Вулканские боги

Через день они уже были на Альтаире. Нервное напряжение всё ещё цепко держало их, отчасти из-за прошедших событий, отчасти из-за реакции начальства по поводу неподчинения и самоуправства Кирка. Джим, естественно, брал всю вину на себя, Спок, естественно, с ним не соглашался. Объяснение перед вышестоящими грозило быть весьма неприятным, но всё лучшим образом обошлось без этого. Как Джим и предполагал, быть одним из трёх кораблей Федерации было почётно, но не критично. Но самой главной защитой выступило сказанное за них личное слово госпожи Т’Пау и появившаяся у Федерации надежда на её согласие на место в совете. Это могло означать много больше того приёма, которым Энтерпрайз поступился ради спасения жизни одного из членов своего экипажа. И инцидент деликатно замяли. Отметившись, и не имея более причин для задержки, Энтерпрайз развернулся на сто восемьдесят и полетел дальше. Можно было возвращаться к своим исходным миссиям. Их ждал край галактики и немало дней пути до него. Напряжение как будто бы отпустило. * * * Но в первую же ночь после отбытия с Альтаира, Джиму начали сниться сны. Они все были о разном – какие-то об уже произошедших событиях, какие-то о тех, которых не было, часто было вообще нечто фантасмагоричное. Общим у этих снов было два обстоятельства – там неизменно присутствовал Спок, и все они заканчивались одинаково. В этих снах Джим и Спок всякий раз попадали в какую-то заварушку, и, после изнуряющих мельтешащих обрывков страха, боли и борьбы, когда надежды выбраться почти иссякали, благодаря своему безмолвному взаимопониманию, неизменно спасались. И едва вырвавшись из силков опасности и обезвредив врага, они поворачивались лицом к лицу, и Джим видел, как чёрный металл заливает глаза Спока, как тяжелеют его веки и сдвигаются брови. И невозможно было тронуться с места под этим пригвождающим взглядом, и руки вулканца сжимались на шее человека и клонили его вниз, и только когда уже невозможно было дышать, начиналась борьба. Джим хрипел, хватался за шею Спока, но силы были неравные, и скоро спина соприкасалась с землёй, и вулканец наваливался на человека всем телом. А потом, уже почти задохнувшись, они оставляли в покое шеи, вцеплялись друг в друга и не отрывались, пока… пока Джим не просыпался. Он мало что помнил из этих снов. Сюжеты видений не имели значения. Никогда и никакая миссия не отзывалась в его снах кошмарами. Значение имел только трепет перед управляющей вулканцем силой, и вибрирующая теснота, в которой Джим срастался со Споком и мечтал стать с ним одним целым. Джим не был настолько наивным, чтобы не понять смысла этих снов и реакции на них своего тела. Но если первый такой сон Джим принял с усмешкой – дескать, приснится же такое – то на второе утро испачканный живот уже порядком его озаботил. Всё ещё не теряя надежду списать это на случайность, излишнюю впечатлительность и остаточные явления своего слишком активного участия в «женитьбе Спока», Джим сделал строгий ругательный выговор вулканским богам со всеми их разнообразными вулканскими ритуалами, и настоятельно попросил их оставить его в покое. Ну ни в какие же ворота! Что за инсинуации? Что за подростковые флешбэки? И, в конце концов, что за объект для подобных забав? Джим был уверен, он был готов поклясться сам себе, что ни за что бы и никогда в здравом состоянии не выбрал бы Спока в качестве предмета своих... хм... фантазий. Несмотря на то, что – Джим уже давно не отрицал этого – Спок был самым близким ему существом во вселенной. Скорее, именно поэтому бы он его и не выбрал. А не почему-то там ещё. Его больше разозлил сам факт этих снов, чем то, что главной действующей фигурой там был именно его друг. Последнее не злило, а вызывало недоумение. Очень искреннее