Диссонанс

      Тиканье настенных часов в предутреннем серо-голубоватом свете расшатывало его вменяемость, балансирующую, словно гимнаст, под самым куполом безумия.       На вешалке в прихожей нет дублёнки Аяме, все её вещи исчезли из шкафа. Единственным остался висеть цветистый коричнево-зелёный лавсановый шарф, тот самый, и Юу готов был поджечь его, будучи осведомлённым о том, как прекрасно горит синтетика.       Постель дочери аккуратно покрыта пледом, все её прекрасные куклы и занимательные безделушки исчезли. Комната пуста. Остановившись посреди детской, он глядел в окно за узорчатым тюлем, где накрапывал утренний дождь. Детектив знал, что всё происходящее с ним — это, безусловно, череда смутных снов. Таким это место было исключительно до того момента, как они с Аяме заехали сюда. Конечно, эта пустая комната не может быть реальной, как не могут быть реальными его искусанные опухшие губы. Капли крови на его рубашке, под курткой. Их не существует.       Сонно поведя головой в сторону, Юу улыбнулся и прикрыл глаза. Его покрасневшие губы зудели, кожа у контура пульсировала, но и эта сладостная боль была, вероятно, лишь игрой его воображения. Мутный взгляд брюнета расфокусированно блуждал по стенам с розовыми зайчатами и голубыми плюшевыми медвежатами.       «Ещё один, прошу тебя».       Смех отзвуком распространяется по детской, отскакивает от цветистых стен. Давление в висках более нельзя выносить. Удары сердца глушат, ослепляют.       «Ну же, — вкрадчивый шёпот оседает конденсатом на губах. — Ты тоже хочешь…»       — Нет! — шипит Широяма, стискивая руки в кулаки так крепко, что заметно, как мышцы начинают подрагивать. — Нет, — повторяет он обессиленно. Взмокшие растрёпанные волосы, спавшие на лицо, приподнимаются из-за шумного дыхания. Он делает глубокий вдох, но сейчас же приоткрывает губы, выпуская его. Собственное дыхание двоится, теряет синхронность. В хаотичном и надрывном ритме выдохи срываются один за другим, переплетаясь. Дрожь плетью опускается на спину, когда Юу ощущает, как призрачные пальцы скользят у корней его волос.       Как же Юу целовал его? Не припомнить… Да, кажется… Смеясь, Широяма заметался по комнате.       Медленно. Да, Юу целовал его медленно, внизу яростно стиснув чужие запястья в собственных пальцах. Короткими порциями, словно приторно-сладкий сироп, восторг проникал в него вместе с каждым влажным прикосновением раненых губ. И это ощущение — изуродованное и ноющее, как и кожа, покрывающая слабые руки убийцы. Порождённое чем-то большим, чем животное притяжение. В нём сплелись память, и родство, и несчастья, и сама суть бытия.       Этот грязный ублюдок, его жизнь и его благословение, просил целовать снова и снова, словно одержимый демоном. И, отдавая себя по частям, Юу исполнял эту просьбу. А ему бы схватить несколько кухонных ножей и прибить руки, касающиеся его кожи, к столешнице. Ему бы вынуть свой кожаный ремень из петель и, опоясав им эту прекрасную бледную шею, задушить его. Дыхание, чужое и такое близкое, должно будет прерваться, когда осколки его рёбер, которые Юу невыносимо хотел раскрошить, вонзятся в тонкую оболочку тканей лёгких.       Однако вместо того он тягуче кусал мягкую и влажную кожу чужих губ, прерываясь на судорожные вдохи. Убийца открывал веки, стоило только детективу немного отстраниться, и короткие мокрые поцелуи прерывались напряжёнными взглядами глаза в глаза.       Задержав Юу в прихожей, когда тот в очередной раз порывался позорно сбежать, преступник вцепился в него, словно в спасательный канат и затягивал в свой дремотный бред снова и снова. Ведь он не желал быть спасённым. На самом деле он вожделел сбросить всю спасательную команду вниз, в глухую пустоту. Над этой пропастью всё потерялось в тумане, и, кажется, Юу ударил его. Он собирался раскроить его чёртов череп, но больше не мог сдержаться при виде того, как мягкий шёпот рвётся на части. С надрывом слёзные мольбы сыпались с его искусанных в безысходном неистовстве губ.       