Диссонанс

      Взгляд детектива тонул в синеве воды, легко отливающей базальтовым. Грязный тёмно-синий. Грязный.       — Нужно прочесать прибрежные районы, — сказал он. Горло щекотала неясная тревога, и даже сейчас ему казалось, словно, оглянувшись, он наткнётся вовсе не на лицо своего коллеги. Мутная вода, поддаваясь ветру, ласкала бетонную клетку, в которую была заключена. — Никаких гарантий, что тело сбросили где-то здесь.       Собирался дождь. Поэтому Широяма, произнося это, глядел в небо, что предупредительно меняло цвет и насыщалось темнотой. Цвет его был так похож на цвет озёрной воды — вот-вот нитка горизонта треснет, а небо прольётся вниз. Интересно, сколько воды выйдет, если небо сменит агрегатное состояние. Будет ли это походить на стихийное бедствие?       Мужчина присел на корточки, касаясь молодой травы, мокрой на ощупь: из-за высокой влажности утренняя роса и не думала сходить. Газон был колючим, и Юу припомнил, как однажды, в детстве, поранился травинкой. Та была длинней и толще, была такой надёжной и красивой на вид. И лишь спустя годы он узнал, почему эти раны так невыносимо болят и досаждают. Если в ране остаётся постороннее: будь то маленькие бумажные ворсинки или грязь — они не дают покоя. Мизерная, незаметная царапина, которая сводит тебя с ума.       — Ты идёшь? — окликнул Эйчи.       — Секунду, — произнёс Широяма негромко. Это едва ли достигло его напарника, который махнул рукой и побрёл к машине.

***

      — Серия?       — Живот и грудная клетка вскрыты. Не очень похоже на то, что важно, умирает он или нет.       — Как это — неважно? Он же помрёт в любом случае, если кишки наружу вывернуть.       — Цель не смерть.       — Ни хрена не понимаю.       — Заткнись и пойдём, — вмешались в диалог со стороны, и любопытного парня утащили за руку.       — Ай-я! Отвяжись, Широяма! Больно!       — Шеф сказал уходить и оставить остальное им. Ты глуховат, придурок?       — Тебя что, вообще не волнует, что в городе происходит? Я наружу боюсь выходить. — Парень округлил глаза и возмущённо махнул рукой. — Пойдёшь себе купить в магазине резинок ночью, а тут этот высунется и покромсает тебя ножичком. Как тебе такое, а?       Он толкнул другого полицейского плечом и усмехнулся. Юу отзеркалил мимику чуть нервно, а затем произнёс, глумясь:       — Не думаю, что он выберет такого идиота, как ты.       — Чья бы корова мычала, — фыркнул собеседник. — Ледяная глыба. А вдруг ты «в его вкусе»? Я тогда погляжу на тебя.       — Сомневаюсь, — процедил Широяма. Ногти впились в ладони, и он сжал зубы неосознанно. Лето становилось всё жарче с каждым новым днём, хотя и температура шла на спад. В последний месяц — ещё два убийства. Никаких зацепок.       Юу отчаянно убеждал себя, что человек, которого обсуждает вся округа, ему не знаком. Эта история напичкана гнильём, её нельзя выносить на обозрение. Но календарные листы сыплются, и, пока ещё одно окровавленное тело не будет найдено, улик не прибавится. Единственная связь с убийцей — трупы. И их число растёт, пока Юу кусает губы, без дела болтаясь по своему району с нерадивым шутником, сующим нос куда не следует.       Его конечности дрожали в тот день, когда он добрался до дома и сел на постель, слепо таращась перед собой. Самым ужасающим было то, что Широяма не мог выбросить из головы жёсткие волосы, которые он так отчаянно сжимал в пальцах, пока мир затемнялся от удовольствия. Эта дрожь — ему не было страшно. Но внутри плясало сердце, в то время как сладкий сироп вседозволенности поглощал полицейского, и его бросало в дрожь лишь от единственного кадра: кровь в уголках разомкнутых губ. Так смертельно прекрасно. Месиво из жестокости и разврата — он не мог сопротивляться этому тошнотворному влиянию.       Он откинулся на спину, отчётливо ощущая, как грудь поднимается в прерывистом дыхании. Но темнота век только вредила — картинки визуализировались отчётливей, почти детально. Юу шумно втянул воздуха — он не мог поверить, что сделает это. Но он сделал. Воспоминания душили его, его душила эта жара, лавой растекающаяся по нутру.       