Диссонанс

      Мягко прикрыв за собой дверь, Юу ступил в прихожую. На кухне горел свет, воздух переполнял аромат пряностей. Мужчина скинул с плеч плащ и повесил на крючок, затем сбросил ботинки. Тихой поступью он направился к кухне, где, к собственному удивлению, обнаружил, что его появление действительно не было замечено.       Аяме, уже одетая и в новых кремовых туфлях, резкими движениями качала сковородку на весу — на ней трещала скумбрия. Другие две конфорки также были заняты: на обеих кастрюли испускали извилистый пар.       — Я дома, — сказал Юу осторожно, чтобы не испугать девушку. Но та вздрогнула всё равно, хотя не растерялась и удержала сковородку в руке.       — С возвращением, — обернувшись через плечо, ответила она и сразу вернулась взглядом к плите. — Не подкрадывайся так больше.       — Хорошо, — ответил Юу так же тихо и сделал пару шагов, чтобы дотянуться до жены и скользящим движением обнять её талию. Глаза её попытались поймать глаза Юу — она глянула через плечо, удивлённая.       — Всё в порядке? — осведомилась она, подавляя в себе лёгкую улыбку.       — Абсолютно, — хмыкнул детектив с задором и прижался губами к шее девушки — её шоколадные волосы были небрежно забраны в пучок. — Уже уходишь? — пробормотал он, не отнимая губ от кожи полностью.       — Ухожу, — сказала она без энтузиазма и поставила сковородку обратно на конфорку, после чего выключила её, крутанув регулятор. — Что-то на работе?       Её тёплые руки надёжно сжали замёрзшие от вечернего воздуха пальцы мужчины. Они молчали с минуту, пока Юу не произнёс:       — Убийство. Сегодня утром.       Аяме обернулась тотчас же, чтобы снова увидеть лицо брюнета, которое выглядело слегка изношенным нервотрёпкой. Пальцы её всё ещё сжимали одно из запястий Юу.       — Кто-то, кого ты знал? — спросила она и нахмурила тонкие брови, внимательно всматриваясь в глаза мужа.       — Мой коллега. — Мужчина улыбнулся устало и осторожным движением положил руку на худое плечо, сжимая его слегка. — Не бери в голову.       — Никого не нашли? — не унималась Аяме, стискивая запястье Юу в своих тёплых пальцах.       Острый запах, которым был приправлен тёплый свет кухни, заставлял детектива чувствовать себя не в своей тарелке. Он смотрел в глаза своей жене — та настойчиво тянула из него эту информацию, говоря о которой, Юу не мог не думать об этом. Утаивать это становилось сложнее с каждой секундой,       — Нет, — горько усмехнулся он. — Но найдём обязательно.       Нет, никогда. Этого никогда не произойдёт.       — Кошмар, — вздохнула Аяме и повторно отвернулась к плите, чтобы спрятать свой расстроенный взгляд.       — Не бери в голову, говорю те…       Юу потянулся рукой, чтобы возобновить касание, но девушка оборвала его резко:       — Позови Курихару. Я накрою на стол.       Рука мужчины замерла на полпути, и он досадно закусил губу, когда услышал, что диалог, похоже, оборвался. Детектив не стал воскрешать его и развернулся к выходу. Аяме взглянула вслед тревожно, словно хотела сказать что-то ещё. Но не сказала.       Когда Юу вернулся с дочерью, активно виснущей на его руке и что-то взахлёб рассказывающей, стол уже был уставлен едой. Аяме, упершись руками в поясницу, осматривала свою работу… на предмет оплошностей? Не было похоже, что она думает о еде сейчас. Завидев, что мать уже одета, Хара быстро оставила отца и помчалась к ней, на ходу вопрошая:       — Ты уходишь?       Хара коснулась руки матери своей маленькой ладошкой, и только тогда девушка опомнилась.       — Да, детка, — сказала она.       — Ну-у, мам… — Девочка прижалась лбом к бедру матери. — Сказка, — пробормотала она куда-то в ткань невнятно, смущаясь.       — Ну а папа тебе зачем? — несмешливо сказала Аяме и ласково положила ладонь на голову дочери.       — Папа засыпает всегда, когда читает, — обиженно продолжала Хара, уткнувшись в юбку. Аяме рассмеялась и взглянула на мужчину, уже усевшегося за стол. Приподняв тёмную бровь, Юу усмехнулся также, в то время как девочка мельком бросала на него улыбающиеся стыдливые взгляды.       — Вот, значит, как, — с наигранной обидой отозвался он и поджал губы. Девочка принялась хихикать, когда заметила шутку в голосе обычно серьёзного отца. Юу улыбнулся в ответ и произнёс тихо: — Садись ужинать.       Как только ужин подошёл к концу, Аяме ушла, демонстративно наказав мужчине дочитать сказку до конца и не уснуть. Убирать со стола и мыть посуду пришлось заручившись помощью новоиспечённой школьницы. Широяма не сразу сообразил, что шепнула Аяме девочке у двери, но, по всей видимости, это оказалось просьбой о помощи.       Она всегда была так взволнована состоянием Юу, будучи усталой двадцать четыре часа в сутки. Иногда детектив размышлял, счастлива ли она в браке с таким, как он. Сомнения длились до момента, подобного этому, а затем копились снова. Слишком много волнения по поводу и без него — возможно, это делало девушку несколько молчаливой. Аяме не была из тех, кто говорит прямо. В этом они были похожи. Однако её молчание означало то, что со своими проблемами она постарается иметь дело самостоятельно — так, как она привыкла. Юу понимал это. Только вот его молчание… Что значило оно? Если бы только она узнала всю правду — от начала до конца, — тогда не стала бы приближаться и на метр. Он не желал такого исхода, поэтому его молчание означало ложь.       Курихара тёрла тарелки неловко, но старательно, пока мужчина мыл их. Закончив с этим, Юу включил небольшой кухонный телевизор — мультфильмы заменили выпуск вечерних новостей. Хара принесла восковые мелки и альбом, принявшись за свои обычные рисунки. Увлечённо изрисовывая бумагу, она не забывала глядеть и в телевизор, однако едва ли что-то улавливала оттуда. Мужчина осведомился, не выключить ли ему, но девочка замотала головой, активно не соглашаясь с этим предложением. Юу пожал плечами и положил пульт обратно.       Путь детектива лежал в прихожую — он снял с вешалки цветистый прозрачный шарф, который подарил жене в их годовщину. Пять лет вместе. Аяме говорила, что ей не под что его надеть, но Юу понял, что ей не понравилась эта вещица. Ну, и его обвинять здесь не было бы разумным: он никогда не вербовался в эксперты женского гардероба, а этот шарф показался подходящим подарком. И теперь тот бесхозно висел на этом крючке уже больше года. Наверное, Аяме не решилась убрать его подальше, боясь своими действиями обидеть. Глупая. Он ведь понял всё и без этого — ничего удивительного, что человеку не понравилась вещь, выбранная другим человеком. В таких делах угадать непросто, хотя они и живут вместе вот уже как седьмой год.       Странная волна сентиментальности захлестнула Юу. Стоя посреди прихожей с тонким шарфом в руках, он глядел на его зелёно-коричневые цветы и слушал обрывки глупых фраз персонажей мультипликации.       Он не хотел, чтобы это прекращалось. Но кто это такой — он? Тот он, который целует дочь в лоб и обнимает жену? Это ли единственный он? Настоящий он — этот он?       — Хара, — окликнул он дочь громко, — чистить зубы.       Шарф был повешен на былое место.       Через некоторое время, умостившись у кровати дочери на стуле, Юу открыл потрёпанную книгу с хрупкими и пожелтевшими страницами. Откуда Аяме достала её, мужчина не был уверен точно. Возможно, это книга её покойной матери — у неё было много подобного, Юу знал.       