Не оставляй меня.       О, прошу, не оставляй меня.       Пожалуйста, останься.       Поджав губы, Широяма опустился на пустую кровать, где ещё недавно спала его дочь. Хотел было провести рукой по наволочке подушки, но сейчас же отдёрнул пальцы, стоило только вспомнить, как всего несколько часов назад, в предрассветной синеве, он вцепился в мокрые от необоснованных слёз пылающие скулы. Долго поглядев в его широко раскрытые блестящие глаза, Юу подумал тогда, что необходимо шило, чтобы выколоть их. А потом он, мерзавец, тяжело дыша и подрагивая, пошевелил губами. Он произнёс всего несколько звуков. Он вытащил из своего набора оружия самое острое и самое беспощадное, просипев после долгой паузы, надрываясь: «Я не смогу…»       И тогда Юу всё понял. «Да хранят меня все святые», — подумал он и безрассудным рывком бросился вниз. Ни единый пошлый отвратительный звук больше не должен был сорваться с его манящих губ. Только поэтому детектив схватил его, словно долгожданный рождественский подарок, и стал безжалостно срывать обёртку, комкая её, нетерпеливо сдирая. Порывисто одёрнул его руки, проскальзывающие к шее, и стиснул до пылающей боли. Юу чувствовал едва слышное хныканье в собственные губы, смешанное со сбитым дыханием, но хватка детектива не ослабевала — напротив.       Возвращение в реальность давалось детективу с чудовищной трудностью. Сидя за рулём, он то и дело поглядывал в зеркало заднего вида, опасаясь увидеть там то, чего там не было и не могло быть. Дышать глубоко было нестерпимо мучительно, ведь Юу казалось, что салон пропитан запахом сладкой вишни и гниющих органов.       Где Аяме и дочь? Почему они ушли? Что Юу скажет тому парню, который, вероятно, не спал всю ночь в ожидании своей молодой невесты? Чем объяснить собственную тревогу в тот вечер и куда запропастился листок с посланием убийцы?       Юу блуждал взглядом по огням светофора до тех пор, пока позадистоящие машины не начали сигналить. Люди вышагивали, словно механические, и были напичканы каким-то электронным дерьмом по самое горло. Череда водителей давила на газ. Широяма не мог понять, куда он едет и по какой причине.

***

      Перерыв весь офис, салон машины и собственную одежду на предмет утерянного клочка бумаги с посланием убийцы, Юу сокрушённо опустился перед своим столом. Мысли кружились, и руки лихорадочно дрожали, пока детектив, бездумно глядя в пустоту, продолжал щёлкать зажигалкой. Когда же Широяма обратил внимание на столешницу, по его трахее разлился жидкий мороз: прямо под ладонью его руки покоился незапечатанный белоснежный конверт. Взяв его слабыми пальцами, Юу осторожно отложил зажигалку в сторону и, нервно облизнув сухие губы, вынул такого же чистейшего белого цвета листок бумаги. Широяма немедля развернул его и пробежался по нескольким печатным буквам, короткой картинкой выведенных на таком огромном пространстве листа. Чёрная типографическая краска, такая чёткая, выжигала в сетчатке раны. Зажмурившись, Юу почувствовал головокружение, и лица окружающих, мечущихся туда и обратно в пространстве и времени, разрозненные фигуры, перелив голосов — всё вокруг внезапно стало таким чужим и расплывчатым.       «Я знаю», — светилось на бумаге, словно смертельный приговор.       Эта записка была бы абсурдной, пришли её сам преступник. К тому же Юу видел его всего чуть больше часа назад, видел его и, будь проклята эта жизнь, целовал его губы. Об этом известно кому-то ещё? Об этом опиоидном видении, об этом грязном сне.       Юу ощущал себя так, словно его голова лежит на плахе, но лезвие не опускается вниз уже очень долго. Чем дольше медлит палач, тем очевидней и неизбежней кончина, тем она ближе. И холодный пот выступает на лбу. Может ли быть, что в исчезновении Аяме виновен тот, кто подсунул ему этот конверт? Но ведь все её вещи исчезли вместе с ней, а это не похоже на похищение.       — Широяма?       