Обречённые

Гай сидел в невысоком кресле, украшенном резьбой и пил разбавленное вино из серебряного кубка, который держал в левой руке; в воздухе витал аромат благовоний – (запах сандала успокоил его расстроенные нервы, а вино затуманило голову), и вспоминал. Правой рукой он подпирал лоб, вино расходилось по венам горячей волной. Вертикальная морщинка, перечеркнувшая переносицу и печальный взгляд, сообщали его лицу выражение задумчивой грусти. Даже в тусклом свете факелов было заметно, как он устал и измождён: казалось, что мужчину что-то бесконечно гнетёт; тоска зрела в его сердце, словно гнойный нарыв, недостаточно маленький, чтобы его не замечать, но и недостаточно большой для того, чтобы прорваться наружу жёлтой слизью. Куда бы он ни шёл, где бы ни находился: в гуще жаркого сражения или в постели красивой женщины – мыслями военачальника всецело владел один человек – Спартак. Плывя по волнам памяти, Глабр снова и снова возвращался в тот день, когда он вынудил Батиата выставить Спартака в показательном бою против своих солдат. Желая поглумиться над рабом и продемонстрировать свою власть хозяину виллы, (другое объяснение этому поступку найти не представляется возможным), легат отказался заменить деревянные мечи настоящим оружием из металла, чем вызвал досаду у ланисты, который тщетно пытался спрятать её за морщинами своего обезьяноподобного лика. Гай тяжело вздохнул, в который раз окинув взглядом пространство вокруг себя. Казалось, самый воздух здесь был пропитан свинцовой тяжестью – он отравлял лёгкие, отяжелял веки. Римлянин уже не вёл счёт выпитым кубкам: он устал бороться с вином, устал бороться со Спартаком, устал пресмыкаться перед Альбинием, чтобы сделать карьеру в сенате... Усталость одержала верх над военачальником. - Спартак, - прошептал он в темноту. Глаза мужчины закрылись. Он уснул. *** Был уже знойный полдень следующего дня, когда легат, наконец, проснулся. На мгновение (лишь на один короткий миг), он почувствовал себя отдохнувшим и бодрым: с аппетитом позавтракав ребрышками молодого козлёнка, предварительно сдобрив их несколькими каплями гарума, заедая нежное мясо лепёшками из спельты с сыром и с мёдом, и запивая всё это водой, которую ему услужливо подливала молодая рабыня, Гай решил, что с этого дня будет с большей ответственностью подходить к своим обязанностям, возложенным на него вместе со званием легата. Однако радость его длилась недолго. На смену утолённому чувству голода, пришло чувство жажды, против которой бессильны вода и вино. Эту жажду мог утолить только тот, кто сидел сейчас в клетке. Клавдий медленно поднялся со своего ложа, и направился к месту содержания гладиаторов. Подойдя к клетке фракийца, Гай приказал отпереть её и отозвал стражу. . – В этом нет нужды, - настоял военачальник, видя, что солдат с сомнением смотрит на сидящего за решёткой сильного гладиатора, атлетического телосложения – в глазах раба читалась… покорность? Легату хотелось думать, что это так, но римлянин знал этот взгляд; он уже видел его в те дни, когда Спартак находился под его командованием – то была не покорность, а холодное спокойствие пленённого льва, кажется, что зверь смирился со своей участью, но Глабр знал – он выжидает, ждёт ТУ САМУЮ минуту, чтобы совершить прыжок и вырваться на свободу. Легат вошёл в логово зверя. Скрипнула ржавая дверь клетки, но ни один мускул не дрогнул на лице фракийца; лишь капелька пота скатилась со лба на пересохшие от жары губы. - День выдался жаркий, не правда ли? – начал военачальник. - Готов поспорить ты не о погоде пришёл поболтать, легат. - Это верно,- улыбка скользнула по губам свободного гражданина Римской Империи. - Ешь.- бросил он, ставя перед рабом блюдо с рыбой и лепёшками, и протягивая ему кувшин с вином. Фракиец молчал и явно не желал прикасаться к пище. Он даже не протянул руки, чтобы утолить жажду принесённым ему напитком. Глабр почувствовал, как в венах вскипает кровь. Да как смеет этот наглец, потерявший всё, отказываться от его милости? - Я потерял свободу, но не гордость, - произнёс гладиатор, словно угадав его мысли. - Какой прок от гордости на пустой желудок? – усмехнулся Гай. На дне серых глаз мелькнуло что-то, похожее на… Усмешку? Глабр не мог определить точную природу сего мимического жеста, и это его бесило, как и то, что фракиец был с ним явно не согласен. Возможно, если бы он мог наклониться чуть ниже, взять