Девочка подтянула одеяло к груди, когда улеглась удобно. Широяма взглянул на неё с вопросом во взгляде, и она кивнула азартно, как и всегда. Энергии у детей — не убавить. Бывало, Юу мог и позавидовать этому. В особенности сейчас, когда он глядел на выцветший текст и не мог сфокусироваться на нём. Пересиливая свою усталость, он начал:       — В давние-предавние времена стояла на берегу большой реки одна деревушка. Весело и богато жили там люди. Только вот была у них одна беда: построят через реку мост — прочный, красивый, — а как дождь пойдет или ветер задует, разлетится мост на мелкие щепки и вниз по течению уплывёт. Сколько ни строили люди мосты, а такого, чтоб дождь или бурю выдержать мог, никак построить не могли…*

***

      Эти пальцы были методичными донельзя. Кто бы подумал, что пальцы, созданные для убийства, могут быть такими лёгкими в своих прикосновениях. Такими прекрасно внимательными. Влажный средний надавливал на кожу груди сильнее всего, рисуя длинную полоску.       Кровью.       От кадыка до самого пупка — и ниже, натыкаясь на пояс брюк.       Их взгляды застыли, встретившись раз и сцепившись намертво. Полицейский вдыхал глубоко, потому что не мог по-другому, не мог подавить в себе эту тревогу наслаждения. Может быть, это всё сон, и тогда запах вишен — не что иное, как иллюзия. Вдохи приносили ему лишь судорогу. Воздух был наполнен спёртым ароматом крови и сладкой ягоды. Когда убийца склонился к нему, чтобы разделаться с наручниками, он почувствовал это и онемел.       Почему… Почему так сладко?       Глаза напротив были мутны от очарования собственными действиями и слепы ко всему, кроме них. Жестокие и неповторимые радужки потемневшего цвета.       Когда пальцы оставили кожу и потянулись к губам, Юу поблагодарил всех богов, что теперь его руки свободны, и смог предотвратить предстоящий кошмар. Он не уподобится примеру этого чудовища. Нет-нет, ни за что. Полицейский стиснул запястье одним цепким движением, опасаясь дотронуться до мест, исполосованных остриём лезвия.       — Попробуй, — прошептал убийца, стремясь подавить противостояние брюнета, и тот не мог разомкнуть губ, чтобы послать ублюдка ко всем чертям. Другая его рука коснулась согнутой ноги Широямы — пальцы сжались требовательно. Юу бросил взгляд на изуродованную порезами руку с изящными пальцами, которые теперь сжимали его бедро, обтянутое жёсткой джинсовкой. Кожа на выступающих костях кисти, напряжённых хваткой, была гладкой, а под ней — переплетение синеватых вен, но всё, что было скрыто прежде, не казалось таким привлекательным. И оттого ещё большая тревога поднималась в сердце полицейского: глубоко-глубоко в подсознании он желал коснуться выступающих шрамов и прочувствовать их плотную и бесчувственную структуру. Губами.       Бросив перчатки в сторону, эта тварь окунала свои руки в тёплой крови, чтобы насладиться её вкусом, её видом. Вся снежно-белая рубашка оказалась заляпанной. Мать говорила ему в детстве, что кровь не отстирывается, почему-то думал Юу. Странно, но ему ни разу не приходилось столкнуться с этим. Поэтому Широяма не знал, сможет ли отстираться.       Лёгкие потребовали двойную порцию приторного воздуха, когда захват на бедре усилился и это стало причинять боль. Втянув воздуха, Юу не сразу заметил, что ослабил свою собственную оборону в этот самый момент. Пальцы руки коснулись его губ, и он замер, борясь с собственным желанием схватить убийцу за плечи и опрокинуть на пол. Потом… что бы он сделал потом? Ответ прост: уничтожил. Именно так — разорвал на множество кусков. Разобрал бы разбитые глаза, а полученные осколки — воткнул глубоко в живот, слыша неразборчивое и захлёбывающееся «остановись». И тогда он бы не остановился. Вжимая его плечи в пол и слушая беспорядочный слабый скулёж, он не остановился бы никогда.       