Вулканские боги

Он полностью подчинился цикличности своего существования – утро, новая стена, мучительный день, исследования, осыпающиеся со стены камни, вечер, выдох за закрытой дверью, медитация, ночь, короткий сон, видения, украденное счастье, торможение у самого края, боль… утро, новая стена… В этом не было уже ни логики, ни эмоций, ни расчётов, ни надежды. Это была борьба за выживание, где выжить должен был не он. Когда на корабле началась непривычная для последних дней возня, он даже не сразу её заметил. Потом автоматически включился в разведывание звёздной системы, на которую они набрели. Но окончательно осознал, что происходит только после слов «Мистер Спок, вы со мной». Предпринял попытку убедить капитана в нецелесообразности их совместного десантирования, но потерпел в этом неудачу. Приготовился к краху всего, чего он сумел добиться, и с удивлением обнаружил, что связь, впервые за всё время своего обнаружения, отступила в тень, позволив выйти вперёд инстинкту самосохранения, который для них двоих заключался ещё и в усиливающимся в подобных обстоятельствах чувстве плеча и дружбы. Спок счёл это подарком судьбы напоследок перед грядущим расставанием, в котором он самоуверенно продолжал не сомневаться, и позволил себе вести себя как раньше. Тем более что работа требовала достойного выполнения, и, хотя песчаная планета не представляла особого интереса для Федерации, Спок ни к какому, даже самому ничтожному заданию, не разрешал себе относиться безответственно. Вот и сейчас он был предельно внимателен и организован. Жители, похожие на вулканцев, казались странными, но дружелюбными. Ничего не предвещало неприятностей. Он вёл переговоры с местным правителем, а Кирк, не понимая из их разговора ни слова, пытался обаять всех своими улыбками. Поэтому когда на голову капитана опустилась огромная дубина, превращение Спока в разбушевавшегося зверя явилось неожиданностью не только для нападающих, но и для него самого. Никогда раньше он бы себе такого не позволил. Раньше бы он, пожалуй, мгновенно оценив обстановку, попробовал незаметно спрятать свой коммуникатор и позволил бы себя спокойно арестовать вместе с капитаном. Кто-то на его месте, вероятно, попытался бы сбежать и тут же вернуться с подкреплением. Но всё, что хотелось озверевшему вулканцу сейчас – это разорвать каждого, кто посмеет покуситься на жизнь капитана. С ним не могли справиться несколько человек, и только угроза со стороны коварного правителя, приставившего к горлу бессознательного человека нож, заставила Спока остановиться и признать, что одной лишь яростью для их спасения не обойдёшься. У них забрали всё оружие и коммуникаторы и бросили в каменный мешок. Спока первым. Капитана он поймал, не дав ему стукнуться головой о стену, и так и сидел, пряча и удерживая его всё то время, пока их тюремщики запечатывали единственный выход. Спок держал его в руках, и смотрел на растущую стену. Она мало отличалась от того множества стен, что он выстраивал каждое утро. Только свои стены он возводил между собой и человеком, а эта стена отгораживала их от всего остального мира, запирая в небольшой комнатушке без гарантии на освобождение. Когда последний камень встал на своё место, Спок, не прекращающий следить за уменьшающимся проёмом, зажмурился, боясь опустить взгляд на того, кого пытался укрыть, защитить от тех, кто остался снаружи. И которого сейчас должен был защитить от не менее опасного противника, оставшегося с ним внутри. От себя самого. Он остро чувствовал его запах, легчайшую вибрацию в такт прокачивающему кровь сердцу, тепло и тяжесть его тела. Ничего нового. Он помнил это всё наизусть – и такт, и запах, и тепло. Такт – он был у них один на двоих, иначе как же одновременно переглядываться и действовать вместе. Запах – едва ощущаемый, ограничивающий очень небольшое пространство, находясь в котором Спок чувствовал себя защищённым, как нигде больше. Тепло – особенное, на несколько единиц ниже, чем его собственное, всегда успокаивающее, обещающее, что всё обязательно будет хорошо, в