Здесь, на съёмной квартире, не было никого, кроме часов, неспешно отрывающих ошмётки времени. Тик-так. Что же время делает со всеми нами?       Так, сердце мужчины колотилось от стыда и ужаса, от сумасшествия, врастающего в него пошагово; он снова дёрнул ремень, прикасаясь к себе нетерпеливо. Почему это происходило? Выбросить все причины на свалку и подчиниться аморальности. Его просто трясло от восторга при одной мысли об этом. Тогда он впервые ощутил, что значит хотеть проснуться в самый разгар дня. Проснуться, когда ты определённо не спишь.       И это чувство стало повторяться с периодичностью, потому что всё, что было в его мыслях, — этот человек. Убийца, сломивший его волю и принципы. Разрушивший целый персональный мир лишь одним порезом своего вкрадчивого взгляда. Ожидая, что столкнуться с ним больше никогда не придётся, полицейский отчаянно стирал его следы из памяти. Однако был слишком поспешен в своих прогнозах. Этим же вечером, стоило ему только бросить пиджак на стул, в прихожей зазвонил телефон.       «Номер не определён».       Юу вздёрнул бровь, не ожидая чего-нибудь необычного от этого звонка, и поднял трубку.       — Да, — сказал он в похрипывающую тишину на линии.       Тогда его спросили полушёпотом:       — Тебе понравилось?       Конечно же, Юу мог бы принять это за ошибку, но тот тон, каким был произнесён вопрос, заставил его пульс подскочить. Мужчина оглянулся опасливо.       — Вы не туда попали, — выдавил он из себя, пока сердце тихо замирало, таким испуганным он оказался. Трубка прохрипела в ответ, игнорируя:       — Когда начинаешь разрезать, они умоляют так сладко.       Юу содрогнулся, ухватившись за комод — первое попавшееся под руку. Сердцебиение было таким быстрым, что в ушах шумело и видимость затемнялась.       — Чёрт, я всё ещё хочу видеть вас, господин полицейский, — хрипло посмеиваясь, сообщила трубка. Широяма узнал это отвратительное паясничество, иронично-официальное обращение. Без сомнений, это был он. — После сегодняшнего я не могу не думать обо всяком, — прошептал убийца. Его голос сильно искажался, но Юу почти чувствовал дыхание на раковине уха, таким чётким и мягким было произношение. — Арестуйте меня, пожалуйста, — простонал он в трубку, и Юу почувствовал, как его плечи содрогнулись. Короткий выдох покинул его губы, ногти заскребли лакированное дерево. — Завтра, полчаса до полуночи, — сбивчиво затараторил преступник, — приходи один. Если хочешь, чтобы она осталась жива, приходи один. Адрес найдёшь на своей почте. Я буду ждать.       Ещё ни разу в жизни короткие гудки не были такими ужасающими, как сейчас, когда Широяма понимал, что не имеет понятия, как нужно поступать в таких ситуациях. На его плечи был возложен груз жизни, и один неверный шаг может превратить всё в ещё больший кошмар. Он не мог игнорировать — убийца знал чётко, что нужно сказать, чтобы заманить его в ловушку. Никогда он не ощущал собственную беспомощность более остро. Сделать вид, что ничего не произошло и он находится в полном неведенье, было бы проще простого. Узнавать обо всём из новостей, оставаясь в стороне, — это то, что делает большинство. Каково будет ощущать, что исход, на который ты мог бы повлиять, оказался плачевным? Широяма не хотел даже узнавать об этом ощущении.       Он сделал так, как было велено: дождался ночи и поехал по указанному адресу. Этот человек знает его телефон и электронную почту. Наверняка он осведомлён и об адресе и, уж тем более, о месте работы. Качаясь с немногочисленными людьми в вагоне метро, Юу сжимал поручень вспотевшими пальцами и прикидывал, как скоро он будет найден таким же, как и вчерашняя жертва: разрезанным от шеи до бёдер тончайшим лезвием, покрытым узорами колотых ран. Когда полицейский представлял это, дышать становилось больно. Подумать только, ведь, стоит только отбросить эти мысли подальше, — и всё в порядке. Он так отчаянно хотел проснуться.       «Станция XX».       