Словно пауза в щекотливой беседе. Как глубокая кровоточащая рана. Ощущение стремительного падения. Это его жизнь, вышедшая из-под контроля, бьётся рыбой под палящим солнцем пустыни.       — Широяма!       Дёрнувшись, детектив по инерции смял бумагу в пальцах. Начальник строго глянул в тусклые красноватые глаза брюнета, потерявшегося в догадках, и покачал седой головой, плотно сжимая иссушенные полоски-губы.       — Что с тобой происходит в последнее время? Поди домой и отдохни. Смерть Сатонаки тебя вымотала, я понимаю, Юу, поэтому ступай.       — Это не… — едва пробормотал Широяма, но был сейчас же прерван.       — Приказ, Широяма! — Несколько любопытных лиц обернулось на звук. Старший добавил почти шёпотом, склонившись к подчинённому: — Это касается не только тебя. Я обещал твоему отцу, но не стану терпеть нарушения в своём отделе.       Конечно. Конечно, никому не нужно, чтобы палец соскочил и случайно нажал на курок, в серьёзных делах никому не нужна импульсивность. Ведь все они считают Юу уже давно выжившим из ума, и то, что Широяма теперь в аналитическом отделе, полностью заслуга отца.       Мог ли Юу называть его отцом? Впервые эта мысль закралась в его голову. Вспомнив об отце, мужчина спохватился и спешным шагом, набирая темп, направился на выход. Его мать совершенно одна дома, и неизвестно, что может взбрести в голову Таканори, которого он так поспешно покинул, обрывая всякий контакт. И тот смирился довольно быстро во второй раз, что показалось Юу странным. Детектив не мог соотнести эту историю с реальностью, не мог полностью осознать, что когда-то чрево той, которая относилась к нему как настоящая мать, породило нечто в такой степени животное и дьявольское.       Захлопнув за собой дверцу машины, Юу поглядел на соседнее сиденье, где находилась та самая папка из токийского архива. Пожалуй, пора вернуть её на место и, кроме того, проведать мать. До этого детектив ни разу не подумал о том, что эта женщина — единственная, кто может помочь ему узнать ту тварь, которую когда-то она звала сыном, лучше. Что же, если инфантильная мразь желает позабавиться, нельзя отказывать ей в этом. А если Широяма не прекратит противостоять так открыто, пострадают ещё очень многие. Теперь полиция — проигрышный вариант, так как, сам того не разумея, Юу стал соучастником зверского преступления. Он имеет влияние на убийцу, а значит, при должном старании из этого может что-то выйти. Возможно, с большой натяжкой его можно будет звать локальным супергероем, если забыть о тех многих случаях, когда он вёл себя как обезумевший ублюдок. Такой же, словно близнец того самого, кого он так нестерпимо ненавидел.       Утренние лучи света заиграли на мультифорах с фотографиями окровавленных тел, когда Юу в очередной раз раскрыл документ. Переливаясь, весенняя теплота покрывала собой могильный холод, и глаза Широямы так привыкли к созерцанию крови, что он, казалось, вот-вот усмехнётся. После случая в переулке была та молодая девчонка, затем парень в недостройке, а после его собственный напарник. Измучив сознание, растерзав все его представления о морали и здравом смысле, расколов его самоидентификацию, преступник отпускал его на волю. Но у Юу уже было металлическое кольцо на лодыжке, и Юу знал, что каждую секунду его изучают. И его свобода была обманчивой, в каждом человеке скрывались глубокие топкие глаза орнитолога.       Всё время, проведённое с убийцей, в памяти Широямы осталось, как это часто бывает, наиболее яркими лоскутами. Шёлковыми, алыми. Но последнюю девушку, эту крашеную с кудрями, Юу помнил особенно отрывисто. С таким же трудом всплывал в памяти и его нервный срыв. Первым воспоминанием после всепоглощающего кошмара непременно оказывалась Аяме, а дальше — всё по расписанию. Переезд, поспешная женитьба, рождение Курихары, несколько лет сравнительно спокойной жизни. Тем не менее, Юу не мог забыть этого ни на секунду, ночью его бросало то в жар, то в холод. Он пичкал себя таблетками разного толка, и те ненадолго делали из него тряпичную куклу.