прикосновении ли, или в пожатии, или даже в ударе. Ничего нового. Но сейчас во всём этом совсем не было ничего успокаивающего. Зверь, разбуженный в Споке яростью, безумный и оголодавший, изнывал от желания ворваться в эту тяжесть и в это тепло, царапал изнутри когтями, жаждая присоединиться к этому такту и смешать этот запах со своим, и смять всё в одно целое, в тяжёлое, горячее и терпкое… Стиснув зубы, Спок склонил голову и открыл глаза. Какое безмятежное лицо… Капитан как будто отдыхал после очень долгого пути. Мерцание факелов окрашивало его кожу в золотистый цвет, а волосы так и вовсе полыхали жёлтым пламенем. Он весь горел, весь светился. Тени от носа, бровей и ресниц порхали по щекам и скулам. Лоб и веки были расслаблены, только в уголках губ прятались черточки складок, которых Спок раньше не замечал. На самом деле не замечал или их раньше и не было? Следовало признать, что он скучал по нему… Тоска… Это исключительно человеческое чувство? Или вулканцам тоже присуще его испытывать? Безразлично. Он – никто. Голова закружилась так сильно, что он едва не потерял сознание. Спок переждал приступ, поднял руку, потянувшись к золотистой коже, но так и не коснулся щеки капитана. Выбрался осторожно из-под него, постелил в углу камеры побольше покрывал и перенёс его туда, уложив как можно аккуратнее. Отошёл в противоположный угол, принял позу для медитации. Закрытые глаза и незнакомо пахнущее тряпьё помогли спрятать человека от зверя. Потрескивающие факелы заглушили и так почти не слышное дыхание. Несколько метров, самообман и остатки самоконтроля – рецепт загнанного в угол полукровки. То немногое, на что он ещё был способен. Возбуждение медленно, но проходило. Ярость таяла, унося с собой ошмётки тумана, застилавшего ум Спока в последние недели. Открыв через час глаза, он уже спокойно посмотрел на человека. Почти спокойно. Отвёл взгляд, встал на пол, размял затёкшие ноги. Разум был чист, зверь заперт в клетке, эмоции выглажены и выложены ровными рядками за новой стеной. Сердце просило действия. Логика не возражала. Ожидать, пока их найдут, было бы слишком оптимистично. Без воды они долго не продержатся. Быстро окинув взглядом камеру, Спок дотронулся до ближайшей стены. Пальцами. Всей ладонью. Надавил. На новую кладку он даже не смотрел – их наверняка там ждали. Прошёл по периметру, откидывая края покрывал. Стены были одинаковы, за одним исключением. Одна из них была горячее, чем другие. Внешняя? Приглядевшись внимательнее, Спок заметил, что камни здесь темнее, а швы местами искрошены, и кое-где даже отломаны целые куски. Проверил всё от потолка до песчаного пола. Никаких отдушек или щелей. Вентиляционные отверстия находились совсем с другой стороны, только возле замурованной двери. Зато внизу – находка – обломки камней. В основном мелочь, но несколько вполне подходящих. Спок взвесил один из них в руке. Лишь бы они оказались достаточно крепкими. Когда капитан очнётся, они попытаются эту стену сломать. Только эту стену. Только эту… Сидеть, сложа руки, было неразумно, но и торопиться было не верно. Если Спок даст себе отдохнуть, а капитану придти в себя, то вдвоём они управятся быстрее, чем если он начнёт громыхать один, разбудит его и будет потом, сдвинув брови, смотреть, как еле держащийся на ногах человек бестолку бьётся об эту стену. Потому что сидеть в стороне и наблюдать этот человек не умел принципиально – это знал не только его старший помощник, но и вся галактика. Будет гораздо лучше, если капитан, уже некоторое время как перешедший из тяжёлого бессознания в спокойный, без каких-либо видений сон – Спок чувствовал это – наконец-то отоспится. В камере ощутимо похолодало. Значит, солнце уже скрылось за песками. Он вернулся в свой угол, укрылся, и приготовился пережидать ночь. Прищурился, глядя на огоньки факелов, украл несколько язычков пламени, отразившихся в глазах. Перевёл заполыхавший взгляд на капитана. Зверь немедленно заворочался в клетке, но не от голода, а от желания подойти к человеку, свернуться тихо возле него, уткнуться, прижаться к