Вода шипела и пенилась, попадая на дно стакана. Юу разглядывал пыль, вихрем крутящуюся в тех малых лучах солнца, что могли проникнуть сквозь небольшой прямоугольник над его головой — кухонное окно. Лишь когда холодная вода заструилась по его пальцам, детектив опомнился и нажал на смеситель, а затем перекрутил рычаг снова на середину. В равновесие холодного и горячего.
— Вот, выпейте, — сказал он, подавая стакан матери, что вжалась в кресло и судорожно вздыхала, глядя перед собой.
— Спасибо, Юу. Спасибо, — поблагодарила женщина, и всё же на последнем слове голос её снова дрогнул. Её бледные губы припали к стакану на несколько секунд, но вскоре она заговорили бегло: — Что бы я делала без тебя, только подумать.
Тонкие костлявые пальцы подцепили запястье Широямы, и она беззвучно прижалась дрожащими губами, похолодевшими от воды, к тёплой руке сына.
— Ну что вы, мама…
Детектив, отчасти поражённый разбитостью матери, однако, не думал препятствовать её действиям, хотя и чувствовал себя нелепо. Виноватым. Ещё с самого начала он знал, что запрет отца не был связан с тайной: это не было тайной ни для кого теперь. Однако разговоры об этом травмировали мать. Несколько лет назад Юу мог сказать также, что травмировали не только её — сам он не горел желанием узнавать какие бы то ни было детали, когда начал понимать, что теперь, вполне возможно, сможет жить так же, как и остальные. Завершить лечение и наконец-таки завести семью, детей. Это было его самым последним шансом на спасение — последовать примеру других.
Но теперь… Даже если он и не мог поверить, Широяма знал, что должен быть готов ко всему. А это значит не просто заткнуть пушку за пояс — не поможет.
— Я понимаю, — сказал Юу, со вздохом усаживаясь обратно на софу. — Не стоило мне заводить эту тему.
— Нет, — возразила женщина резко. Она достала из небольшого нагрудного кармана белый хлопковый платок и принялась промакивать им глаза. Разводы от туши оставляли чёрные отпечатки на ткани. — Нет-нет, довольно теперь, — пробормотала она следом. Лак на её ногтях был коричневым. Но не просто. Юу подумал, Аяме называет такой цвет «кофе с молоком». Её любимый цвет. Детектив надеялся, что она простит не сдержанное им обещание по поводу вечера воскресенья, потому что сегодня он собирался пробыть в Токио весь день. Он не был готов к семейным прогулкам сейчас.
— Здесь нет секретов: ты — часть нашей семьи. Часть меня, Юу.
Сомнение мелькнуло в глазах мужчины, однако он ничего не ответил. Мать не лгала, он знал.
— Я не хочу принуждать…
Строгим движением руки брюнетка остановила сына на полуслове, выставив напряжённую ладонь вертикально. Знак «стоп». Она скомкала платок и бросила его на стол, поднимаясь на ноги, чтобы подойти к электрическому камину, сейчас погашенному. Открыв дверцу из искажающего картинку бугорчатого стекла, женщина выудила откуда-то из глубины пепельницу и пачку сигарет. Юу уже давно догадывался, что она стала курить: несколько раз он ощущал этот запах прежде, когда оказывался в гостиной. Женщина села в кресло снова и поставила пепельницу перед собой, на журнальный стол. Вытянув тонкую сигарету из пачки, она оглянулась по сторонам, и Юу смекнул сразу. Так как плащ всё ещё оставался на его плечах, ничего не стоило сунуть руку во внутренний карман и нащупать там подарок отца. Широяма положил зажигалку на стол и подвинул её к пепельнице, для чего ему пришлось знатно склониться вперёд.
«Спасибо», — кивнула женщина беззвучно. Детектив не думал, что при каких-либо других обстоятельствах она позволила бы видеть себя курящей, но сейчас это не имело особого значения.
После того как первый сгусток дыма рассеялся в комнате, женщина улыбнулась, разглядывая лежащую на ладони вещь.
— Почти семейная реликвия, — вполголоса сказала она и подняла взгляд на сына. — Пусть ты и не куришь, я рада, что она досталась тебе.