недоумение. С этим решительно нужно было разобраться. Минуя этап анализирования, Джим сразу перешёл к этапу непосредственного выяснения дополнительных обстоятельств. А именно – что его очень неожиданно и очень сильно вдруг взволновало – а не испытывал ли в последние два дня нечто подобное мистер Спок? Что-то подсказывало капитану, что это очень, очень вероятно. Мистер Спок ничего не испытывал. Естественно, прямой вопрос в лоб задавать было как-то несподручно. Джим и пробовать не стал. А сразу приступил к экспериментам, непрерывная цепь которых за весь день ему совершенно ничего не дала. Офицер по науке вёл себя безупречно. Да, он отлично сегодня выспался. Да, с ним всё в порядке. Да, он тоже этому рад. Весь его вид говорил о том, что птички, пчёлки и лососи спят по домикам и никаких дел на ближайшие семь лет у них не намечено. Он не замечал сверлящего взгляда ни на своём затылке, ни на той части своего тела, которой поворачивался к капитану в те моменты, когда, стоя, пялился в свою научную станцию. Его пальцы всё также быстро летали по пульту, снимая и записывая данные телеметрии, не сковываясь и не теряясь под пытливым надзором подошедшего капитана. Его кожа не темнела ни на полтона, и не единый мускул не вздрагивал, когда Джим наклонялся к вулканцу сильнее, чем обычно, весьма серьёзно всматриваясь в поступающие данные, и долго стоял так, дыша над острым ухом. И даже, когда несколько раз за день на его плечо ложилась тёплая рука, Спок оставался предельно невозмутимым. Если его и насторожило поведение капитана, то он ничем это не выказал. А ведь Джим старался, как мог! Это было очень даже забавно. Но всё, чего ему удалось добиться к концу рабочего дня – это недоуменное выражение лица и приподнятая бровь. Да и то не у Спока, а у Боунса, за неимением срочных дел забрёдшего на мостик как раз в тот момент, когда капитан стоял в непосредственной близости за Споком, опершись на перила мостика, и задумчиво смотрел сквозь его спину. Боунс счёл это как минимум необычным. Зеленокровному чудовищу было хоть бы хны. И если к вечеру у капитана ещё могли оставаться маломальские сомнения, то дружеский, но при этом вполне твёрдый отказ Спока от вечерних шахмат по причине каких-то там чрезвычайно важных и интересных исследований, окончательно лишили Джима надежды, что в своих ночных безобразиях он не одинок. В смысле, не надежды, – он же не дурак надеяться на такое – а подозрения. Ну и хорошо. Это даже к лучшему. Дождись Джим подтверждения соучастия во всём этом Спока – и он бы предпочёл скорее разбить себе голову, чем идти к старшему помощнику и задавать вопросы, на которые даже представить себе было страшно, как бы тот ответил. Нет. Определённо, это недоразумение вызвано стрессом и скоро пройдёт. Ну мало ли какие завихрения могут быть у подсознания. Все эти свадьбы, ритуалы и лопаты кого угодно выведут из равновесия. Спок точно ни сном, ни духом не в курсе капитанских ночных фантазий. Иначе бы он себя выдал. А он даже в глаза сегодня ни разу не посмотрел, и вообще был, насколько это возможно, ещё спокойнее, чем обычно. Засыпая, Джим усиленно думал об Энтерпрайз. Если что-то и было способно полностью вытеснить все другие мысли, так это его корабль. Это подействовало, да. Всю ночь Джим в режиме красной тревоги бегал по коридорам, палубам, инженерному и прочим отсекам, и, в конце концов, нашёл то, что искал, в турболифте. Точнее, КОГО искал. Этот кто-то его там явно ждал, и у этого кого-то были острые уши, особенные взаимоотношения с не предупредившим Джима о засаде компьютером, и сильные, очень сильные, хотя и дрожащие, руки. Утро третьего дня было таким же, как и два предыдущих. Это уже совсем не походило на случайность. Хотя ещё оставалась подобная вероятность, но