсем не ожидал увидеть в милом дневничке Грейнджер свою фамилию. Драко опешил и поразился до глубины души: он снится грязнокровке? От этой новости ему захотелось шандарахнуть Гермиону по курчавой голове и запретить ей о нем думать; та же Паркинсон его убедила, что снится исключительно то, о чем человек думает. Вообще, Пэнси умом не отличалась и полагаться на её выводы в каком-либо вопросе было глупо, но почему-то на их курсе считали, что в прорицаниях Паркинсон равных нет, и Драко ей верил. Ну или ему было просто плевать на прорицания с башни Астрономии. Когда первый шок от выведенной почерком Гермионы фамилии отступил, Драко начал думать. Сначала он додумался до того, что Грейнджер просто выдумала этот сон, а потом в его голову пчелиным жалом впилась фраза «заколдованный дневник сновидений»: в этих чертовых тетрадках нельзя записывать выдуманные сны, только реальные. Драко глубоко вздохнул, максимально перегнулся через свой стол /со стороны казалось, что он улегся на него всем торсом/ и жадно впился взглядом в дневник Гермионы. Интересно же! Он приснился грязнокровке! Интересно и немного противно. Драко нашел глазами начало записи и приступил к чтению. «09 ноября 1995 года. 17-й лунный день: сны довольно часто исполняются в жизни. Сегодня мне приснился самый странный и страшный сон из всех, которые я когда-либо видела. Охваченный пламенем Хогвартс был окроплен кровью моих друзей и сокурсников, пахло гарью и смертью, в воздухе носились молнии заклятий, а я искала его. Мерлин великий, я бежала, спотыкалась, падала, кое-как уворачивалась от смертоносных лучей, а в груди у меня всё болело и ныло. Я не боялась своей смерти, мне было плевать на то, кто из знакомых пал от руки пожирателей: я бежала по руинам коридора школы в поисках одного человека. Не Гарри. Не Рона. Я искала… Драко Малфоя. Дальше сон помню плохо, только чувство легкости, когда я все-таки нашла его, живого и невредимого, в паутине разрушенных школьных коридоров, и что-то похожее на… нежность, когда он обнял меня там, во сне. Самый страшный сон потому, что я видела смерти многих дорогих мне людей. Самый странный — оттого, что мне было плевать на них, важен был только Малфой. Будто бы он заменил мне их всех. Словно я его любила во сне…» Драко отшатнулся, замотал головой, жалея о том, что решил прочитать этот чертов дневник. Бросил взгляд на пышную копну спутанных волос Грейнджер и скривился: чтобы он вот такое захотел обнимать? Что за бред снится этой девчонке? Захотелось схватить Грейнджер за плечи и хорошенько встряхнуть, а дневник её сновидений выбросить в камин, чтобы тот поглотил несчастную тетрадку, обратил в пепел, спрятал среди перегоревших остатков поленьев. Спустя два года, во время Битвы за Хогвартс, Драко Малфой прижимал к себе трясущуюся от страха за него Гермиону Грейнджер. Слышал, чувствовал, как гулко стучит её глупое сердце, шептал на ухо, что он жив и здоров, стоя посреди одного из коридоров полуразрушенной школы, и вспоминал самый странный и страшный её сон, с запозданием обернувшийся явью.