Верно, он не курит. И она не курит. Сейчас ему особенно остро захотелось глотнуть сигаретного дыма, потому что в мыслях раз за разом всплывало одно и то же.
Дело во лжи. Поэтому тебе так плохо.
— Что ты хочешь услышать?
Мокрые ресницы клеились друг к другу всякий раз, как женщина моргала. Тонкие струйки дыма, скручиваясь, тянулись вверх.
— Всё, — без заминки ответил Юу.
Может ли быть, что этот рассказ будет чем-то походить на исповедь, и тогда мысли, произнесённые вслух, станут для матери ключом к освобождению? Это не секрет, не тайна, она твердила. В таком случае, почему Юу узнал об этом лишь спустя десяток лет? Из таких омерзительных источников, что лучше бы ему не знать ничего вовсе.
Она лгала, пусть и без злого умысла. Детектив был уверен, что всё это гложет её до сих пор. Рассказав о тайне всему миру, возможно избавиться от боли? Едва ли.
— Абсолютно всё не получится, — улыбнулась мать, устало опустив глаза, — но я расскажу всё, что смогу вспомнить.
Держащие сигарету пальцы дрожали до сих пор. Глаза брюнетки, блестящие от влаги, смотрели куда-то в сторону — не на Юу. Задумчиво. Потёкшая тушь всё ещё оставалась в линиях тонких морщин у уголков глаз. Не отрывая взгляда от пустоты, она затянулась сигаретой ещё раз и тогда, наконец, начала:
— Таканори был ранимым ребёнком.
«Таканори», — эхом отдалось в мыслях детектива. Он слышал это имя впервые и теперь даже не был уверен, действительно ли они подразумевают одного и того же человека. Реален ли он вообще. Не может ли всё быть обычным надувательством.
— Иногда даже чересчур, — добавила женщина. Взгляд её блуждал по занавескам, ковролину и торшеру, по книжному шкафу, телевизору и обоям. Но ни разу не встретился с глазами сына. — Чем старше он становился, тем больше мне и отцу приходилось прилагать сил, чтобы подступиться к нему без скандала. Бывало, он переходил рамки слишком очевидно. Странно, но учителя всегда отзывались о нём положительно, только твердили мне всё, что он слишком уж замкнутый и нужно бы поговорить с ним по этому поводу. Почему у него нет друзей. — Женщина замолчала и сбросила пепел, чтобы сделать ещё один смертельный вдох. — Я пыталась, — вместе с выдохнутым дымом прошептала она. Прозрачная капля покатилась к её губам. — Но это было «не моим делом», — усмехнулась мать и прикрыла глаза. — На людях он вёл себя скромно, только вот дома был настоящим скандалистом. Хлопал дверями, кричал, закрывался в комнате. Я думала, это переходный возраст. И твой отец не позволял мне подниматься к нему, чтобы он «успокоился сам», иначе «вырастет эгоистом и белоручкой».
Юу не сразу понял, что абсолютно неподвижен, словно боится спугнуть произнесённые слова. Как будто они были диковинной птицей, которая уселась к нему на палец. Всё сказанное он примерял на уже знакомый образ, и от полученного результата, этого мутанта, становилось слишком не по себе. Из-за имени, подробностей, эмоций, проблем. Страх шевелился в груди Юу, когда он понимал, что зло — осязаемо. Дьявол имеет человеческое лицо.
— Пока дети не начнут вырастать, они прячутся за твоей спиной и просят о помощи. Просят рассказать, как устроен мир. Но вот когда им стукнет лет тринадцать — у них теперь свои представления. Зачастую не самые верные.
Дым расползся по помещению в очередной раз. Юу спросил:
— Из-за чего случались ссоры?
Покрасневшие глаза женщины вперились в Широяму пристально.