раба за подбородок, заглянуть в глаза... -Тот, кто всю жизнь привык подчиняться и зависеть, вряд ли способен это понять,-спокойно произнес Спартак, не отводя глаз. Глабр сжал кулаки. -Ты заблуждаешься, фракиец, но я готов простить тебе твое невежество. Умереть от голода - глупая доблесть,- медленно произнес он, стараясь сдержать порыв ударить пленника. Легата охватил приступ сильного раздражения: « я должен поставить этого самоуверенного бунтаря на место, должен показать ему, кто здесь главный», - сказал римлянин сам себе. – Пей, -произнёс он, протягивая вино Спартаку. Тот улыбнулся как –то загадочно и странно. – «Что, чёрт возьми, означает эта улыбка?»- спрашивал себя Клавдий. – «Неужели он понял, что творится в моей душе?» От этой догадки он похолодел. Должно быть, нервы выдали его истинные эмоции, потому что Спартак улыбался всё шире, а его проницательные серые глаза улавливали малейшие изменения в настроении его нежданного собеседника. - Хорошо, я выпью, - вдруг сказал гладиатор. – Я выпью, но только если выпьешь ты. - Думаешь, я хочу отравить тебя, раб? – спросил легат. - Нет, - спокойно ответил чемпион Капуи. – Сейчас вино тебе нужно больше, чем мне. Ни проронив ни единого слова в ответ на это точное замечание, военачальник сделал глоток из кувшина, и протянул его Спартаку. Фракиец отпил немного вина и вернул кувшин легату. Насилу стараясь подавить охватившее его волнение, тот забрал кувшин и поднёс его к губам. Глаза его неотрывно смотрели на гладиатора, на губах которого блестела ярко-алая, будто кровь, капелька вина. Гай посмотрел на кувшин, и внезапно подумал, что ещё несколько секунд назад, губы пленника касались этого глиняного сосуда. Мысли в голове военачальника путались. Тот, кто ещё недавно командовал легионом, не смог бы сейчас призвать к порядку и одного солдата. Всё о чём он мог думать были губы, сидящего напротив гладиатора и кувшин с вином, переходящий из рук в руки. - Чего ты такой угрюмый, легат? – усмехнулся, уже порядком набравшийся Спартак. –Вино дома Батиата, не по вкусу пришлось? Не грусти, - он положил руку на плечо Глабра, - ты одет в шелка,- мужчина бросил взгляд на блюдо с кушаньями, - ешь морскую рыбу, пьёшь хорошее вино, а ты знаешь, что пьют такие, как я? Это был риторический вопрос, не требующий ответа; военачальник был прекрасно осведомлён о том, как питаются и что пьют будущие герои арены –его солдаты пили ту же самую бурду сомнительного происхождения, в которой уксуса было больше, чем вина. - А ведь когда-то мы сражались на одной стороне,- грустно проговорил Гай. Фракиец молчал. -Не понимаю, - продолжал Глабр, - зачем ты борешься и с кем? Ты можешь вернуть свою жизнь, я мог бы посодействовать твоему освобождению. Ты ещё молод – оставишь Капую, найдёшь себе женщину, обзаведёшься семьёй. Заживёшь нормальной, свободной жизнью. - В одну реку не войти дважды, легат, - сказал гладиатор. - У меня на этот счёт другое мнение, - улыбнулся командующий легионом. Внезапно, Спартак схватил легата за руку, и с силой сжал её, как если бы хотел побороться с ним на руках. Глабр ответил на выпад раба, отметив про себя, какие сильные и жилистые руки были у фракийца. Дрожь пробежала по всему его телу от кончиков пальцев рук до пальцев на ногах. Он много раз видел, как в бою Спартак ловко управлялся с мечом, но то, что гладиатор творил на арене с помощью этого оружия – поистине завораживало: это был танец стали и обнажённой плоти; гладиус был продолжением его рук; атлетически сложенный фракиец двигался быстро, как гепард и разил смертельно, как кобра. Клавдий вспомнил, как Спартак храбро противостоял его солдатам с одной лишь парой деревянных мечей в руках. Что и говорить, это был зрелищный бой: для легата он был игрой – фракийцу проигрыш грозил смертельным исходом. Дерево пало под тяжестью стали; его заменили кулаки, храбро противостоящие металлу. Глабр не переставал удивляться тому, насколько Спартак был сконцентрирован: даже без полноценного оружия он был сильным противником. Вдруг, Гай встрепенулся, а Батиат всплеснул руками - Спартак упал в бассейн! Вверх взметнулся ворох водяных брызг – лицо Эномая выражало беспокойство, лицо Илитии –радость – легат был спокоен: всё случилось так, как он хотел; он доказал Батиату, что даже самая убедительная легенда может рассыпаться прахом, если не будет подкреплена силой оружия. Военачальник был удовлетворён. Но