***

      К позднему вечеру Токио встретил детектива косым переливом закатных лучей. Мысль о том, что Аяме покинула его по своей воле, понемногу уплотнилась в голове Юу. Это волновало его не так, как её безопасность. Записка, найденная Широямой за рабочим столом, всё больше вгоняла его в тупую нервозность. До остервенения Юу сжимал в пальцах руль, несколько раз приходилось поспешно притормаживать: все реакции шли на спад.       Подъехав к родительскому дому, Широяма заметил, что в окнах нет света. Именно сейчас его тревожило любое дуновение ветра, и в каждом дыхании весны Юу слышал глухие хрипы удушья. Хлопнула дверца машины. Откинув взъерошенные волосы назад, Юу провёл по ним пятернёй. Легко стукнулся поясницей о дверцу, чтобы перевести дыхание и на секунду прикрыть глаза.       Все ответы у него. И он наверняка выжидает. Ждёт, устремив свои стальные глаза в никуда, пока Юу придёт и будет нуждаться в нём. Но этого не произойдёт. Никогда.       Широяма обманет его. Да-да, унизит и втопчет в грязь. Разорвёт его живьём, отделяя кости от бездарной плоти. Когда всё уляжется, когда разум его прекратит пылать от единого краткого воспоминания-кадра, Юу сделает так, что он больше не сможет встать на ноги. Обессиленно и жаждуще, животно — так он просит. Так пусть же берёт, жадно хватает и рушится от эйфории.       Стоит дать ему насытиться сполна, но сначала нужно найти как много больше. Юу обязан выяснить, что является правдой, а вернее — истиной. Его фактология пошатнулась, и хронос словно распался на крошечные паззлы-секунды. Пора узнать, что он такое и кем являлся когда-то. Подсознание детектива поставило на памяти такое тяжёлое могильное надгробье — Юу просто-напросто не мог сдвинуть его с места. Разлагающиеся кости памяти, что нужны были ему сейчас, казались отвратительными. Но именно они — его часть.       Ворота у ограждения в этот раз были плотно заперты — на цепях висел тяжёлый навесной замок. Юу дёрнул его, звякнув цепью, и вынужден был пропустить короткий смешок из-за собственной глупости. Звонок у ворот, как и дверной, не работал, по всей видимости, так же давно. Тот момент, когда мать стала превращаться в затворницу, Юу упустил.       Детектив оглянулся: кругом светился бетон в умиротворяющих шарах фонарного света. Этот свет словно рябил в глазах, казался крупицами в такой обширной темноте. Тем не менее, никого не было поблизости, а Широяма определённо чувствовал необходимость попасть внутрь. На наручных часах ещё не значилось одиннадцать, и это подсказывало, что что-то идёт негладко. Мать всегда засиживается допоздна с книгой. Едва ли она на веранде, когда снаружи уже так ощутимо стемнело.       Особенно бесшабашно, как никогда до этого, Юу ухватился за горизонтальный прут и поставил ботинок на нижнюю перекладину. Играть нужно до самого конца, будь то примерный семьянин или убийца. Роль бывает либо идеальной, либо никакой. Никто не надевает треснутых масок; тогда это отнюдь не образ, не личина. Тогда шкала загрузки встаёт на месте, и нельзя узнать, что же на самом деле несёт в себе этот немой чёрный экран.       Перемахнуть через ограждение оказалось делом нелёгким, подошва старых туфель скользила по металлу, несколько раз Юу подумал, что, пожалуй, искалечится, если продолжит добиваться своего таким варварским способом. И всё же в этот раз он не сбежит. Теперь, когда речь идёт о близких, нельзя быть таким приторно правильным. Если обман, преступление совершается во имя чего-то, нельзя ли сказать, что совершается справедливо? Нет основания, по которому одна мотивация может быть слабее другой в глазах субъективизма.       