Юу опомнился только тогда, когда услышал злополучное объявление, и вышел из вагона. Вместе с потоком воздуха поезд помчался дальше, а Широяма стоял на платформе, опасаясь сделать даже шаг. Что, если в этот раз всё окажется по-другому? Те парни говорят, что он проникает в квартиру не вызывая никаких подозрений. Люди доверяют ему. Большинство из них умерло от болевого шока или потери крови, поэтому они говорят, что он не убивает намеренно.       Страдания.       Вот что нравится ему.       Взгляд Широямы был внимателен, а брови тянулись к переносице. Бояться — не для него. Каждый мускул его тела уже был напряжён, когда он поднимался на поверхность и шагал к нужному дому. «Мужчина не должен быть трусом», — отец никогда не упускал момента, чтобы повторить это. Получается, он был им? Был трусом? Его руки дрожали так, что он не мог схватить дверную ручку. В доме не было света, и эта ужасающая пустота кругом поглощала его, подобно зыбкой топи. Он был бы лжецом, если сказал бы, что ему абсолютно не страшно сейчас. Наверное, не будь ему так чудовищно страшно, он бы сам решил, что с ним что-то не так. Ведь в нём теплится желание жить, а значит, страх не слабость. Нажимать на ручку, перебарывая страх, не слабость. Слабость — убегать от страха.       Дверь поддавалась. Это заставило полицейского проверить кобуру с пистолетом под пиджаком, после чего он притворил дверь и попытался нащупать выключатель. Темнота молчала, и, как бы он ни пытался, не мог найти ничего похожего. Глаза понемногу начинали различать синеватые очертания, поэтому Юу решился сделать шаг. Ещё шаг — всё спокойно. Сердце билось словно бы у самого горла. Тогда он увидел белый квадрат слева от себя и, оглядываясь на пятно света у двери, неспешно пошёл в ту сторону.       Смешно подумать: этот дом всего лишь дом, всего лишь архитектурное строение из кирпичей, цемента и штукатурки, из деревянных стропил и полового покрытия. Но ночь надела на него особенный наряд — ужасающий. Мазок эмоций превратил его в замкнутый ад. Неизвестность затаилась в каждом тёмном углу, протягивая витиеватые пальцы, чтобы захватить власть над мышлением. Уничтожить его, заполнить до краёв инстинктами испуганное тело.       Щелчок. Комнату озарил почти оглушительный свет, но Юу удивило лишь одно: в прихожей и гостиной не было никого, и непохоже, чтобы кто-то собирался показываться. Возможно, его просто дурачат. Или подставляют.       На всём первом этаже не было ни души. Широяму не раз посетила мысль убираться отсюда, однако он продолжал заглядывать в пустые комнаты, ступая осторожно. Каждая новая секунда тишины била по нему нещадно; чем дольше он находился здесь, тем больше ему хотелось произнести хоть что-то, чтобы развеять это мёртвое молчание стен. Он стал подниматься на второй этаж. Нужно наконец покончить с этим. Ступени скрипели так громко, что с каждым шагом сердце полицейского останавливалось на несколько секунд, но он продолжал шагать. Сначала ему лишь показалось. Едва ли здесь кто-то есть — это какая-то злая шутка. Но звуки становились отчётливее, и тогда Юу задержал ногу на весу, прежде чем ступать снова. Он прислушался: в глубине коридоров, которые уже предстали перед ним, раздавалось слабое хныканье.       Приглушённый отрывистый звук откуда-то из глубины. Широяма почувствовал, что сердце снова забилось чаще, и подрагивающими руками достал пистолет, тотчас же снял его с предохранителя. Его шаги стали стремительней: он не желал дальше упиваться страхом, стоя на месте. Нужно ошеломить свои ощущения, действовать быстро, чтобы избавиться от этого как можно скорее. Увидев цель, нужно нажать на курок не раздумывая. Нельзя давать ему время на свои гадкие уловки.       Дверь в одну из комнат была нарочито раскрыта, и Широяма поразмыслил, что тянуть больше нет смысла. Чёткими спокойными шагами он приближался, и звук только нарастал. Всхлипывание — различил полицейский и тотчас же сообразил, что представление начинается сейчас. Никто не откладывал его на потом.       