Убийца приоткрыл рот и выдохнул так резко, будто его пнули под дых, как самого Широяму несколько минут назад. Всё потому, что его пальцы с запёкшейся кровью гладили нижнюю губу полицейского, и, хотя он и продолжал смотреть так хмуро сверху вниз, преступник чувствовал своей кожей его дыхание — такое же частое.       Сладость заполняла грудь Широямы до отказа. Он не нуждался больше ни в чём, кроме этого, и когда почувствовал пальцы на своём языке, то различил жгущий рецепторы вкус железа с намёком на кислоту — именно в этот момент это уже не был он. Глаза убийцы застыли, а его пальцы дрогнули. Протолкнув их глубже, он испустил дрожащий выдох; его движения были нетерпеливыми и резкими. Юу успел лишь почувствовать дверной косяк спиной, когда убийца уцепился за него и толкнул назад. Деревянный выступ давил между лопаток, прямо на позвоночник, поэтому полицейский зашипел и попытался двинуться, чтобы сменить положение. Но, раскрыв глаза, он наткнулся на чужие и забыл обо всей боли. Зрачки были неподвижными и бесконечно чёрными. И грёбаные вишни.       Не те вишни, которые растут на дачном дереве. А те, что появляются в какой-нибудь лаборатории, где люди смешивают кучу различной химической гадости, чтобы попытаться повторить этот запах. Ненастоящие, фальшивые вишни. Что бы это ни было: парфюм, шампунь, гель — Широяме казалось, этот запах разъедает лёгкие.       — Вы должны мне, господин полицейский, — сказал он шёпотом. Закрытые веки не могли избавить полицейского от дыхания на собственных сомкнутых губах. Таких же испачканных, как губы убийцы. Одна жертва на двоих.       Широяма не убивал — он не полосовал её скальпелем и не забирался рукой в её брюшную полость. Но эта кровь — результат его бессилия. Результат его бездействия. И, размыкая веки, он всякий раз смотрел на тело, висящее на стуле с подкошенными ножками. Тело с вывернутыми наружу внутренностями и блестящими под лампой тёмными волосами. Наверное, она ухаживала за ними достаточно хорошо, да? А теперь даже это не украшает её, разрезанную вдоль одной ровной полосой. Это теперь ни к чему, когда её кишки на сиденье стула, с которого капает застывающая кровь.       Каждый чёртов раз, когда полицейский открывал глаза, он видел мёртвое тело позади лица убийцы. Знал, что он сделал это с ней. Запах вишен застрял в глотке.       Скользящие по руке пальцы с лёгкостью подняли её и подтянули к горлу. Полицейский долго держал руку с дрожащими на весу пальцами разомкнутой, теряя чувство реальности. Он боялся, что губы преступника коснутся его ожогом четвёртой степени, но этого не происходило — лишь горячее дыхание добиралось до его кожи. Лицо напротив было таким чужим, и Широяма впервые увидел его так близко, чтобы разглядеть тонкий впалый шрам чуть ниже внешнего уголка глаза. Веки моргнули — это движение гипнотизировало.       — Поэтому теперь… — продолжал хрипеть убийца, но время остановилось для Юу. Эта фраза растянулась на целую вечность или даже несколько. Несколько вечностей. По виду очень давнишний и почти сглаженный, этот шрам напоминал последствие чего-то острого. Или тяжёлого. Если это бросить — тогда даже тупой предмет способен рассечь кожу. Голова полицейского была наполнена такой чушью, а сердце стучало как ошалелое. Несвязные и беспорядочные мысли завладевали им точно так же, как завладевали разбитые глаза. В них бликами мерцала действительность — искажённо-аморальная и прекрасная.       — Сделай мне больно, — прошептали бордовые губы, размыкаясь. — Как тогда. Сделай.       Пальцы полицейского нерешительно сомкнулись на горле. Когда преступник сглотнул, Юу почувствовал отчётливо, как адамово яблоко упирается в его ладонь, — такой хрупкий выступ.       — Крепче, — скомандовал он, а Широяма послушал, даже не отдавая себе в этом отчёта.       Убийца прерывисто выдохнул, и его пальцы заскользили по напряжённой руке мужчины, очерчивая лучевую кость предплечья, что начинала выступать чуть выше запястья. Они скользили туда и обратно невесомо. Лаская почти нежно. Глаза его были прикрыты, а ресницы — дрожали.       Он сглотнул и повторил:       — Крепче.       Нельзя упускать такую возможность: собственноручно задушить ублюдка, если он сам того желает, но почему-то, перед тем как усилить захват, Юу задумался. Он, мать его, задумался, и уже это выводило его из себя. Здесь не над чем думать. Когда рука стиснула горло сильнее, пальцы преступника впились в его кожу, перестав быть такими ласковыми. Широяма сомкнул зубы, натыкаясь взглядом на глаза убийцы, почти закрытые.       Разомкнутые губы сияли растёртой помадой и кровью, пока он тщетно пытался насытить организм воздухом, скребя ногтями кожу полицейского. Но лишь одно движение пошатнуло сосредоточенность Широямы, его новоприбывшую уверенность. Движение бёдрами, когда что-то невыносимо горячее и твёрдое вжалось в его бедро и раздалось жужжание синтетики по джинсам. Ещё раз. И ещё.       — Ты ничего не смыслишь. Прихвостень правительства, — рыкнул преступник сипло и неожиданно агрессивно, а после двинул бёдрами, пальцами продолжая продавливать на коже Широямы синяки.       Ах ты...       Мразь.       Юу сжал зубы, попытавшись задержать своё внимание подольше хоть на одном из фреймов. Вишнёвая кровь — венозная помада. Или не так? Обнажая резцы, убийца оскаливался на него подобно сторожевому псу.       Шваль. Никчёмное отребье.       Рука дрожала, так сильно сжимались пальцы Широямы, и асфиксия наступала на пятки преступнику, хотя его несдержанные движения не прекращались. Он произнёс одними губами «пожалуйста». Полицейский видел и не хотел видеть, как капля скатывается по щеке и падает прямо на его голубую рубашку — мокрый отпечаток сделал цвет синим. Юу смотрел на поалевшее лицо преступника и его нуждающиеся в воздухе губы, на его сменившееся выражение лица, на его мокрые глаза. Это неосознанная влага — не слёзы. Однако всё выглядело именно так, будь он проклят тысячу и один раз, поэтому Широяма купился.       Он купился и ослабил захват, позволяя вдоху проникнуть в грудь преступника. Почти задушив его, он вернул эту жизнь в его нутро снова. Преступник вдохнул её, пахнущую кровью и имеющую вкус железа. На слух — каковой она была?       Юу прикармливал волка мясом собственных овец. Настанет момент, когда дикарь набросится на всё стадо и не оставит даже костей.       — Мне нужно это. — Шаткий голос едва пробивался из его горла, всё ещё стиснутого достаточно крепко. — Ты не понимаешь.       Гипнотическое моргание — теперь сероватая от косметики капля покатилась из другого уголка глаза и достигла губ. Преступник облизнул их спешно, даже не придав этому значения. Чувствуя трение на собственном бедре, Юу не знал, как это предотвратить. Каблуки его туфель теперь почти касались расползшейся кровавой лужи и, чтобы вернуться к началу, полицейский таращился на труп. Та, ради кого он здесь, больше не нуждается ни в чьей помощи, помимо помощи ритуальной службы. Только вот это зрелище ни на каплю не лишало Широяму вспышек сумасшествия где-то на уровне трахеи при каждом новом движении, скольжении. Границы реальности и сна треснули — он никогда не выберется из этого видения непокалеченным. В низ его живота вонзались осколки, вызывая острые спазмы. Кажется, они всё же сменили роли. И Юу в очередной раз оказался в проигравших.       