Ступив ногами на устойчивый кирпич дорожки, Юу выдохнул облако пара и потёр руки, замёрзшие из-за соприкосновения с металлом. Середина весны всё ещё угрожала ночным холодом. Юу снова заглянул в окна, щурясь и подумывая о том, как бы никто из соседей не вызвал полицию, пронаблюдав, как он успешно миновал закрытые чугунные ворота. С другой стороны, вор был бы, вероятно, чуть искуснее, не таким демонстративным. Мысль о том, каково было бы увидеть это «скалолазанье» от третьего лица, развеселило Юу, находящегося, по правде говоря, не в лучшей из ситуаций. В одной из неприятных настолько, что это вызывает нервные смешки. Несколько лет назад Юу обучался боевым приёмам, но к этому времени сила его успела заметно оскуднеть, лишённая подпитки. К тому же никто никогда не мог предположить, что ему придётся заниматься подобными физическими упражнениями.       Наверняка это показалось бы странным — стучаться в дверь после всего того, что проделал Юу. Детектив опасался напугать мать, если она просто решила лечь пораньше. Вероятно, в этом всём нет ни толики опасности, и Юу сделался слишком мнительным. Сложно сохранять спокойствие при любом отклонении от нормы, когда опасаешься, что этим отклонением являешься, прежде всего, ты сам. Когда теория случайности кажется роковым знамением. А судьбоносность — всего лишь случайностью.       Однако, занеся кулак для стука, Юу остановился и поразмыслил над целесообразностью своих действий ещё один раз. Что, если что-то всё же произошло? В таком случае он привлечёт лишнее внимание. Но внимание кого?.. Широяма поджал губы. Да, он снова был в помутнённом рассудке, как бы ни старался убедить себя в обратном.       Ещё раз промотаем кассету обратно. Сначала он кружил по комнате дочери, кусая губы в отвращении. Затем одним своим видом вынудил Кавасаки отправить его на выходной. После этого какой-то безумный порыв понёс его в Токио проведать мать — и не только это. Да, не только. В довершении ко всему теперь он стоит во тьме перед закрытыми дверями дома своего юношества и даже не может понять, что именно делает здесь, нужно ли это ему. Если бы пришлось поговорить с матерью ещё раз, Юу понятия бы не имел, что сказать ей о цели своего визита в такой поздний час.       Я просто хотел убедиться, что всё в порядке? Звучит не так-то вменяемо. Что насчёт расскажи мне ещё? Вот где кроется настоящее безумие. Стоит только ей услышать эту просьбу — и всё будет обличено. Юу спустился с крыльца и, проверив калитку, ведущую на задний двор, с облегчением и опаской обнаружил, что та не заперта и притворил массивный металл. Такое обилие замков, щеколд, закрытых дверей, запретов — всего в одном доме. Петли слегка скрипнули, давно никем не смазываемые. Ботинки Юу зашуршали нестриженым газоном к веранде.       Сердце детектива едва не раскололось, когда он заметил на обитой уже потёртой тканью скамье голову матери. Склонив её к плечу, она уснула сидя. На коленях у неё лежала не книга, но что-то подобное тому. Каталог или альбом — Юу не мог разглядеть. Одна из прогнивших досок скрипнула, и плечи её пошевелились прежде, чем Широяма смог подумать, как сейчас будет выглядеть. То, что лежало у неё на коленях, скользнуло вниз и, ударившись о дерево, притихло на полу раскрытым. Это окончательно разбудило женщину.       Оглянувшись медленно и недоумевающе, она вскочила с места и прижала руки к груди в защитном жесте. Ступила назад, дрогнув. Её рука, панически шарящая по стене, наконец нащупала выключатель. Тусклая желтоватая лампа осветила небольшое пространство у скамьи.       — Прости, что напугал, — прошептал Юу, чувствуя себя абсурдно донельзя.       — Юу? Это ты? — Часто поморгав, она нахмурилась и пригляделась. — Мне казалось, что я запирала ворота. — Женщина пошарила глазами по окружению, но не нашла на веранде ключей. Привычным движением рук она попыталась разгладить складки на длинной шифоновой юбке. Заметив при этом на полу раскрытый альбом с фотографиями, — а при близком рассмотрении предмет оказался именно этим — она спохватилась и тотчас же подняла его, нервно прижала к груди. Юу показалось, словно она не хотела, чтобы он видел.       — Да, но я… — Детектив запнулся, размышляя над тем, как бы лучше объяснить своё почти незаконное проникновение сюда. Ничего не приходило в голову.       — Почему ты не позвонил? — Ещё один вопрос. Мать, судя по всему, была ошарашена такому визиту, поэтому не столько обратила внимание на факт того, что ворота накрепко заперты.       — Я звонил, — ступая ближе, попытался оправдаться Юу, но всё выходило как-то натянуто и странно в такой несуразной ситуации. Сцена была действительно не из простых, Юу не знал, как бы ему лучше объяснить, что происходит, при это не выдав всю подноготную. — Звонил из автомата на стационарный, но номер был недоступен. На мобильный не вышло, я говорил об этом ещё в прошлый раз.       — Ах да, — так же нервно оправдалась женщина и снова, нервничая, одёрнула юбку. Она была одета, как и всегда, не по-домашнему строго. — Мне уже давно никто не звонил, Юу, — с лёгким упрёком произнесла она, тем временем как бы невзначай отбросив альбом в сторону, на сиденье скамьи. — Современные телефоны все на этой электронике, садится батарея и… Но как ты… здесь? — немного оправившись от шока, снова поинтересовалась брюнетка.       Юу сунул руки в карманы и опустил глаза.       — Я беспокоился, поэтому пришлось предпринимать особенные меры. — Подняв глаза, он усмехнулся слегка неловко.       — И ты?.. — Её глаза слегка расширились, образовывая тонкие морщины на лбу. — Юу, ты меня пугаешь. Уже так поздно, — она оглянулась, удостоверяясь в своих словах. — Я здесь уснула с… — Взгляд женщины в очередной раз упал на лежащий на скамье предмет, и она схватила его снова, так очевидно неловко пряча за лёгкими складками юбки. — Заходи, конечно. Ты голоден? В такое время уже никто не ест, но если ты голоден… — бессвязно бормоча, мать открыла дверь в гостиную и оглянулась, безмолвно приглашая войти следом.       Свет загорался по мере того, как они продвигались в глубь дома. Миновав лестницу, мать раскрыла дверь на кухню и тогда оглянулась у самого входа, тем самым заставив Юу остановиться тоже. По её глазам Широяма понял, что она подозревает что-то неладное, но тактично молчит. Проще оградиться от информации самому, скорчив глупость, нежели расхлёбывать последствия своего интереса, как это делал сейчас Юу.       Когда они взглянули друг другу в глаза, детектив начал первым:       — Что это за вещь? — спросил он осторожно, чтобы не выглядеть слишком настойчивым, и кивнул на альбом в руке матери.       — Э-это… — она замялась, а Юу, одержимый одной идеей, предположил невозможное. Никогда мать не вела себя так неуверенно и нервно, но он застал её врасплох.       — Это фотографии, — сказал Юу тихо, и звуки разлетелись по пустой кухне. — Чьи?       — Старые фотографии, ничего особого. — Она развернулась, чтобы унести альбом, но Широяма словил её за локоть, будучи, верно, необычно неучтивым для себя. Стоило только ему сделать это, всё произошло совершенно сумбурно. Едва удержав альбом, сунутый ему в руки, детектив пошатнулся и услышал позади себя восклицание дрожащим голосом:       — Зачем ты меня мучишь, Юу?!       Стуча каблуками на лакированных туфлях, она ринулась прочь, задев сына плечом, а затем из коридора донеслись звучные рыдания. Юу опешил, оставшись стоять на месте неподвижно. Через несколько секунд он оглянулся, а ещё через несколько посмотрел на искусственную кожу обшивки альбома. Коньячно-коричневая. Нужно было, конечно же, пойти и успокоить мать, но Широяма не мог понять, что сделал не так. Разозлённая сама на себя, она едва не сбила его с ног и принялась рыдать в уборной. Может быть, чуть позже она немного успокоится, и тогда они поговорят?       