Последний шаг, решающий, — и Юу оказался напротив двери. В коридоре горели тусклые коричневатые бра. Новый дубовый пол, лакированный опрятно, — его различал мужчина лучше прочего, пока вглядывался в очертания темноты. Дрожащей. Всхлипывающей. Тёмная субстанция, занавесившая реальность прочно. Свет одной из тусклых ламп освещал чёрный шнурованный ботинок, но, прежде чем выцепить эту деталь, Широяма прислушался внимательней: некий обертон сплетался с тонким хныканьем так плотно, что разобрать стало бы непростой задачей. Отрывистый звук, стучащий. Капли, сливаясь воедино, ползли к свету, чтобы явить полицейскому часть из тех нескольких литров, поддерживающих жизнь организма.       Кровь аккуратно, будто имела собственный разум, обступала носок ботинка и изливалась на свет. Широяма вдохнул полной грудью и стиснул пальцы на пистолете. Оружие в руках давало ему иллюзию защищённости, однако тем, что открыто и жаждет объяснений, был его разум.       Напрасны пули. Горящий фитиль страха. Очертание человека провоцирует запал сослужить свою службу. Граната разрывается в самой сердцевине, чтобы создать такую «мозаику себя», которую не сможешь собрать за века.       Рука оказывается всего в метре, она хватается за край и со скрипом отворяет дверь, чтобы открыть большее. Постановка, что продумана лишь ради забавы. Осколочная разрывается с каждым новым ударом сердца. Не оно ли само — граната? Оно дробит мысли, и они всё мельче, мельче и разрозненней, бросаются из одного края в другой. В панике танцуют свой последний осознанный танец — румбу.       — Добро пожаловать.       О. Боже.       Брюнет бросается назад, но натыкается на стену. Тупик.       Тёмный бордовый — темнее, чем венозная кровь. Такого цвета помада украшает губы преступника, делая их контур таким чётким, что он смог выбить весь воздух из груди Широямы. Небрежно разукрашенные чёрным глаза смотрят прямиком на него, но позади них вещь куда более ужасающая. Запястья и голени девушки прикреплены к дереву спинки и ножек стула скотчем, заклеен и рот, а рука, почти распоротая, сочится кровью. Проделывая путь от ладони до пальцев, она срывается с кончиков теми самыми каплями, ударяясь об уже образовавшуюся лужу с теми самыми звуками. Та самая кровь.       Но Юу не смел терять самообладание и сейчас — два раза один трюк никогда не срабатывает, а уже рассказанная однажды шутка никогда не станет такой же смешной. Так же резко, как отступил, он рванулся на убийцу и схватил его за грудки, чтобы приставить к виску дуло пистолета. То, что он безоружен, Широяма отметил сразу, как бы ни был шокирован всем увиденным.       — Ты… Ты… — Юу не мог подобрать слов, сжимая белоснежную рубашку в дрожащих от нетерпения пальцах. — Думаешь, я стану разбираться, ублюдок?.. — с тихой яростью произнёс Широяма. Сам же виновник этого ощущения оставался удивительно апатичным по отношению к происходящему. — Без суда и следствия ты заслуживаешь, сука, самой мучительной смерти. Ты…       Широяма остановился на полуслове и окаменел: к его собственному затылку плотно прижималось что-то твёрдое и холодное.       — Успокойтесь, господин полицейский. Незачем брать на себя слишком многое, — меланхолично проговорил преступник. — Стреляешь ты — стреляет он. Если хочешь уйти со мной, то давай. Дерзай.       Уголки бордовых губ чуть дёрнулись вверх, но это не было похоже на улыбку.       Конечно же. Как только он мог быть таким наивным, чтобы подумать, что мужчина останется абсолютно беззащитным перед ним и позволит себя убить. Широяма знал, что этот человек — не тот, которого стоит бросить в комнату, где стены обиты войлоком, и наблюдать, как он бьётся о них лбом и плечами. Такой, как он, не станет совершать настолько очевидных глупостей. Этот человек мыслит чётко, как машина, — не иначе. Но поддаётся желаниям так же легко, как пятилетний ребёнок. Несоответствия — два кремня, что затачивают остриё его взгляда.       — Я разочарован, — отцепив пальцы Широямы от воротника, сказал он несколько раздражённо. — Разочарован, — повторил убийца, теперь взглянув в лицо полицейского так, словно это должно было пристыдить его. — Думал, нам с тобой не нужно ступать на путь мародёрства, но раз уж так… У меня здесь одна вещичка. Помнишь её?       Свет озарил комнату целиком. Убийца запустил руку в карман приталенного пиджака и, вытащив наручники, потряс ими перед глазами Широямы.       — Лучше бы ты подох, — выплюнул полицейский, униженный собственной беспомощностью.       — О, — понимающе округлил глаза собеседник.       Юу глядел поверх плеча преступника, где обессиленная девушка продолжала, ёрзая, тихо плакать. Кровь из её исполосованной руки лилась обильно, и было похоже на то, что очень скоро эти потери приобретут критический характер. Он порезал ей вены. Чёртов поехавший подонок.       Убийца посмотрел на него задумчиво с несколько секунд, а затем осторожно протянул руку и обхватил пальцами пистолет. Его пальцы соприкасались с пальцами полицейского, и последний думал о том, чтобы этот контакт был разорван как можно скорее.       — Отдай его мне, — сказал преступник тихо, после чего его указательный палец погладил костяшки пальцев медленно. Скольжение кожи по коже. — Ну, давай же, — произнёс он одними губами, смотря прямолинейно. И Юу расцепил пальцы так резко, как будто обжёгся. — Хорошо, — кивнул убийца. — Уже лучше.       Руки полицейского скоро оказались в собственных наручниках за спиной.       Продолжая смотреть пристально, преступник будто говорил одними глазами, и Широяма знал, что это за слова, но никогда не смог бы произнести их или облечь в буквы. Что-то на уровне подсознания, на периферии понимания.       — Встань на колени, — сказал он ровно, и Юу почувствовал, как собственное лицо вспыхнуло. Нет, только не это. Этому не бывать. Он стоял, продолжая хмуриться, и думал о том, что это не самое время для межусобиц, когда кто-то в метре вот-вот отойдёт в мир иной.       — Отпусти её. Ты сказал, что отпустишь её, — проигнорировал Широяма. Взгляд преступника не изменился ни на каплю, но он сделал какой-то жест человеку, стоявшему позади, и дуло пушки, на секунду исчезнувшее, прижалось снова. Просить о таком было глупее глупого, но это последнее, что у него оставалось.       — Я сам, — сказал преступник в пустоту, несколько растерянно блуждая взглядом по дубовому полу.       — Ей нужна скорая, ты что, ослеп?!       Убийца пренебрежительно зажмурил один глаз, таким резким был этот выпад. Он облизнул накрашенные губы. А дальше… мир пошёл кругом, потому что Юу ощутил такой оглушительный удар под дых, что свалился на пол под шум в собственных ушах. Несуществующие звуки в его голове сопровождались приступом боли при каждом вдохе — полицейский шипел, катаясь по полу и выхватывая воздух.       — Подними его, — различил Юу. Его рванули за шиворот, после чего полицейский осознал, что желание ублюдка всё же исполнилось. Он стоял на коленях. — А теперь прими реальность, — сказал убийца холодно, его пальцы коснулись чёрных волос ласково и убрали их за ухо. Широяма передёрнул плечами. Подняв глаза, полицейский увидел лишь спину; лезвие мелькнуло в глазах, и Юу заметил, как он натягивает на руки медицинские перчатки. Это показалось Широяме ещё более ужасающим, чем если бы он убивал голыми руками.       Одной рукой преступник обхватил подбородок девушки. Её опухшие испуганные глаза были заметны куда более отчётливо теперь. Почувствовав это прикосновение, она задёргала здоровой рукой и зарыдала в голос, принявшись раскачивать и без того хрупкий стул.       — Тс-с.       Мужчина прикрыл глаза, и это было удовольствием, Юу был уверен.       — Пожалуйста. Не нужно, — сменил тактику полицейский. — Этим ты ничего не решишь.       — Как сладко ты поёшь, как горько ты падаешь, — пробормотал преступник, слепо гладя своей резиновой рукой контур подбородка девушки, которая едва могла дышать от шока. — Ты думаешь, что сможешь меня убедить? Или думаешь, что не сможешь, и всё равно пытаешься? Это важно, — уточнил он с интересом. — Ты, — одним резким звуком произнёс убийца и, отпустив голову девушки, обошёл стул, — считаешь, что не сможешь, но пытаешься. Умираешь, но ищешь вакцину. На последних секундах успокаиваешь себя мыслями о своей Леденцовой Горе*. М?       