знакомому телу-теплу-запаху, и уснуть рядом. Спок даже не отвёл взгляд. Такого зверя он не боялся. Но и сделать то, чего он хотел, не мог. Не смел. Не имел права. Не шелохнувшись, он так и сидел, замерев поодаль сторожевым псом и, не отрываясь, глядя на того, кто был и его жертвой и его хозяином. * * * Момент, когда до вершины оставалось не больше десяти метров, а в капитана попали фазером, Спок запомнил очень хорошо. Фотографически. Обычно в экстренных случаях время просто начинало течь медленнее. Тогда же оно будто разорвалось по кадрам. Кадр – удивление и досада на лице капитана. Кадр – багряное пятно, расползающееся с правой стороны по его пыльной форме. Кадр – падающее на песок тело. Кадр – капельки пота на успевшем уже обгореть лице. Кадр – белые истрескавшиеся губы, пытающиеся что-то сказать. И сузившиеся до предела зрачки, в которых по-прежнему была досада, и что-то ещё… Дальше между кадрами следовал большой разрыв и следующее, что Спок запомнил хоть сколько-то детально, это были белесые холмы вокруг, солнце почти в зените зеленоватого неба, и красная кровь – на своих руках и на одежде. Никаких стен, никаких камней и криков. Всё осталось за ближайшей вершиной. Капитан лежал неподвижно перед ним на песке, но это почему-то не вызывало у Спока никаких эмоций. Он их не прятал, не отвергал, их просто не было, как будто сработали какие-то защитные механизмы – именно так, как он всегда мечтал уметь, но никогда не мог достичь этого сознательно. Будто где-то щелкнул выключатель. Будто кто-то более здравомыслящий и сильный, чем он, отключил все мешающие функции. Спок перевернул капитана, флегматично разорвал его рубашку. Убедившись – даже без облегчения – что рана больше болезненная, чем опасная для жизни, перетянул её остатками изорванной до конца рубашки, а затем замотал человека в оба захваченных покрывала. Так, чтобы солнцу не досталось ни кусочка открытой кожи, но чтобы капитан мог свободно дышать. Нужно было дойти до скал. Несколько километров. Одиннадцать и три десятых. Мелочь – на прогулке по красной планете. Почти непреодолимые сейчас. Семнадцать тысяч шагов по песку. По невыносимой даже для вулканца жаре и с неудобно укутанным в одеяло человеком на руках. Спок не мог закинуть его на плечи, или взвалить на хребет. Почему-то не мог. Брёл, еле переставляя ноги, увязая и спотыкаясь, но упрямо и неразумно прижимая к себе безвольное тело. Ему было необходимо видеть лицо капитана. Пусть не всё время, но всегда по необходимости, лишь чуть наклонив голову, и чтобы не сбиваться при этом с ритма шагов. Было тяжело, но эта ноша тянула меньше, чем это можно было предположить. Мешало только покрывало, то и дело выбивающееся из-под рук вулканца, которые немедленно соскальзывали на обнаженную розовую кожу. Гладкую и влажную. Пронизанную сосудами и контактными точками. Искушающую даже в такой смертельной обстановке. После первого такого прикосновения, вулканец чуть не выронил человека. Сбился, остановился, заново укутал. После второго раза понял, что третьего он не вынесет, и бесчувственность капитана его не остановит, и солнце поглотит их, совокупляющихся, прямо тут, посреди пустыни. И снова будто кто-то, а не он, остановился, оторвал часть ткани, замотал чувствительные руки и пальцы. Потом оторвал ещё и перехватил, чтобы не сбивалось, покрывало. Нести человека стало ещё неудобнее, но скалы стали приближаться гораздо быстрее. Гораздо. Как будто раньше он и вовсе стоял на месте, а сейчас пошёл, наконец, в их сторону со скоростью черепахи… он отлично научился у капитана образному мышлению… или улитки… метафоры больше присущи людям… или какого-нибудь другого животного с Земли… Размеренно. Отсчитывая шаг за шагом. Покоряя гребень за гребнем. Стараясь не отдыхать. После каждой остановки вставать было всё тяжелее, а капитан словно прибавлял сразу по пять килограмм. Спок считал шаги и отслеживал направление. Он не думал об Энтерпрайзе, об экипаже, который наверняка сбился с ног, разыскивая их. Не мечтал о том, чтобы их нашли вот прямо сейчас, немедленно. Если