Venhedis

Когда Тревельян появляется в библиотеке и находит его взглядом, Дориан не уверен, что ему не чудится. Они не разговаривают уже неделю, что, впрочем, никого не удивляет — Инквизитора и тевинтерского мага и прежде нечасто можно было застать за беседой. Тревельян решительно подходит, он напряжен и собран, как будто готовится к бою. Дориану невольно хочется принять защитную стойку. — Дориан, у меня письмо, которое ты должен прочесть, — говорит Инквизитор. Смотрит он так, что совсем не хочется шутить, и Дориан молча протягивает руку. — Оно от твоего отца, — добавляет Тревельян, и пальцы Дориана вздрагивают. — От моего отца, — повторяет он. — Ясно. И чего магистр Халвард желает, позволь узнать? — Встречи, — отвечает Инквизитор — не притворяется, что не читал. — Покажи мне это письмо, — требует Дориан. То, что уже неделю тянет из него душу, затихает на время. В Редклиффе идет противный мелкий дождь, когда они выходят из "Чайки и маяка" — что за нелепое название, скажите на милость. Дориана трясет, но не от холода — а может, и от него тоже. Отец попросил его прощения; будь Дориан один, он послал бы магистра Халварда в Черный город — и жалел бы об упущенном шансе на примирение всю оставшуюся жизнь — но присутствие Тревельяна и его осторожные вопросы заставили его говорить — и Дориан выплеснул свою обиду, как прокисшее пойло. После этого сил на обвинения уже не осталось. Впервые за много лет они с отцом поговорили — и услышали друг друга. Это хорошо, думает Дориан, но он так долго злился, ненавидел, переживал, что сейчас чувствует только опустошенность. Тревельян смотрит на него, а потом делает шаг навстречу и обнимает — на глазах у всех, кого дождь и промозглый ветер не заставили попрятаться. Объятья теплые, крепкие, нетребовательные — как раз то, что сейчас нужно Дориану. Он не способен беспокоиться даже о репутации Инквизитора, которая, несомненно, пострадает от вопиющего факта публичного проявления чувств к злобному тевинтерскому магистру. От Тревельяна пахнет выделанной кожей, у скулы белеет тонкий шрамик — стоит немного повернуть голову и можно будет коснуться его губами. Дориан утыкается Инквизитору носом в плечо и не думает ни о чем. Тем же вечером Дориан, разумеется, напивается вдрызг в полном одиночестве, и наутро ему очень плохо; Западный предел немилосерден к мучимым похмельем. Пустоши Андерфелса — лучший памятник тому, насколько страшен Мор. В Западном пределе повсюду статуи грифонов, на каждом шагу полустертые таблички с именами забытых героев. Мальчишкой Дориан больше всего любил историю второго Мора; как раз тогда и была возведена крепость Адамант, и простояла столетия, чтобы стать причиной разгрома инквизиторской библиотеки. Тревельян молча смотрит, как Дориан выбрасывает книги с полок, сопровождая свои действия гневными замечаниями — он едва понимает, что говорит, слова льются потоком с языка, и он думает вдруг — на первом этаже атриум, где так любит проводить время Солас, будет неловко, если Дориан ненароком попадет в эльфа тяжелым талмудом. — Ты злишься, — замечает Тревельян, когда Дориан замолкает, захваченный этой мыслью. По правде говоря, Дориан, скорее, запоздало переживает испуг — но и злится тоже, и почти ненавидит Тревельяна за несколько секунд панического ужаса, которые ему пришлось пережить. Я так сильно хочу поцеловать тебя, непоследовательно думает он. Тревельян смотрит ему в глаза, не на губы, но, возможно, он бы не стал возражать. У Дориана не хватает смелости узнать наверняка. Интересно, каков он был бы в постели? думает Дориан. Пепел висит в воздухе, оседает серой пылью на коже — кажется, горит вся Священная равнина. Запах гари и разлагающихся тел у заброшенных фортов настолько силен, что тошнота поднимается из желудка. Дориан старается дышать через раз. Странно видеть, как в эти форты-могильники возвращается жизнь, как тишину, нарушаемую только хрипом не упокоенных мертвецов, заполняет лязг оружия, разговоры, беспокойное ржание коней. Восемнадцать — не так уж мало, думает Дориан. От озера веет прохладой и свежестью, ниже по течению солдаты Инквизиции сооружают мост. Может ли так случиться, что Дориан будет у Тревельяна первым? Может ли так случиться, что у них что-то будет? Вестник слизывает с губ капли воды и улыбается Дориану. Тот отвечает полуулыбкой. Ему никогда так сильно не хотелось и не кололось одновременно. В конечном итоге неудобные слухи все же расползаются по Скайхолду — хотя, видит Создатель, для них нет ровно никакой причины — и это выливается в драму в библиотеке. В качестве защитника инквизиторской чести выступает Мать Жизель, в качестве демона-искусителя — Дориан. Они неплохо справляются и без невинной жертвы, которая предполагается в этой пьесе, но Тревельян, конечно, незамедлительно появляется на сцене — и, судя по тому, как потемнели его глаза, он зол. Дориан втайне обожает этот оттенок синего. Вероятно, в глазах Тревельяна невинная жертва — именно Дориан, оболганный и гонимый, жертва предвзятого отношения к Тевинтеру и — не слушай ее, она не знает, о чем говорит. Дориану неловко перед самим собой за то, как ему приятно. Тревельян что-то говорит — у него бледная кожа, совсем не скрывающая румянец, вот и сейчас скулы едва заметно розовеют, а Дориан думает — venhedis! Волнение, неуверенность и миллион что если, скручивающие его по рукам и ногам, на миг становятся неосязаемыми и невесомыми.