Следующее движение было таким плавным и давящим, что полицейскому пришлось закусить губу, чтобы сохранять тишину. Хриплые вдохи рвались из раскрытых губ убийцы; он запрокидывал голову и распахивал глаза. Захлебнувшегося в экстазе, его слепила лампа и желтоватый потолок. А Юу не замечал, как слабеющие пальцы теряют хватку, оставляя напоминанием о себе лишь красноватые отпечатки, что назавтра сменят цвет на более насыщенный.       Почувствовав свободу, убийца тряхнул волосами, и те оказались разбросанными по его лбу. Кофейные с чёрным, а из-под них — такого же цвета глаза наблюдали. Две серые полосы на щеке, как и синяки, как и порезы, не значили ничего. Ему не было больно. Сейчас — нисколько.       Выхватив застывшими зрачками кровавую полосу на груди под безжалостно разорванной рубашкой, убийца, словно опомнившись вдруг, прильнул к ней у самого верхнего основания. Чуть выше межключичной впадины. Зубы хищно впились в тонкую кожу горла, и полицейский дрогнул от боли, хватая убийцу за волосы и натягивая их остервенело. Юу хотел избавиться от этого, но нет — тварь смеялась гортанно, продолжая вгрызаться в его шею. Хотел ли он избавиться на самом деле? Силы его рук хватило бы на убийство. Не послужит оправданием даже то, что где-то на лестнице стоит этот человек с пушкой. Кем бы он там ни был, ему всё слышно наверняка. Мысль эта будоражила разум полицейского с новой силой.       Нельзя остановиться сейчас: всё зашло слишком далеко.

***

      Что-то беспрерывно трезвонило. Когда Широяма проснулся, раздражение уже копошилось внутри него, и непрекращающийся звук стал докучать с первых секунд. Протерев глаза, мужчина приподнялся на стуле и проверил в карманах, но припомнил тут же, что телефон не при нём. Звонок не прекращался, как бы детектив ни медлил с ответом. Настенные часы показывали полночь.       Широяма бросил беглый взгляд на дочь: та лежала на спине, закинув одну руку на подушку, и мерно дышала. Мужчина щёлкнул ночник и вышел из комнаты, осторожно закрывая за собой дверь, но телефон не унимался. За первым вызовом последовал второй. Детектив подошёл к звуку, пробираясь сквозь кромешную темноту прихожей и посмотрел на зеленоватый дисплей трубки.       Ничего такого там не было, честно говоря. Кроме, разве что...       «Номер не определён».       Пожалуйста, только не сейчас. Это не может происходить сейчас. Взгляд мужчины приклеился к надписи поражённо. Да кто угодно это мог быть. Верно. Да.       Нет.       Подняв трубку с базы, Юу нажал на пискнувшую кнопку и плавно приложил устройство к уху. Вторя тишине в квартире, трубка молчала. Он молчал. Молчание. Оно длилось и длилось, оглушая мужчину своей ужасающей тишиной. Казалось, весь мир замер в ожидании одного-единственного звука, который обязан решить судьбу человечества. Если Широяма Юу был бы человечеством, возможно, что-то здесь и прояснилось бы. Но Широяма был одним из, в голове которого запечатано неизвестное. Бомба? Кто знает.       Он был немым прокурором. Без права обвинить. Немым подсудимым. Безруким и неспособным использовать даже язык жестов. Однако вместо этого он был искусным и изворотливым адвокатом. Одним из тех адвокатов, что доказывают, приняв несколько бумажек, невиновность подонков, на лице которых написаны десять судимостей мелким шрифтом.       Обрывистые гудки в тёмной тишине звучали как приговор. Эй, судья. Неужели ты объявился?