Он улыбнулся непосредственно, смотря в застывшие зрачки полицейского.       — Что тебе нужно? У тебя есть я. Отпусти девушку, — продолжал Широяма настойчиво. Рёбра уже почти не болели — видимо, до переломов дело не дошло.       — Нет. Ты — это другое, — сказал преступник со всей серьёзностью и присел на корточки у стула. Юу почувствовал неладное. И оказался прав.       Действия его как будто нарочно не были скрыты от взгляда полицейского. А тот видел, как убийца вертит блестящий скальпель в своих пальцах и прикладывает его к коже девчушки, словно примеряя.       — Не надо, — в который раз попросил Юу.       — Чем больше ты говоришь это, тем больше я хочу, — сказал убийца, обращая свой взгляд к нему. — Юу…       Сперва собственное имя отозвалось в груди Широямы тревогой, но затем мужчина успокоился, уверив себя, что паршивцу известно, наверняка, много и много больше. Стоило бы побеспокоиться за адрес. Или за жизнь.       — …прими это. Я прошу тебя.       Рука его надавила на тупой край лезвия, результатом чего стала струйка крови, покатившаяся по коже. Безнадёжное мычание, уговоры Широямы, ставшие менее сдержанными, — ничто не могло поколебать его намерения. Казалось, словно это только подначивает его, добавляет азарта. Слова не влияли на него совершенно, и скоро Юу почувствовал себя глупцом.       — Да будь ты проклят, ублюдок! — не стерпел он.       Одним быстрым движением мучитель подвёл черту, услышав эти слова. Он не стал отбиваться, слыша, как ругательства полицейского летят в его сторону. Он поднялся и невесомо провёл указательным пальцем по разъехавшейся коже, растирая кровь. Если ласкаешь рану, болит только сильнее. Но это не волновало убийцу — он посмотрел на свою руку изучающе и облизнул окровавленный палец. Широяма покоробился, почувствовав рвотные позывы.       Силы девушки заметно угасли, она тряслась и всхлипывала, забыв даже о плаче. Широко раскрытые глаза смотрели в любой угол комнаты, но не на того, кто делал ей больно.       — Многовато шума, да? — осведомился он как будто невзначай у кого-то, кто всё ещё стоял за спиной Юу и прижимал к его затылку дуло пистолета. — Ладно, пора завязывать.       Дыхание убийцы было сбитым, а взгляд решительно расфокусировался. Юу мог предложить объяснением только один вариант: он был возбуждён.       Широяма представлял, как забирает из рук обладателя скальпель и перерезает ему горло. Надавливает сильнее, пытаясь перерезать все хрящи. Изо рта хлещет кровь не переставая, а глаза застывают. Это то, чего он хотел больше всего сейчас.       Убийца зашёл за спину девушки и положил локти ей на плечи. Это было похоже на объятие. Если бы не лужа густой крови, если бы не плач и чудовищные раны, это было бы похоже на объятие. Если бы не лезвие, которое он примерял к груди под распахнутым халатом.       Взгляд исподлобья настиг полицейского — убийца глядел на него с подобием ожидания, и глаза его переполнял интерес. Собираясь убить не впервой, он едва ли был заинтересован именно в этом. То, в чём он был заинтересован, — ответный взгляд, который он испытывал на прочность. Ожидая новых ругательств, он не получал ничего, кроме нечитаемого взгляда, и был, видимо, этим немного огорчён. Безрезультатные дразнилки окончились, когда преступник стал закатывать рукава, открывая глазам Юу всё большее и большее. Множество рубцов — уже побелевших и тех, расцветка которых варьировалась от светло-розового до красноватого. На руках этого человека не было живого места для новой раны. Глаза полицейского, послушно впитывающие информацию, не могли принять это с такой же адекватностью, как что-либо другое. Широяма переставал понимать, что он ощущает в этот самый момент.       