***
04:26, 15е декабря 2015г.
Вокруг тусклого пятна света под станционной лампой стелился ночной мрак. На открытой платформе шел снег. Последний поезд остановился здесь около часа назад. Франциск слышал знакомые голоса. Каждую минуту-две его трясли и тормошили чьи-то руки, звали по имени, толкали вперед. Он не шел. Кто-то кричал в телефон. Человек было несколько, немного. Но Артура среди них не было. Кто-то закрыл его лицо шершавым шарфом и взял за плечо. Франциск неохотно повернулся, и у самого уха он услышал теплый шепот: «Все будет хорошо. Мы едем домой. Мы едем к нам домой.» И он попытался вспомнить, какой жизнью они жили до этих пор.***
02:51, 15е декабря 2015г.
Антонио последние несколько часов просто вслушивался в тишину и ждал, когда же наконец ее что-нибудь нарушит. Он приподнялся на локтях. Входная дверь в номере была незаперта, на случай, если Франция придет к нему в спальню, пьяный, смеющийся, с ножом, плачущий, в истерике; он сначала признался себе, что очень нехотя оставил ее открытой — три ночи бессонных разговоров сделали его наконец таким же нервным, как его друг — но теперь он все равно не может уснуть. Периодически вскакивая на ноги в полной тишине, с тяжелым сердцем он спускался вниз, долго курил и мерз под светом звезд, затем поднимался назад к себе и пытался успокоиться в темноте. Только когда зазвонил телефон, он осознал две вещи: что, хоть он и ждал этого звонка всю ночь, он совершенно не готов к нему, и что, черт подери, лучше бы Франциск стоял сейчас на пороге. -Франция? -Я не могу так больше, ты слышишь меня? Я так больше не могу… Испания, — ветер захлебывался в рыданиях, — забери меня отсюда. Я не хочу его видеть. Я не могу его видеть. -Ты пьян? Черт подери, ты пьян, — одной рукой он нащупал в темноте дверцу шкафа. — Где ты? -Я уезжаю, прости меня. Прости меня за то, что я был таким… такой сволочью с тобой, — Антонио уже выбежал в коридор, задел локтем дверь, и последним, что он услышал в трубке, был далекий звон подмерзших шпал. Он ударил переключатель, но свет не включился: с громким хлопком вылетели пробки. Он остался стоять в темноте прихожей и слушать короткие гудки.***
21:33, 22е января 2016г.
…Франциск засмеялся. «Когда-то ты говорил мне, что нашел „маленького принца“». Антонио услышал смех из-под полотенца, и по большей части его это напугало. С другой стороны, это был смех. Он горько скривился и стал тереть еще яростнее. -Мне больно, — глухой звук. -В следующий раз не будь идиотом, — почти шепот. Он стащил полотенце и угрюмо смотрел на Антонио снизу вверх. Взгляд уже не в пространство, гораздо страшнее, он сам смотрел прямо в глаза. Смотрел долго, и дышал неестественно спокойно. -Прости меня. Антонио молчал — он отвернулся и спускал воду из ванной. Он думал, что вода будет теплой, а она оказалась остывшей; он посмотрел на порезы на тонкой кисти руки, и видел, что они поперечные; ему хотелось спросить Франциска прямо в лицо, что происходит, и долго ли еще так будет. До этого инцидента на вокзале в Торонто они виделись, может, полгода назад. Антонио не успел и заметить, как они прожили вместе целый месяц. -Все хорошо. Давай напьемся. Позови Романо, он предлагал сыграть в карты. Я не хотел, правда. Антонио уставился на его запястье, но не в глаза, но не в глаза, но не в глаза, только не в глаза. Ванная издала умирающий звук, — Франциск перегнулся через край, чтобы посмотреть — что-то клокотало в трубе и вода больше не сходила. Они сидели и бессмысленно наблюдали, как тонет бритва. Наконец, уставший, Антонио встал, кинул полотенце в воду, и крикнул Романо, чтобы тот захватил с собой колоду карт, бутылку хереса, пачку l&m («святые угодники, ты до сих пор куришь это дерьмо?» — тихо засмеялся Франциск) и табурет.***
08:10, 23е января 2016г.
До пятого часа по всему дому хлопали двери, и все вещи в спальне Франциска по очереди перебирались в темноте, со смехом, дрожью, мокрыми руками, красными от вишневого сока. Антонио был пьян, Романо тоже; Когда утром они наконец попрощались с ним, он уходил с какими-то девицами, щебетавшими на итальянском, и забыл вынести табурет. В воде, разбухая, плавали две подушки без наволочек маркер пачка l&m и две ричмонда бычки, бычки наволочки бинты полотенце две пустых бутылки скотча табурет любимая кожаная куртка вишни огромная, исписанная маркером, скомканная карта мира (решили помянуть лучшие времена, и, как оказалось, память на войны, границы, колонии и границы колоний у них уже не та, что раньше) бритва и осколки флакона из-под одеколона, который весь вылился в воду, наполняя маленькую комнату душным запахом спирта. Через щелку оконца под самым потолком было видно, что восходит солнце. Франциск стоял посередине комнаты и смотрел в зеркало; в руках он вертел кусок стекла. -Сколько он проиграл тебе? -Не помню, — Антонио смеялся растянутым, ленивым смехом. — Меньше, чем я тебе. -К черту твои деньги. Ты и без того дорого платишь мне. — он медленно опустил стекляшку в раковину. — Дороже, чем кто-либо должен. -Что? Прости, я не расслышал. -Ничего. Могу я попросить тебя о чем-то вместо денег? — он потянулся рукой в ванную и с мягким плеском что-то достал. -Да, конечно. Солнце залило третью, полную бутылку скотча, которая стояла на самом краю ванной. Она, как призма, накрыла Антонио мягким оранжевым светом. Франциск опустился на табурет, сверкнул чистой сталью бритвы, порезал на ладони вишню и пустил красную каплю катиться по лезвию: -Испания, сбрей с меня все волосы.