Наследие Санторо

Горящая неоновым светом табличка «Не входить, идёт операция» мигала каждые десять минут, из-за чего дежуривший у двери Ямамото дёргался каждый раз под ложной надеждой окончания операции. Время ползло с противной медлительностью, настоящей улиткой оставляющей неприятный скользкий след. Шумная ватага по ту сторону двери в коридоре больницы перебрасывалась упрекающими колкостями, чтоб снова стихнуть, стоило выбежать очередной медсестре или врачу, укоряющих за нарушение тишины в общественном месте. Табличка погасла лишь спустя пять часов. Такеши подскочил с места, дверь распахнулась, откуда вылетел хирург, на ходу стягивающий окровавленные перчатки. «Группа поддержки» прорвалась из коридора беспорядочным хаосом, закидывая несчастного врача разнящимися вопросами. Мужчине понадобилось время и терпение, чтобы призвать разгоряченных мафиози к тишине и спокойствию. — Здесь есть родственники или близкие пациентки? — Да. — Нет. — Не совсем. Вновь полились хором разнящиеся ответы. — Хорошо, пусть останутся только боссы своих семей и их правые руки, пожалуйста, — выделив последнее слово, доктор примирительно поднял руки. Нехотя Хранители удалились обратно, в небольшом коридоре, разделяющем операционную от основного коридора больницы, остались только Тсунаеши, Хаято, Реборн, Занзас и Скуало. Доктор заметно нервничал и, призвав всё профессиональное хладнокровие, чуть дрогнувшим голосом принялся разъяснять сложившуюся ситуацию. — Мы смогли привести пациентку в более-менее стабильное состояние, её организм отравлен неизвестным, но сильным ядом. Судя по анализам и обследованиям, яд проникает в клетки, начиная их медленное разрушение, я бы назвал его медленным убийцей. В скором времени, боюсь, все её органы начнут отказывать. Одни уже отказали… — мужчина замолчал, давая время переварить услышанное. Побледневший Тсунаеши растерянно сглотнул, стреляя взглядом, словно пытаясь понять, что из этого можно извлечь как хорошую новость. — Но… но Аделине же можно помочь? Если это яд, можно изготовить противоядие. А органы — можно создать временные за счёт иллюзии, такое ведь уже не раз практиковалось! — Это невозможно, не знаю как, но яд действует на организм так, что он отвергает созданные иллюзией органы. Мы уже взяли кровь, и наши медики будут работать над противоядием, но это очень долгий процесс, который может занять месяц, а то и несколько. Боюсь, у неё нет столько времени. Пациентка хоть и в стабильном, но в крайне тяжёлом состоянии. Как я и говорил, её органы начали отказывать, и первым отказала матка. Мы остановили кровотечение, но потеряли ребенка. Чтобы замедлить метастазы нам пришлось вырезать ей все женские органы. Но не думаю, что это сильно выиграет время. Она держится только за счёт сильного иммунитета. — Стоп, что?! — воскликнул Савада, выпучив глаза. — Ребёнок?! Какой ещё ребёнок? — Девушка была беременна, — чуть удивлённо и растерянно пояснил врач, явно предполагая, что это не новость. — На десятой неделе, если быть точным. Занзаса точно током прошибло, голос врача искажался навязчивыми, ничего не значащими помехами. Он напрягся вытянутой струной, сделав глубокий вдох, стараясь сохранить грёбаное спокойствие, к которому никогда не был предрасположен. Но единственное, что хотелось сейчас сделать по-настоящему — проломить докторишке голову о стену, не выполнившему свой долг, испепелить всё вокруг, а что важнее — убить виновницу всех бед — Санторо, что растоптала призрачную надежду, мелькнувшую на задворках похороненной человечности где-то в глубине души. Новость обескуражила и шокировала всех, Тсунаеши, стоя с открытым ртом, хрипя и кряхтя, не зная, как сформулировать следующий вопрос, хаотично просчитывал в уме недели, не нужно владеть высшей математикой, чтобы понять, что шестнадцать недель назад Аделина уехала с Варией и всё это время находилась только под их всевидящим оком. Застывший Скуало, потерявший дар речи не меньше других, перевёл взгляд на босса, уже прекрасно поняв, кто был несостоявшимся отцом, и молился, чтобы Саваде хватило ума обойтись без глупых вопросов, рвущихся сейчас из него нечленораздельным кряхтением. Не только Суперби, но и Реборн с Хаято смотрели искоса на босса Варии, догадывались уже давно все, но такого исхода не ожидал никто. — Но… десять недель назад это же значит… — начал было Савада, но Реборн, уже сложив два и два за ученика, вовремя его одернул: — Тсуна, давай займёмся арифметикой чуть позже, сейчас есть проблемы и поважнее. От грохота захлопнувшейся двери Тсуна подпрыгнул, схватившись за сердце. Занзас ударил дверью с такой силой, что не стене осталась на память фирменная трещина. Хранители непонимающими взглядами проводили босса Варии, по чьему лицу тёмными змеями расползались знаменитые шрамы, кричащие о том, что лучше к нему не подходить. Когда следом выскочил и Скуало, Луссурия решил попытать счастья, осторожно спросив, что случилось, но Суперби уже выбежал на лестницу, где скрылся чёртов босс. Занзас ворвался в комнату ожидания, в единственное место, где его могли оставить в покое, хотя бы на недолгий строк. И с истошным воплем он запустил прорвавшееся пламя ярости, всё это время болезненно коловшее кончики пальцев. Сгусток огня разнёс стоящий на пути шкафчик с медицинскими халатами, обуглив стену чёрным разводом, точно истлевший пепел. Такой невероятный, раздирающий гнев Занзас терзал лишь два раза в жизни: в шестнадцать лет, когда он узнал, что не родной сын Тиметео, и в двадцать