Юу склонил голову к плечу. Усмехнулся. Внезапная досада и следующая за ней жестокость пронзили его сердце. Сходя с ума от волнения, он пытался спасти её от того, о ком она думала, сидя вечером на веранде и рассматривая его детские фотографии. Да и так ли Юу желал спасти её? Может быть, истинная его цель заключалась в том, чтобы увидеть здесь того, кто запечатлён на этих фотографиях и кажется совсем неузнаваемым. Одним из тысячи ребят, улыбчивым, дурашливым, несмышлёным.       — Мама? Вы в порядке? — неспешно шагая по направлению к звуку, Юу пролистывал альбом. Одна страница, другая, третья… Наверное, фотография запечатлевает лишь моменты счастья, оставляя жизнь позади. Глянцевая поверхность хранит в себе так мало правды, здесь всем необходимо улыбаться. Быть вдохновенными, быть красивыми и полными задора. Иначе фотография не выйдет хорошо.       Оторванные от реальности куски мёртвой бумаги показывают друзьям, эти бездарные уродливые карточки показывают всем в доказательство того, что всё идёт лучше некуда. Вот фотография — на ней я смеюсь. А трагедия смеётся мне в глаза по ту сторону объектива.       — Мама?       Спиной детектив прислонился к стене рядом с дверью. Запрокинув голову, он прикрыл глаза и прислушался. Тихие всхлипы всё ещё можно расслышать по ту сторону баррикад, но ответа больше нет. Наверное, ей будет стыдно за своё поведение, но сейчас Юу не может сделать решительно ничего. Лишившись мужа, его указа, она лишилась и всякой воли. Осталась лишь эта чопорная оболочка, что никогда уже не станет личностью. К этому времени Юу был слишком взрослым, излишне, чтобы не понимать, что родитель — всего лишь социальная роль. Таща на себе все условности с непоколебимым упорством, эта женщина никогда не знала, на что способна.       — Всё в порядке? — совершил очередную попытку Юу и опять не получил никакого ответа. Детектив устало опустил руки, держащие альбом, но оттуда внезапно посыпались фотографии. Это показалось мужчине весьма странным, ведь все они, ему казалось, были прочно закреплены. Юу присел на корточки, примечая различие этих фото и остальных. Какие-то перевернулись при падении и являли собой только белые четырёхугольники на паркете, какие-то отлетели подальше, но под самым носком туфли Широяма лежала лишь одна из них. Совсем близко, и потому именно эта бросилась в глаза моментально. А может быть, из-за того, что кожа лица Юу моментально запылала при виде этой пустой картинки. Здесь он был намного старше, чем на остальных фото, к тому же окружение не располагало к мысли, что фото было сделано кем-то из родственников.       Напрягать память не пришлось долго, чтобы вспомнить, что за место отображено на фото. Серые стены, первые граффити, ещё яркие, и строительная пыль. Пустые дыры окон. Лучи закатного солнца покрывают позолотой молочную кожу его шеи, а руки ухватились по обе стороны от оконного проёма. Голова запрокинута, волосы безвольно повисли где-то ниже плеч над высотой. Словно секунда — и стремительное падение. В онемении Юу почувствовал волну странной теплоты, которая окатила его с ног до головы. Неудачная случайность — вот чем было это крошечное счастье, теплившееся в израненном теле этого человека, в этой скользкой бумаге. Но ничего прекраснее этой трагедии Юу не видел ни разу в жизни. Смерть, зовущая его вниз, заручившись законом тяготения, была живее тысячи других жизней разом.       Когда за дверью звякнула щеколда, Юу сунул фотографию в карман, даже не подумав над своим действием. Он видел чистые лакированные туфли на небольшом каблуке, видел её пугающе исхудавшие руки и следом — заплаканные глаза, перед которыми Юу преклонялся, казалось, всю свою жизнь.       Господи, да ведь у него определённо эти глаза.