спросить у Спока о точном размере этой вероятности Джим бы не решился. Впрочем, и так было ясно, что она минимальна. Яростно отмывая следы очередных ночных приключений, он подумал, что скоро это станет доброй привычкой – принимать душ дважды в день. Обычно он обходился только вечерним. Вулканские боги. И это всё из-за Спока… Когда открывшаяся дверь турболифта явила ему мирно направляющегося на мостик старшего помощника, Джима чуть удар не хватил. Первым порывом было позорно «вспомнить» о срочном деле и убежать, но, черт возьми, с какой стати! Рассердившись на самого себя, капитан размашисто зашёл в лифт и вызывающе посмотрел на невозмутимое лицо коммандера. Тот, не глядя на Джима, нажал кнопку мостика. - Доброе утро, капитан. - Здравствуйте, мистер Спок. Как ваши исследования? – Джим вполне искренне этим интересовался, – вы закончили схему? - Разумеется. Это было нужно мне к сегодняшнему утру. Всё готово к приёму и записи новых данных. Необходимо некоторое время, чтобы собрать достаточное их количество. Несколько дней, полагаю. Возможно, недель. Но основа для их хранения и обработки уже готова. Вот негодяй. Ходит себе, работает сутками, жизни радуется. А некоторые поспать нормально не могут. Из-за него же, между прочим. Закручинившись, Джим вдруг поймал себя на том, что, свернув голову набок, не сводит глаз со сжавшихся губ вулканца. Догадавшись по вскинутому кончику брови, что пауза уже несколько затянулась, он выпалил: - Отлично. Продолжайте, мистер Спок, – и поспешно ретировался в очень вовремя открывшуюся дверь. За которой, к сожалению, его не ждало ничего утешающего. Все последующие часы Джим безуспешно избегал смотреть в сторону научной станции и уговаривал себя, что день экспериментов был вчера, а сегодня – уже совсем другой, самый обыкновенный день! Скучные рабочие будни! Сны снами, а днём он должен был функционировать нормально. Его сны касаются только его одного. Значит, он должен будет справиться с ними сам. А днём он должен работать. А не коситься на спину в синей униформе. Немножко сутулую такую спину. И очень неподвижную. Спок мог не шевелиться целый час – Джим засекал. Двигались только кисти рук. Длинные музыкальные пальцы то замирали над пультом, то порхали над ним, чутко дотрагиваясь до кнопок, точно контролируя глубину и силу нажатия, а когда заканчивали колдовать, стекали по пульту вниз, к исходному положению, едва касаясь кнопок в поглаживающем движении. Сглотнув, Джим почувствовал, как в районе солнечного сплетения – там, где несколько дней назад его стягивал узел – забился горячий пульс. Судорожно вцепившись задрожавшими пальцами в ручки капитанского кресла, он вжался в спинку и несколько раз глубоко вздохнул. Даже в глубоком детстве, мечтая стать то пилотом корабля, то его навигатором, то ещё неведомо кем, то, наконец, капитаном, он даже в самых диковинных мечтах не хотел стать пультом его управления! Последующие дни не принесли ничего нового. Сны менялись, но заканчивались одним и тем же. Каждое утро Джим мчался в холодный душ. Рабочая часть суток проходила на автомате. Через несколько мучительных смен на мостике, капитан обнаружил удивительно много важных дел и вне его. Но очень быстро он понял, что совсем не заходить на мостик тоже решительно невозможно. Нужно было время от времени хотя бы на секундочку забегать туда, конечно же, исключительно для контроля, быстро оценивать обстановку, кидать воспалённый взгляд на чёрный затылок, и снова убегать по другим делам, терзаясь от переживаний, что никто даже и не обернулся на него. О вечерних шахматах не могло быть и речи. Сначала всё-таки испытав лёгкое разочарование от того, что Спок на время предпочёл им свои исследования, теперь Джим был ему за это благодарен. Нет, ну конечно