бы он себе такое позволил, он бы упал и больше не поднялся, и может быть, даже дождался бы помощи и выжил – один. Но одному ему выживать не хотелось, и поэтому он думал только о скальной гряде, которая всё никак не появлялась. Пот стекал из-под ровно обстриженной чёлки по напряженному лбу и катился, оставляя после себя всё более едкие дорожки. Губы пересыхали, к горлу всё чаще подкатывала тошнота. Голова кружилась так, что заплетались ноги, и приходилось останавливаться, чтобы не упасть и не уронить человека. Силы утекали из обезвоженного организма, тая под колючими лучами. Скалы вынырнули из-за холма так неожиданно, что Спок не сразу поверил глазам. Не меняя темпа, он продолжил идти к серой гряде, пытаясь просчитать в пропеченной на солнце голове вероятность появления миражей, или, ещё хуже, галлюцинаций. Главное было не расслабляться. Даже почувствовав под ногами твёрдую поверхность, он не дал себе остановиться и перевести дыхание. С расстояния оценив хаотичное и равнодушное нагромождение огромных камней, выбрал неуютную, но глубокую расщелину, и направился к ней. И только там, рухнув на колени, и бережно уложив капитана в самое затенённое место, упал рядом, глотая сухой, раздирающий горло, воздух. Теперь оставалось только ждать. Отдышавшись, Спок осмотрелся, превозмогая усталость, обошел гряду и убедился, что выбранное им место было наилучшим вариантом. Светило уже приближалось к горизонту, исполосовывая пустыню тенями от скал. Самое время для того, чтобы их нашли. Самое время. Силы человека были на исходе. И его собственные тоже. С трудом пережив этот бесконечный день, Спок не был уверен в том, что они переживут предстоящую ночь. Лучи ещё выбивались кое-где между песчаными гребнями, а холод уже полз по самому низу, шурша песчинками по камням и забираясь в самые узкие щели. Скалы хранили тепло дольше, чем пустыня. Спок забрался в самую укрытую выемку и пододвинул к себе капитана, устроив его голову у себя на коленях. Небо стремительно темнело, но ночь обещала быть куда более светлой, чем на Земле или на Вулкане, хотя у этой планеты не было спутника, который мог бы отражать свет солнца. В этом чужом небе было столько звезд, и они были такие яркие, что освещали пустыню не хуже луны. И даже не хуже факелов. Только их свет был не оранжевый и не тёплый. Голубые, они сыпали с почерневшей высоты ледяными искрами, и хвалились своей вопиющей красотой, словно предлагая насладиться ей перед тем, как закрыть глаза и испустить последний вздох на индевеющих камнях. Время, еле-еле тянувшееся под солнцем, под звездами словно перешло на варп-9. Чем холоднее становилось, тем чаще Спок проваливался в темноту, но всякий раз, уже почти упустив остатки сознания, все-таки выныривал назад, в звёздно-ледяную реальность. Холодная логика любовалась холодными светилами и вкрадчиво нашептывала: если бы их искали, то уже бы нашли. Капитан, весь в испарине, метался в горячечном бреду, распахивал покрывало и терял драгоценное тепло. И снова будто кто-то другой, а не Спок, не замечая вопли собственного тела, подтягивал к себе человека, обнимая, прижимая так, чтобы меньше касаться студёных камней, а больше касаться друг друга. Так, чтобы тяжёлая голова удобно легла на его плечо, а покрывала надёжно укрыли их обоих. Исключительно ради спасения. И ни по какой другой причине. Он горячее – он будет греть. Или теперь горячее капитан? У того, кажется, температура. И капли пота на лбу. И мягкие волосы, щекочущие щеку. И рефлекс. Обнимать, даже в бреду, того, кто рядом. Сметя все свои внутренние стены одним лёгким мысленным движением, вулканец крепко обвил руками человека, и, с трудом переведя дыхание, позволил себе уткнуться лицом в светлую макушку. Он физически ощущал, как жизнь постепенно оставляет их. Попытка спасти себя и его, скорее всего, не удалась. Это всё было очень нелогично… но никогда ещё он не был столь жив. * * * Так их и нашли. Чехов постарался. Пока по ночной пустыне бродили несколько десантных групп в термокостюмах, он выявил, прямо с корабля, двух человек