— Не понимаю ни твоего интереса, Юу, — призналась она. — Ни откуда тебе известно. Я лгала, да, но… — мать запнулась и прикрыла рукой глаза. — Обычные подростковые проблемы. Проблема отцов и детей, — продолжила она тихо, оборвав предыдущую тему без намерения её возобновить. — Музыка, интересы… субкультуры. Так это называется? Консервативность отца, ты знаешь, не смогла бы мириться с его внешним видом и поведением. Только спустя некоторое время, пройдя через множество скандалов, он решил ослабить контроль, надеясь, что Таканори надоест «идти против системы». Но всё усугублялось даже тогда. До того как он начал калечить себя, я думала, что мы справимся.
— Калечить? — вмешался Юу.
Губы женщины задрожали снова, ещё одна капля скатилась вслед за первой, когда она закрыла глаза. Пепел упал на ковролин в этот раз.
— Я думала, что он хочет… — Казалось, скоро голос матери надломится, и она примется плакать навзрыд, поэтому Юу в который раз почувствовал себя виноватым. Женщина поднесла одну руку к запястью другой и постучала по нему ребром ладони. — Что хочет наделать глупостей каких-нибудь сгоряча.
Голос её охрип. Затушив сигарету, она сейчас же взялась за новую. Широяма выжидал возобновления рассказа.
— Я ошиблась снова. Отец заставил его снять рубашку. Как и всегда, без скандала не обошлось. Когда видишь, что на коже твоего ребёнка десятки ещё свежих ран… Я ведь думала, Юу, его кто-то покалечил. Спросила его: «Кто это сделал?» Говорю, они своё получат. Не бойся, говорю ему, тебя никто не тронет, — сквозь слёзы шептала женщина, накрыв рукой глаза, и Юу прислушивался к каждому звуку, напрягаясь, чтобы различить скомканные слова. Из-под хмурых бровей такие же покрасневшие — только от бессонницы — глаза смотрели с сожалением.
— «Ну, кто это?» — спрашиваю. И он мне отвечает: «Я». И эта улыбка. Ужасно!
Задыхаясь от беззвучных слёз, она больше не могла связно говорить и, уцепившись за стакан, жадно глотала воду. Юу отводил взгляд, нервно кусал губы. Теперь он знал, что речь идёт об одном и том же человеке.
— Нельзя было предотвратить, — со стуком пустого стакана произнесла мать громче. Однако сдержать дрожь голоса надолго не получалось: она успокаивалась немного между репликами, а затем сказанное вновь вынуждало её всхлипывать и стискивать рукой обитый велюром подлокотник. — Не связать ведь руки. Разговоры казались безрезультатными. Он просто не слышал. Никого.
Видя плачевное состояние матери, Юу уже несколько раз намеревался остановить её и пойти порыться в шкафчике ванной, чтобы найти нужные медикаменты, но слова слетали с её губ с таким порывом, что детектив не мог прервать монолог.
— Тогда мы решили с отцом, что нужно что-то предпринять. Самым разумным казалось лечение, — притихнув, женщина, по всей видимости, обдумывала слово «разумный», которое и Юу показалось несколько неуместным. И тогда его мать поправила себя: — Это было последним, что оставалось. И когда мы поговорили с ним по поводу… я ожидала скандала, но… На пятнадцать отец подарил ему котёнка, — перескочила вдруг брюнетка с одной темы на другую. Сигарета стремительно уменьшалась в её пальцах, роняя на пол свои истлевшие части; она так и не сделала ни одной затяжки. — К тому времени ему было совсем ничего — м-месяцев пять…
Ткнув окурок в пепельницу, женщина закрыла лицо ладонями и склонилась к коленям. Губы Юу приоткрылись, чтобы сказать «хватит». Для удовлетворения своих интересов он зашёл слишком далеко. Но мать опередила его:
— Он свернул шею. Этому маленькому комку шерсти он…
Дальнейшее перешло в бессвязные обрывки между истошными рыданиями. «Мы должны были» и «если бы я заметила раньше».
Поспешно поднявшись с места, Юу подошёл к креслу и присел на корточки, но мать не замечала его, задыхаясь в приступе плача. Широяма не думал, что «всё в порядке» послужило бы сейчас утешением, поэтому его ладонь коснулась вздрагивающего плеча и стала гладить скользкую ткань пиджака. Этого достаточно. Дальше не нужно.