же, он не стал избегать вулканца! Вовсе нет, с чего бы? Но если на том же мостике Джим мог хоть как-то контролировать себя, то наедине, в опасной близости, друг напротив друга, он мог ожидать от своего распоясавшегося организма чего угодно. Команда, привыкшая, что с капитаном в последнее время регулярно происходит что-то необычное, не обращала никакого внимания на его усилившуюся беготню. Спок всецело погрузился в свои исследования. Джим ему почти завидовал, хотя знал наверняка, что начни он сам заниматься чем-то подобным, то завял бы от этой нудятины в первый же день. Как назло, в ближайшем обозримом космосе не происходило ничего заслуживающего особого разбирательства. Словно вулканские боги подсуетились, чтобы капитана ничто не отвлекало от самокопания в его сошедшем с ума сознании. Некоторым разнообразием было только усилившееся внимание Боунса. В какой-то момент он буквально стал ходить за ним по пятам, настойчиво и методично уверяя отбрыкивающегося капитана, что с ним что-то не в порядке и заманивая того на медосмотр. - Джим, ты похож на зомби! - Доктор, вы вечно что-нибудь придумываете, – старательно улыбнулся Кирк. - Да, и вечно оказываюсь прав! Вспомните хотя бы про Спока, вы тоже долго не верили, что с ним что-то не так. А он тогда, между прочим, чуть не умер. О нет, только не про Спока и про… - Боунс! – слишком громко выкрикнув его имя, Джим наконец, остановился и обреченно посмотрел на него, – Ну хорошо. Через пару часов. Но я тебя уверяю, что ничего интересного ты не обнаружишь. - Это очень мудрое решение, капитан. МакКой тревожно проводил взглядом умчавшегося Джима и покачал головой. Хотя у него тоже были сомнения в том, что он обнаружит что-то необычное, но следовало попытаться. Ну и поговорить. Самое главное, поговорить. Джим мог утверждать, что угодно, но Боунс видел, как тот буквально загоняет себя. Ни медосмотр, ни разговор ничего не дали. Точнее, разговора не получилось. МакКой едва убрал от капитана свои приборы, как тот уже бежал к двери, натягивая на ходу форму, и слишком бодро обещая как-нибудь в скором будущем зайти на рюмочку чего-нибудь из того, что доктор намешивает время от времени в творческом порыве в своей мини-лаборатории. Больше причин настаивать на госпитализации у МакКоя не было. Всё-таки, какая же она неблагодарная, работа врача. Ты следишь за ними, волнуешься, переживаешь, а они только и норовят, что избежать медосмотра, как будто он их там пытает. Побег от Боунса настолько осчастливил Джима, что тот разрешил себе аж на целых полчаса зайти на мостик. Там – к сожалению или к счастью – всё было, как обычно. Лампочки и кнопочки мигали, попискивали и потрескивали, Сулу вяло смотрел на экран, Ухура мурлыкала что-то под нос. Мистер Спок тщательно собирал данные. Позволив себе подойти к офицеру по науке, капитан удостоился наклона головы и обстоятельного доклада о последних нескольких часах. Взгляда он так и не удостоился. Он мог видеть глаза Спока, и сдвинутые на переносице брови, и ресницы, и даже движение тёмных зрачков – но ни разу взгляд вулканца не остановился на уставшем лице Джима. А он на самом деле устал. Побыв ещё немного на мостике, Джим снова оставил его на старшего помощника, и, уже зайдя в турболифт, вдруг понял, что он дико, практически смертельно, устал. Шла третья неделя после возвращения с Вулкана. Дни пролетали в бешеном ритме. Джим не останавливался ни на секунду. Поначалу – чтобы не находиться всё время рядом со Споком. Потом – чтобы не оставаться слишком долго наедине с самим собой. Он пытался занять свои ноги, свои руки, свой ум, всего себя, лишь бы у него не оставалось ни сил, ни времени на мысли о друге. Он выходил из каюты раньше, чем у дневной смены звенели будильники, а заходил, когда уже