в отдалении от поселения. Скотти не смог отказать его умоляющему взгляду, да и не собирался, и отправил их вместе с мистером МакКоем вниз. Ликование по поводу найдённых друзей рассыпалось вдребезги при виде двух абсолютно неживых на вид тел. Чехов замер, как истукан, а Боунс кинулся к ним, трогать запястья и проверять своим портативным диагностическим прибором. Несколько напряжённых секунд, и… - Срочно в лазарет! В транспортаторной их ожидала толпа народа и тяжелое молчание. Каждый, кто мог позволить себе оторваться от дел, хотел убедиться в том, что Кирк и Спок живы. Путь до медотсека прошёл по полным коридорам. МакКой метал по сторонам яростные взгляды, будто все те, кто ему встречался, были виноваты в том, что вот эти два тела на каталках слишком бледны и бездвижны. Мисс Чэпел уже ждала. Захлопнув перед носом чуть не плачущего Чехова двери лазарета, доктор переложил вулканца и человека на кушетки и с замирающим, но лишённым права голоса сердцем, начал определять степень тяжести их повреждений. * * * - Я вполне хорошо себя чувствую, мистер МакКой. - Вы вполне хорошо научились врать, мистер Спок! – Боунс проигнорировал возмущённо поднятые брови вулканца, – немедленно вернитесь в горизонтальное положение! Сидящий на кушетке, выпрямленный и спокойный, вулканец подробно обрисовал Боунсу свою точку зрения: - Вы приложили более чем достаточно усилий для моего спасения, но на данный момент мне уже не нужны дополнительные медицинские средства, и дальнейшим своим восстановлением я могу заняться сам. - А это уж позвольте решать мне! – буквально прошипел доктор, – я же не вмешиваюсь в ваши головоломные научные работы! Это надо же было придумать, только открыл глаза и сразу куда-то помчался. Лягте. Лягте, я вам сказал! МакКою было очевидно, что вулканец не сможет не то, что дойти до каюты, но даже вряд ли встанет на ноги. Хотя нет, о чём он… вот ЭТОТ – этот встанет и дойдёт! Но за закрывшимися дверьми каюты точно рухнет на пол! Покачав головой над этим упрямцем, Боунс неожиданно сменил тактику. - Ну же, Спок, – примирительно, обращаясь как к ребёнку, начал он, – проведёте здесь ещё сутки, только и всего. Где два дня, там и три. Это такой приказ со стороны вышестоящего начальства. Вы же любите всякие приказы? Ну вот! Полежите, отдохнёте, мы с вами понаблюдаем за всякими приборчиками вот тут, на стеночке…, – игра в детский сад, очевидно, доставляла доктору большое удовольствие. Чего нельзя было сказать о Споке. Но он был так поражён тоном слов МакКоя, что даже не стал возражать против их смысла. Тем более что тот был прав насчёт приказа. Спок сам бы не допустил никого к несению обязанностей в подобном состоянии. А закружившаяся голова и разливающаяся по телу слабость убеждали в том, что старший офицер переоценил здоровость своего организма. Сосредоточившись на удержании равновесия и сохранении достойного вида, Спок медленно, выговаривая каждое слово, ответил: - Я вынужден с вами согласиться, хотя манера вашего со мной разговора кажется мне не слишком подходящей. - Спок, когда вы отсюда выйдете, я приму все ваши претензии, в письменном или устном виде и с любой степенью занудства и заумности. Но пока, ради всего святого…, – понизив тон, дабы сыграть на контрасте, доктор, почти крича, закончил, – лягте уже наконец, пока не свалились под кровать! Покорно опустившись на подушку, Спок приготовился окунуться в бессознательное состояние, чтобы позволить своему организму помочь доделать мистеру МакКою его работу. Сегодня он сдался, но завтра его здесь уже быть не должно. Но перед этим он позволил себе спросить то, без чего он никак не мог полностью расслабиться: - А мистер Ки... ? - К сожалению, жив, здоров, бегает и печалится о вашем состоянии. В смысле, бегает к сожалению. Тоже ведь ещё не до конца оклемался, но с вами двумя разве поспоришь!? – МакКой то скатывался до бормотания, то вдруг повышал голос. Спок его уже не слышал. Главное он выяснил, и теперь хотел поскорее восстановиться и выйти отсюда. Теперь у него было гораздо больше поводов это сделать.