что это? Фракиец медленно поднимается; капли воды стекают по его натренированной спине, солдаты подступают к нему со всех сторон – его кулак никогда не промахивается; он заставляет противников отступать, сгибаясь под тяжестью ударов. Чувства легата смешались. Он бы не стал долго горевать из-за гибели самонадеянного гладиатора, но слишком быстрая смерть в неравном бою огорчила бы Глабра. Спартак, между тем, отметил про себя, что, несмотря на то, что легат почти не уступает ему в силе, длительные возлияния на пирах в доме Батиата привели к тому, что он стал понемногу терять свою физическую форму; его руки слегка подрагивали, что конечно было свидетельством большого количества выпитого вина. Военачальник не раз удивлялся тому, насколько силён фракиец: проводить весь вечер с кувшином пряного напитка было не в его природе, и, тем не менее, даже захмелевший, он не терял над собой контроль, чего нельзя было сказать о самом Гае. Поддавшись минутному порыву, легат уронил голову на плечо гладиатора, одной рукой обняв его за шею. Не в силах совладать с желанием, которое терзало римлянина уже несколько дней, Глабр припал к губам Спартака долгим поцелуем. К своему удивлению, фракиец не попытался его ударить – даже не оттолкнул; он лишь взял его за руку и притянул к себе. В тот момент Спартак не мог понять, что стало причиной такого поведения: выпитое вино, долгое, гнетущее одиночество или что-то ещё, он просто позволял легату целовать себя, Глабр же, решил, что он, наконец, покорился. Но он не был бы чемпионом Капуи , если бы сдавался так легко. Гладиатор знал, что легата выводит из себя его упрямство, точно так же как и Глабр знал, что гордость фракийца не позволит ему признаться во влечении к своему противнику. Римлянин понимал истинную причину такого поведения Спартака – тот пытался скрыть охватившее его влечение. Каким-то шестым чувством военачальник понял это, и позволил (как Гай честолюбиво полагал) Спартаку победить его в этой животной схватке. В самом деле, не мог же он, римский легат признаться (пусть даже самому себе), что поцелуи фракийца, тем более раба, были ему приятны, а ласки доставляли ему какое-то животное наслаждение. Он вдруг понял, что до сих пор не испытывал ничего подобного ни с Илитией, ни с какой бы то ни было женщиной. Женщины, которых он раздевал, всегда пахли шафраном, миррой и розовой водой. Спартак впитал в себя песок арены, пропитанный потом и кровью, сражавшихся на ней гладиаторов, солнечный зной, который, казалось, навсегда поселился на его загорелой коже, и кровавую ярость богов, наблюдавших сверху за его героическими победами. Этот аромат возбуждал Глабра сильнее всех эфирных масел, которыми пользовалась его жена. Воздух вокруг двух разгоряченных мужских тел казался раскаленным. Глабр задыхался от нахлынувших, как буря, ощущений, захлебывался ими, тонул в них, ему хотелось стать еще ближе к этому непостижимо свободному рабу...И это было возможно. Опрокинув Спартака навзничь, легат на мгновение заглянул в серые глаза и, увидев в них то же, что чувствовал сам, прижался губами к бьющейся на шее жилке... Когда Спартак, хрипло застонав, принял его в себя, Глабру показалось, что мир вокруг перестал существовать и остались только распахнутые в бесконечность серые глаза фракийца, которые ему не суждено будет забыть никогда. Легат провёл рукой по жёстким волосам гладиатора; он стал покрывать поцелуями шею фракийца, словно желая впитать его запах, чтобы потом унести его с собой. - Спартак,- прошептал он, блаженно закрывая глаза. Ответом ему был звук, похожий на рычание тигра. Серые глаза фракийца в эту минуту были темными, как небо в грозу, они встретились с глазами легата и Гай вдруг осознал, что еще никогда в жизни не чувствовал себя настолько свободным от всех рамок, в которые загонял себя сам. И всё же Глабр не был бы собой, если бы в очередной раз не пытался демонстрировать Спартаку власть, которой он был наделён, благодаря положению легата и статусу свободного гражданина Римской Империи: - Ты никому ничего не расскажешь, - произнёс Гай скорее вопросительно , нежели утвердительно. На прощание фракиец окинул его проницательным взглядом; уголки губ раба дрогнули в чуть заметной улыбке. Казалось, он намеренно мучил легата, не сказав ни слова в ответ на его реплику. Скрипнула массивная железная дверь –Глабр с тяжёлым сердцем возвращался в свои покои.