валился с ног. Ночи не помогали. Ночи истощали ещё больше. Вытягивали по жилке, всё туже затягивали узел между грудью и животом, и нагревали кровь. Сначала это всё только снилось. Но чем дальше, тем чаще Джим стал чувствовать днём и этот узел, и вспыхивающую при виде Спока кожу, словно к ней прикладывали прокалённую ткань. Не к щекам, как это обычно бывает, а за ушами, и дальше, на затылке и шее, и вдоль позвоночника по всей спине, до самого крестца. И в районе солнечного сплетения тоже. Но глубже, там, внутри. И становилось всё хуже, всё тяжелее. Спок, наверняка, заметил состояние капитана, просто, как всегда, тактично держался в стороне – как это было на него похоже. И как Джим был рад этому сейчас. Но долго так продолжаться не могло. * * * Однажды, вечером, отчаянно борясь со сном, Джим вдруг озвучил сам себе давно назревающую у него мысль. А почему бы и нет? Что в этом во всём такого ужасного, что он изводит себя целыми сутками и боится заснуть? Может, не стоит убегать от этого? Может, стоит… это принять? Но столько всего было «против». Куда ни ткни – вокруг одно сплошное «против»! Начать с того, что они же были мужчины! В смысле, оба! В смысле, и он… и он! Ну да, ну и что? Да, это противоречило всему, что представлял себе Джим о самом себе, об отношениях и своего места в них. Нет, это определённо не могло быть про него. Он был даже готов шутить по этому поводу. Но оказаться в этой шкуре самому? Нет, он не думал раньше об этом. Нет, он не был противником таких отношений в принципе. Да, такое иногда встречалось, в том числе и на Энтерпрайз – и нет, он не относился к этим людям хуже, чем к другим. По правде сказать, ему это вообще всегда было всё равно. По всему выходило, что его личное «нет» – было просто словом. Какое уж тут «нет», когда при одной мысли о Споке его начинала колотить нервная дрожь. Какое уж тут «нет», когда, не убегая от этой дрожи и переждав её, Джима затягивало в теплоту, доверие и восхищение, которые уже давно сопровождали их отношения. Да, он признавал, он был готов, даже более, чем готов к отношениям с человеком любого пола, если бы только он вызывал у него такие же чувства, какие вызывал у него Спок. Так что выходило так, что главная причина даже не была причиной. Так, малозначимым фактом. Вулканские боги. Это кошмарно, но это так! А ещё они принадлежали к разным расам. Но это было даже смешно. Уж что-что, а это точно не имело никакого значения. А ещё они были офицерами, причём один из них находился в прямом подчинении у другого. И отдельным подпунктом к этому шло то, что они были высшим руководящим звеном на отдельно взятой локальной единице под названием Энтерпрайз. Немаленькой такой единице. На первый взгляд, это казалось существенным, но, по некоторому рассуждению, Джим решил, что это вполне можно проигнорировать. Устав ничего подобного не запрещал. Значит всё, что было нужно – это сделать так, чтобы такие отношения не влияли ни на руководство кораблём, ни на проведение миссий. Пожалуй, это было реально. Джим с горечью усмехнулся – с этим говорящим кодексом в зелёной обложке? – да, вполне. Что ещё? О, сущие пустяки. Прелестные абстрактности. Как то – а что вообще с ним станет, если это случится? Что будет с капитаном Кирком? И – о боги, он совсем сошёл с ума – простят ли его Фортуна и Энтерпрайз, которые, кажется, уже давно сдружились не хуже их со Споком. А Боунс? Между прочим, он тоже его друг. И очень близкий, очень важный. И, кстати, если он, капитан, сходит с ума, то почему из-за Спока? Ну да, это всё происки Вулкана, это было ясно. Но если отринуть этот фактор, МакКой казался более очевидной кандидатурой, ведь с ним как минимум два пункта из трёх главных «против» автоматически бы аннулировались. Кроме того, они