Вероятно, самое основное — боль под рёбрами. Удар здесь совершенно ни при чём. Всё, что он наблюдал, — это страдание. Не имеет значения чьё. Шрамы, рубцы, кровь, вспухшие раны. Это всё, что существовало в этой комнате. Это всё, такое скрытое от посторонних глаз, ошеломляло его, никогда не видевшего подобного в такой концентрации. Было просто больно, безо всякой на то весомой причины. Привычный мир перевернулся вверх дном, и он попал сюда, где существует одно только страдание. Ничего, кроме бесконечного страдания.       Чего Широяма действительно не ожидал, так это того, что жертвой станет и эта изуродованная кожа. Но он не ошибся, очевидно, когда убийца прикоснулся к собственной руке скальпелем и человек позади него внезапно заговорил.       — Послушайте… — Голос его был не таким низким, как голос того, кто собирался ранить себя, но несколько более звучным, чем его. Слова преступника казались Широяме плавными и тягучими, как густая карамель, но эти были совершенно другими — острыми, стремительными. — …вы знаете, что нельзя делать этого.       — Что за глупость, — усмехнулся тот с вызовом. — Можешь убираться, если чем-то не доволен. Я покажу ей, что это не больно.       Дрожащей рукой говоривший стал чертить ещё одну красную полоску на изувеченной коже, и Юу почувствовал, что глаза его по какой-то причине становятся влажными. Новая порция крови, но теперь чужой, окрасила плечо девушки, что косилась на это место с прежним ужасом, вытатуированном в её взгляде. Капли собрались в ключичной впадине, а затем одним изящным движением скатились вниз гибкой полосой. Губы убийцы улыбались напряжённо. Юу глядел неотрывно на то, как он закусывает губу, заворожённо разглядывая собственную работу. Сердце полицейского замирало от чувства ещё не изведанного, но уже пугающего. Широяма чувствовал, как его губы немеют, а в груди зарождается нечто кисло-сладкое, пощипывающее. Руки за его спиной были плотно сжаты в кулаки.       — Знаешь, что это, милая? — хрипел убийца. Вернувшись в прежнее положение, он медленно, как если бы растягивал удовольствие, проводил линию за линией. Но она не смотрела намеренно, вместо этого глядя на Юу умоляюще. Губы преступника почти касались её щеки, на что она жмурилась и вздрагивала, дышала шумно и сипяще. — Это долгожданное освобождение.       Он улыбнулся — в этот раз мягче, чем обычно, и рукой, в которой зажимал оружие, потянулся к её лицу, чтобы перекинуть тёмно-каштановые волосы на другое плечо. Касания его рук казались бережными. Девушка зажмурилась, издавая долгий однотонный звук, воющий, за чем последовали беспорядочные рыдания — она словно бы пыталась сбросить со своих плеч руки убийцы, дёргаясь отчаянно.       Однако произошло то, что заставило полицейского закрыть глаза мгновенно. Почти сорвав голос всевозможными мольбами, он больше не надеялся, что сможет на что-то повлиять. Это ощущение казалось самым сумасшедшим в его жизни. Оно проедало в нём дыру щёлочью.       Скальпель оказался вонзённым в самый низ живота на длину всего лезвия, и это породило на долю секунды такую ужасающую тишину, что Юу ещё отчётливей почувствовал головокружение и приступы тошноты. Глаза девушки распахнулись одним стремительным движением — она замерла без движения. Будь её рот свободен, это нечёткое и приглушённое мычание обратились бы в пронзительный крик, но она была практически нема, когда лезвие стало распарывать кожу плавно и без препятствий. Полицейский слышал капли, но звуки не были больше одиночными, а походили на те, когда кто-нибудь случайно проливает жидкость из чашки. Звуки, походящие на те, когда дождь безжалостно барабанит по карнизу.       Губы Широямы дрожали.       — Мне нужно, чтобы он видел, — рычаще вымолвил убийца. — Я сказал, заставь его видеть, Рейта, — произнёс он ещё ниже.       Кто-то переключил канал. Программа «Планируем домашний интерьер» сменилась экстренным выпуском новостей. К чёрту. Такого в новостях не увидеть. Это — какая-то грёбаная старая пиратская кассета для конченых извращенцев, которую продал сомнительный дяденька где-нибудь в тёмном переулке.       