четыре в битве с Савадой. Какая ирония, что все его надежды и планы топчут как настоящий мусор. И самое противное, что Скариани не знал, кого именно винить: себя, Аделину, Франческо, или, в конце концов, ублюдка, который её отравил. Всех. Он винил снова всех, но не себя. Поэтому одним ударом Занзас разнёс столик, представив на его месте десяток других лиц, которых он мог обвинить в своём очередном крахе. Скуало на свой риск проскочил в комнату, бесшумно прикрыв дверь, с замиранием сердца наблюдая за неистовой яростью, настоящей, разъедающей и уничтожающей всё на своём пути. Попадаться сейчас под пламя Капитан не горел желанием, но оставить Босса в таком состоянии одного просто не мог. Поэтому просто молчал, ожидая, когда хоть немного, если это вообще возможно в данной ситуации, Занзас утихнет. А Скариани, тяжело дыша с сжимающимися кулаками, запрокинул голову назад, с кривой улыбкой, прорычав: — Как? Как можно на третьем месяце беременности даже не догадываться о том, что ты брюхатая? Что вообще с этой женщиной не так? — Она с самого начала была дурная, — попытался хоть как-то разрядить обстановку Суперби, оттолкнувшись от двери, и констатировал мучающий сейчас всех факт, — значит всё-таки твой. — Нет, блять, Луссурии. Мой, — проскрежетал Босс, размяв шею, зажмурившись со всей силы, будто пытаясь стереть этот факт одной силой мысли. — Догадался ещё пару дней назад, когда забирал этот бестолковый мусор от грёбаного фокусника. Она воспользовалась пламенем ярости. Скуало вздрогнул, остановившись, не верящим взглядом уставившись на босса. — Забавно, правда? — развёл руками Занзас, жутко рассмеявшись. — Мой мёртвый ребенок мог бы стать идеальным преемником, владеющим пламенем ярости. А она не смогла справиться с единственно важным женским предназначением, выносить его каких-то ещё полгода. — И теперь уже никогда не выносит… — но, заметив как ещё сильнее дёрнулись шрамы и так заполнившие лицо, поспешил замолчать, потупив взгляд. — Подожди, Занзас, но откуда ты знал все два раза, где её искать? Это что, какая-то эмпатическая хрень между отцом-матерью-ребёнком? Вопрос мгновенно отрезвил. А ведь и правда, Занзас совсем забыл самое главное. Появившаяся Аделина предположительно из будущего, предупредившая, где её искать, также сообщила о двух сюрпризах внутри неё. Два факта уже совпали, даже два с половиной. Допустим один сюрприз — это ребёнок, а что второе? Или у неё должна была быть двойня? — Где тот врач? — Вроде всё также в хирургическом отделении. Занзас, больше не теряя времени на объяснения, ринулся обратно. Оперирующий Санторо хирург как нельзя стати попался на пути, и едва не закричал от страха, когда Скариани перехватил его за грудки халата. — Что вы делаете?! — возмутился тот. — У Санторо плод был один или двое? — Что? — растерянный и взбудораженный такой нахальной дерзостью мужчина нахмурился, точно уже забыв, о какой пациентке идёт речь. — Один. Значит, что-то ещё. Не отпуская врача, едва державшегося на цыпочках, Скариани пытался собрать раскиданные в разных углах пазлы в целую картину. Отравление Санторо ядом неизвестного происхождения на основе яда скорпиона, убийство её матери с помощью ядовитого скорпиона, подсказки. Чёртовы подсказки должны были быть связаны с самого начала. Нет, не так, все они были описанием тех или иных событий. Первая — убийство Алисы Гвидо. Вторая, Занзас тщетно пытался вспомнить слово в слово, там точно что-то было про зло и добро внутри тела. Опустив доктора на ноги, но, не выпуская его халата, Скариани обернулся к всё это время стоящему позади Скуало, что верно ждал приказаний. — Патлатый, ты помнишь подсказку со скалы? — Это про гроб и Белоснежку? — Именно, помнишь или нет? — «Семь убийц несли хрустальный гроб. Там, где ложь, там и правда. Внутри неё таится зло и благо. Не бойся кровь пустить, весь яд оставлен дома», и координаты с километрами от… — Блядь… — всё, что смог сказать на это босс, одержимо смотря в одну точку. — Грёбаный Альберто Санторо не был психом. — Ты это о чём? Причём тут пресловутые сокровища и подыхающая женщина? — А меня уже можно отпустить? — как можно тактичнее и безопаснее для своего здоровья поинтересовался доктор. Но Занзас его не слушал, размышляя вслух, и с каждым словом Скуало постепенно хватался за сплетающуюся в клубок нить. — Семь убийц несли хрустальный гроб. Алиса была убита по заказу скорпионом, Альберто свихнулся и заперся в лаборатории, работая над «Наследием», и гербом семьи взял скорпиона. Аделина отравилась ядом на основе крови скорпиона. «Внутри неё таится зло и благо. Не бойся кровь пустить, весь яд оставлен дома». Давай догоняй до мысли, мусор, наследие мы нашли в старом доме Санторо, что если это был яд, которым траванули женщину? — Тогда должно быть противоядие… — оцепенев, прошептал Скуало. — Аделина же всегда звенела под металлоискателем? Суперби, шокированный догадкой босса, лишь кивнул головой. — Органы удаляли полостной операцией? — теперь вопрос Занзаса был наконец обращен к врачу, который как бы уже смирился со своей долей. — Нет, через… — Ей делали рентген, хоть чем-то просвечивали? — Н-нет, только узи, но… — Немедленно возвращайся к Санторо и просвети её всю, чем только можно и нельзя. Ошарашенный хирург переводил взгляд с босса на его правую руку и под грозный кивок Суперби тяжело сглотнул. Как только его отпустили, он кинулся обратно, следом за ним направился и босс. Скуало же помчался к Варии, обосновавшийся в одной из комнат ожидания.