Ощутив присутствие сына рядом, женщина оторвала мокрые ладони от лица и потянулась к Юу, стискивая его в таких объятьях, что он готов был поклясться: сила этого отчаяния может задушить.
***
Пальцы детектива медленно скользили по отлично сохранившейся поверхности шкафа, чуть шероховатой, если прижать пальцы поплотней. Настоящий красный дуб. Рука оторвалась от лакированного дерева, но затем вернулась в исходное положение — снова вверх. Такое же плавное движение последовало за этим, повторяя предыдущее. Детектив коснулся пыльного изголовья кровати, прикроватной тумбы. Прикосновения оставались тёмными продольными полосками, тремя, откуда снова проглядывал красный лакированный дуб.
Человеческая память слаба и недолговечна, но память вещей — бессмертна.
Даже дыхание здесь становилось невозможным, когда детектив представлял, что когда-то, вполне возможно, горячие выдохи покидали
эти губы. В этой самой комнате.
Перевёрнутая действительность. Мужчина представлял, что время перемоталось на десяток с половиной лет назад. Отпечатки босых ног на ковре, отпечатки пальцев на мебели. Разве это можно стереть? Сейчас здесь всё было выстирано и обновлено, из-за долгой бесхозности запылилось, потускнело. Но память осталась, запах кожи въелся в дерево.
Юу открыл шкаф: интересно, куда же они подевали всю одежду к тому времени? Возможно, сожгли? Это уж слишком. Наверняка всё до сих пор упаковано в ящики и гниёт где-нибудь в укромном месте. Например, в подвале. А личные вещи?
Сейчас вешалки были торжественно пусты, и шкаф больше походил на не пропорциональный телу дубовый гроб. Сколько раз Юу вешал сюда свои куртки и пальто, ничего не подозревая. А ведь тогда память вещей была всё ещё свежей — не такой пыльной, как сейчас. Поглядев ещё с минуту на внутренности пустого предмета мебели, Юу закрыл скрипнувшую дверцу.
Верхний ящик комода оказался пустым также, и другого мужчина, честно говоря, не ожидал. Когда он снял квартирку в пригороде, какой-то жалкий клоповник, просто чтобы ещё тщательней заверить приёмных родителей в своей независимости, то самолично сгрёб все свои немногочисленные вещи в сумку и отвёз туда. Но тогда он не знал прошлого этой комнаты. Матсумото-сан, как в то время Юу привык именовать новую мать мысленно, сказала, что это помещение — гостевая, и уже тогда обои показались подростку чересчур потёртыми для гостевой.
Выкатывая ящики один за одним, детектив шарил рукой по плотно спрессованной ДСП. Звук прикосновений напоминал шелест.
Знаменитый Холмс сказал бы на это: «Смотрите, но не наблюдаете». Семнадцать ступенек.
Неужели возможно стереть все следы многолетнего бессменного пребывания в комнате одним махом? Человеческий глаз обязан был упустить что-то: карандаш, булавку, оторвавшуюся пуговицу, в конце-то концов. Так же, как Юу упускал всё это ещё на протяжении стольких лет.
Пальцы тянулись к самому дальнему краю, сметая собой только пыль, оставляющую на ладони тёмные отпечатки. Прошло пятнадцать лет с тех пор, а всё ещё он надеялся на что-то. Подумать только. И если бы эта надежда была разумной, рациональной, но Широяма не думал о том, для чего совершает всё это. Просто он очень…
очень желал.
Тогда у него было всего несколько вещей, и огромные ящики казались несоизмеримыми скудному имуществу Юу. «Да если очень ухитриться, в одном из таких можно и жить», — думал он, впервые очутившись здесь. Широяма не привык к такому большому пространству, к таким широким возможностям. По сравнению с одинокой тумбочкой и узкой полкой этот комод казался ему целым миром, в который сам он попал по странной ошибке. Поэтому два последних ящика всегда пустовали, сколько Юу помнил себя в этом доме, и сейчас странное предчувствие неизведанного закралось в детектива. В последний раз он заглядывал туда пятнадцать лет назад — мельком, но тогда он был уверен на все девяносто девять, что в этой комнате коротали дни редкие гости.