Лужа под стулом расползалась с небывалой стремительностью, лицо убийцы было прижато к лицу девушки — щека к щеке. Его глаза смотрели так же. Взгляд, так похожий на тот, когда он стоял на коленях, и его губы… Юу сморгнул, глубоко вдыхая через нос. Он пытался сконцентрироваться на отвращении, хотя не мог взглянуть на те ужасающие раны, на периферии зрения горящие ярко-красными полосами. Жертва кашляла, глаза её затуманивались постепенно, но взгляд преступника — напротив. Словно насыщался смертью. Его лицо, губы, взгляд — яркие. Губительный аттрактант.       Наблюдая это, полицейский не мог решить, кто из них двоих ранен более тяжело. Резцы убийцы терзали мягкую нижнюю губу, пока его взгляд исподлобья провоцировал — неясно, на что именно. Рванув руку вверх, он облизнулся неспешно, пока град крови лился на пол, а глаза девушки закатывались. Юу был так шокирован, что не мог отвести взгляда от грязных губ, практически прижимающихся к чужой бледнеющей коже. Наверняка она чувствует его горячее дыхание. Дрожь не вторгалась в полицейского снаружи — она распускала лепестки внутри, она вонзала свои шипы без сожалений. И он дрожал.       Силы покидали девушку с каждым новым сантиметром. Белое нижнее бельё обратилось в красное, и, когда преступник сорвал с губ скотч, голова её повисла безвольно, однако — страшно подумать — уголёк жизни всё ещё не был потушен до конца. Она кашлянула несколько раз. Кровь, смешанная со слюной, тонкой ниткой протянулась с её губ.       — Нет-нет, не умирай пока, — прошептал убийца и разомкнул руку, позволяя орудию упасть на пол, прямо в кровавую лужу. Пальцы, обтянутые голубой резиной, аккуратно проникли в сделанный разрез, раздвигая кожу. Его губы невесомо и плавно касались щеки, оставляя на коже бордовую полоску помады. Плечи девушки дрожали, но больше всего это походило на предсмертную агонию. Ещё один брошенный на него взгляд заставил полицейского содрогнуться. Ноги его, согнутые в коленях, ослабели.       Убийца обильно втянул воздуха и чертыхнулся невнятно. Рука его прекратила углубляться в разрез, и он произнёс, задыхаясь и улыбаясь удовлетворённо:       — Позвоночник. Оставь нас, — сказал он следом, и Юу, всё ещё борющийся с острой тошнотой и чем-то ещё, не смог понять, к кому обращается мужчина. Едва ли он мог понять сейчас хоть что-то. — Оставь нас, — повторил преступник терпеливо.       — Но… — звучный голос позади.       — Убирайся сейчас же, — прикрывая глаза, прошипел собеседник, явно недовольный непослушанием другого мужчины.       Чего-то стало не хватать, когда металл пистолета перестал прижиматься к коже Широямы, но он не успел подумать об этом как следует. Наигравшись вдоволь с телом, бьющимся в агонии, убийца потерял к нему интерес, когда то окончательно утратило всякие признаки жизни. Взгляд полицейского был размытым и статичным, пока сам преступник не подошёл ближе, опускаясь на колени напротив. Юу вскинул непонимающий взгляд, лишённый всякой экспрессии. Странно, но убийца приглушённо рассмеялся по какой-то причине. Широяма не понимал, в чём дело. Что происходит.       С сидения стула, за спиной убийцы, всё ещё лениво капало. Глаза его находились на одном уровне с шокированными глазами полицейского. Они были преисполнены иррациональности, мечущейся по поверхности зрачка из стороны в сторону. Западня — вот на что походили эти глаза сейчас.       — Заключим договор? — Голос его искрился возбуждённостью, и выражение лица лишилось былого скучающего оттенка. — Я открою наручники. — Губы убийцы дрожали от нетерпения. — А ты не делаешь глупостей.       Может быть, Юу не управлял ситуацией. Только вот ситуация не походила на управляемую, как ни глянь. Кусая губы и выдыхая тяжело, настойчиво вглядываясь в лицо полицейского, он не был схож с тем человеком, которого Широяма собирался арестовывать в безлюдном переулке. С этими руками, где шрам накладывался на шрам, а поверх зияли новые порезы, он показался таким нуждающимся. Голодным, неуправляемым. Брюнет не мог поделать ничего с ходом своих мыслей.       Никто не осведомился у него ни о чём. А он не мог устоять.       Не мог.