вообще были больше похожи. Но представить Боунса предметом своего… хм… вожделения? Джим нервно хохотнул и передёрнулся. О нет! Это же гадость! Думать про это с Боунсом было противно. Думать про это со Споком… кровь заколотилась по жилам… было жарко и сложно. Джим никогда не пытался восстановить в уме детали сновидений. Он почти ничего не помнил, никаких подробностей. Он просыпался с уже свершившимся фактом и пониманием того, что причиной этого был Спок. Днём же реакция на непосредственное присутствие вулканца рядом была смутной, болезненной и не вызывающей чётких картинок в голове. Джиму просто было от этого горячо. У него просто кружилась голова, дрожали пальцы, и полыхал позвоночник. Думать о чём-то конкретном он тщательно избегал. Но… почему нет?… Вдруг это покажется настолько отвратительным, что он сразу же излечится? Каково это, быть с тем, кто сильнее тебя. С тем, на кого ты смотришь снизу вверх. С тем, кто сможет сделать с тобой всё, что захочет. Как это – поднять руку и дотронуться до серой гладкой щеки. Как это, когда в глазах напротив, из-под тяжёлых век, плещется чёрное пламя; когда твёрдые губы, которые прямо перед тобой, приоткрываются, потому что тому, кто напротив, тяжело дышать. Когда тебя настигает чужой, не сильный, но будоражащий запах, когда на твою шею весомо ложится рука и тянет, и тянет, и тянет тебя, то ли на землю, то ли в пропасть, то ли к тому, кто напротив, кому не хватает воздуха и кто дрожит не меньше тебя. Как это, целоваться с помешанным на логике остроухим демоном? Как это, срывать с него одежду и гладить до одурения его зеленоватую кожу? Каково – это!? Ответ, точнее, реакция организма была слишком очевидна. Как будто можно было ожидать чего-то другого. Сжав до боли кулаки, пытаясь остановить покатившиеся по телу судорожные волны, Джим глухо простонал. Но что он может дать такому существу, столь сдержанному и совершенному в своей безупречности? Спок слишком неприкрыто отрекается от всего человеческого в себе. Он слишком болезненно и негативно воспринимает любые попытки вызвать у него эмоции. Его цель, его смысл, его колыбель и его щит – это его логика. Джим понимал, что Споку это даётся труднее, чем другим вулканцам. Понимал, что именно поэтому это для него ещё важнее. А ведь в этом ходячем калькуляторе эмоций было столько, что хватило бы на пол Энтерпрайза – уж кто-кто, а Джим это точно знал. Он вдруг ощутил дикую потребность побежать и укутать, защитить Спока, отгородить от всего остального мира. Сколько же нужно внутреннего напряжения, чтобы прятать эти эмоции за стеной самоконтроля. Как должно быть страшно, когда сталкиваешься с чем-то или кем-то, грозящим эту стену прорвать. А Джим для Спока мог бы стать только личной катастрофой местного масштаба. При всём своём восхищении, уважении, понимании, и желании уберечь вулканца от внутренних пыток, Джим с горечью осознавал, что он скорее подплеснёт Споку новую порцию боли, чем избавит от уже существующей, наверняка уже вполне привычной. Лучшее, что он может для него сделать – это никогда и ни за что не говорить ему о своих… о своём… о том, что дороже Спока у него никогда и никого… что он уже ничего не соображает… но он хочет, чтобы Спок… чтобы с ним… чтобы был… чтобы всегда… Спок! … О, Спок… Вулканские, безумные, кошмарные боги!… Он совершенно рехнулся… Он только изводит себя ещё больше. Потому что он никогда не пойдёт к нему и ничего ему не скажет. Невозможно представить, как тот отреагирует на подобные признания. Это будут либо гнев, либо отвращение, либо, что не лучше, жалость. А скорее всего и то, и другое, и третье. И всё. И он потеряет друга. Лучшего друга, о котором мог бы мечтать. И это и есть главная причина. Он до безумия боится его потерять. Просто до безумия.