Настоящим. Он был настоящим. Брался своими мальчишескими пальцами за эти самые ручки и выдвигал ящики, чтобы достать, к примеру… полотенце?.. Широяма выдохнул тяжело и присел, чтобы добраться до нижней части комода.
В каком-то роде он был даже уникумом, если поразмыслить. Как Энн Рул*, только в разы хуже. На этом можно было бы сделать деньги, если бы только кто-то отловил этого… Собственная уникальность, однако, не придавала детективу ни капли воодушевлённости, потому что его субъект был далёк от обаятельного юриста. Как и сам он был далёк от неповинной писательницы.
Предпоследний ящик оказался абсолютно пустым, не считая пыли. Впрочем, как и предыдущие. Это вселяло в Широяму некую опустошённость, беспомощность. Всё, что он делал, — пытался ухватиться за воздух.
Выкатив самый последний, Юу уже не ожидал ничего. Без особой тщательности он погладил пустое дно, утыкаясь кончиками пальцев в стык панелей. Провёл рукой по шву. Ни-че-го.
Только стоило детективу подумать об этом, как несколько пальцев просто провалились вниз.
«Двойное дно», — искрой мелькнуло в мыслях.
С самого начала он действительно не надеялся ничего найти. Всё это исследование, прощупывание стало обычной привычкой. Внимательность. Именно этой черте Широяма научился. С другой стороны, странно было называть чертой то, что врачи назвали «мания преследования». Юу всматривался в каждое лицо в супермаркете. Просматривал каждый номер на определителе, прежде чем поднять трубку. В толпе он чувствовал себя дурно, особенно в толкучке метро, когда нельзя распознать, кто есть кто.
И вот, теперь эта дотошность пригодилась ему. Углубившись пальцами в отверстие, Юу зацепил дно, которое оказалось слишком лёгким и явно фальшивым. Детектив отодвинулся назад, чтобы выкатить ящик до упора, но прежде он бросил обеспокоенный взгляд на дверь. Всё тихо. Кажется, мать всё ещё занята готовкой и не станет сюда подниматься.
Когда Юу приподнял фальшивое дно, его пальцы уже вспотели, но не сказать чтобы он ждал чего-нибудь особенного. Надеялся, что ошибся. Просчитался. Обнадёжил сам себя. Что это двойное дно — не что иное, как задумка дизайнера, хотя таковым это точно не назовёшь. Или что родители углядели эту уловку и выгребли даже оттуда всё, что бы маленький паршивец там ни прятал. На худой конец, Юу думал, что найдёт там какие-нибудь предсмертные записки или дневник с сопливыми детскими признаниями.
Многие утверждают, что дневники — это самое сокровенное, что может иметься у человека. Широяма думал так тоже. До этого самого момента.
Как только детектив углядел, что ниша всё же не пуста, он отвёл взгляд. Снова гипнотизировал дверь, прислушиваясь ещё внимательней в этот раз. Так он мог просидеть ещё очень долго, чтобы отсрочить своё открытие, но ноги уже принимались побаливать. Выдохнув, Юу опустился на ворсистый ковёр и снял коричневатый кусок гипсокартона с намеренно вырезанным отверстием. Лишь сейчас мужчина понял, что прикосновения к этому материалу звучат совершенно по-другому.
Но не это теперь занимало его. Сначала Юу подумал, что спятил и галлюцинирует, однако позже пришлось признать, что все эти вещи — реальны. Предельно осторожно Широяма потянулся рукой к одному, как будто опасался, что сейчас его находка растает миражом. И вот тогда уж можно смело ложиться на лечение снова.
Затем Юу пересчитал. С холодом вдохов, проникающих в горло, шептал беззвучно: «Один… два… три… четыре…»
Всего было одиннадцать. Да он просто утёр нумизматам и филателистам нос своей коллекцией. Конечно, она не имела никакой ценности — все эти потёртые пластмассовые и металлические рукояти не говорили о большом историческом прошлом или высокой стоимости. И всё-таки именно эта коллекция потрясла Юу больше, чем какие-либо виденные им ранее.
Коллекция раскладных ножей. Одиннадцать и одна опасная бритва.
Ухватившись за последнюю, мужчина ощутил, насколько ледяным стал металл, к которому не прикасались вот уже пятнадцать лет. Широяме показалось, что эта вещь самая дорогая из здесь захоронённых. Рукоять была резной, узорной, сияла чистой белизной. Юу провёл пальцем по лезвию, и тогда осознание нахлынуло на него, как буран. Все конкретные мысли были растерзаны, а он, заворожённый, глядел на вещь, которая была ещё одним огромным секретом. На этот раз не матери или отца, не самого Широямы. Этот секрет был его. Личным.
Что же получается? Это самое лезвие оставило на коже часть тех шрамов, что Юу когда-то наблюдал. Вот это самое остриё полосовало тёплое измученное тело. Чтобы сделать ещё хуже. Наплодить неизгладимых ран. Заточенный металл врезался в плоть, рассоединяя тонкий эпителий, бывший когда-то ничем не тронутым. В тот момент его кожа всё ещё была живой — смотрелась как живая.
Юу забыл, где находится. Легко поглаживая указательным пальцем лезвие, он бессознательно сминал зубами нижнюю губу. Помимо рук, Юу знал, у него есть порезы практически на всём теле. Пусть всё это было сейчас таким неуместным, но, чёрт, как же ему хотелось.
По каждой десятой доле секунды он сдавался всё больше и уже знал, что к вечеру не возвратится домой: целовать этими губами дочь он не станет. Стоя на коленях перед открытым ящиком комода, держа в руке опасную бритву, он не заботился, что стрельчатые брюки помнутся. Вместо лишних мыслей, пустых объяснений. Он просто прижался губами к смертельно ледяной нержавеющей стали.
Ужасно!
Пульсом в его голове стучал материнский всхлипывающий голос. В последнее время только «ужасно» заставляло его пульс участиться.
***
Щёлканье, едва различимое шипение и выдох. Долгий освобождающий выдох.
Детектив нажал на кнопку. Стекло поехало вниз вместе с каплями, изображающими мокрые рисунки на поверхности. Шум дождя хлынул в салон машины. Вереница коротких ударов об асфальт и крыши, о траву и капот автомобиля срослась воедино, теперь представляя собой целую шумовую завесу. Звуки дождя оживляли вечернюю тишину, привносили немного жизни сюда, где дождевая стена пролегла между ним и тем, другим миром.
Проехав всего несколько метров от родительского дома, Юу заглушил мотор и откинулся на спинку сидения, на ощупь отыскивая в плаще эту маленькую прямоугольную пачку. Всё то время, что он пробыл с матерью, ему хотелось только этого. Но он продолжал сдерживать себя. Даже будучи тридцатилетним мужчиной, он всё ещё был этим «идеальным сыночком». Ангелом-хранителем. Манной небесной.
В голове его не было ничего, помимо дождя. Как оглушительные звуки города становятся привычными для горожанина, так и дождь спустя пару минут стал для него лишь фоном. Ещё одной шумящей пустотой.
Свет в салоне был погашен, фары не горели также. Юу дышал дымом как воздухом. Убивать себя — чертовски приятно. Чёрная слизь, обволакивающая его лёгкие, — вот что подходит ему лучше всего. Быть пропитанным чернью изнутри.
Юу был доволен этой кражей. Отдав телефон Аяме, он оказался отрезанным от мира. Снова. Полностью.
От их
чужого мира.
Клок дыма стал почти белоснежным, таким был густым, просачиваясь извилистыми щупальцами из приоткрытых губ Широямы. Он был готов оставить отраву в себе и никогда не отпускать. Позволить ей прикончить себя.
«Извини, я навещал мать, — мысленно репетировал Юу, как провинившийся ребёнок, оправдательную речь. — Почему ничего не сказал? Я просто…»
Просто хочу побыть один. Нет, не это.
Мне просто нужно отдохнуть. Да нет же.
Я рассыпаюсь, верно.
Умираю.
Крепко сжимая в пальцах свой новый стальной сувенир, под закрытыми веками Юу воображал, как вонзит его в грудь тому, кому он принадлежит. Прямо под рёбра. Не по рукоять — глубже. Намного глубже.