***

Очередной стилет вонзился в ни в чём не повинное изображение строения органов, висевшее на стене. Варийцы, зевая и посматривая на часы, нетерпеливо то отмеряли комнату ожидания шагами, а кто, просто развалившись на диванчике, считал точки на потолке. Леви убежал в магазин за виски любимому боссу, наивно полагая, что это растопит гнев. Но когда в комнату влетел капитан, все дружно замерли, устремив всё внимание на рванувшего Скуало к графину с водой. — Эй, капитан, что там происходит? — Босс так выскочил, будто ему напомнили о проигрыше с Савадой, я думал, что пламенем начнёт стены испепелять, — улыбка на губах Луссурии нервно дрогнула. — Цыганка-то будет жить или мне можно забирать её наследство в виде приставки и коллекции юбок? — съёрничал Бел, пытаясь скрыть волнение, прицеливаясь очередным стилетом теперь в табличку с правилами оказания первой помощи. — Не факт, что женщина выживет, — коротко отрезал Скуало, нахмурившись. — Но боссу же всё равно, да? — взволновано воскликнул Мармон, всё это время мечась из угла в угол. — Да?! — Я бы на твоем месте бежал за границу, — то ли всерьёз, то ли в шутку, огрызнулся Суперби. Но Мармон прекрасно расслышал в этом реальное предупреждение. — Я серьёзно, Мармон, уноси ноги, женщина была беременна от босса. Аспер попятился назад, беспомощно захрипев и столкнувшись со столом, едва не перевернув воду, отчаянно засмеялся. Бельфегор многозначительно присвистнул от такой новости, опустив следующий стилет. — Беги, Мармон, — почти сочувственно вздохнул Луссурия, криво улыбнувшись. И Мармон побежал, дважды ему объяснять последствия со столкновением боссом не нужно. Ведь иллюзионист по сути оказался посредником в случившейся трагедии, и не нужно кидать жребий, чтобы понять, кто станет козлом отпущения для кулаков босса.

***

Занзас нервничал так, словно в эту минуту решалась его собственная судьба. Чёрт возьми, да за свою судьбу он так не дёргался. Его бесила реакция на будущее Санторо, выводила из себя. Даже если бы всё случилось иначе, и выноси она и роди ему ребёнка, относился бы он к ней как-то иначе, чем просто как к женщине, выносившей его ребенка? Что им двигало всё это время — долг перед Вонголой? Только ли ради семьи он два раза спасал эту бестолочь, умело мчащуюся к собственной гибели? Хранители постепенно собрались, как настоящее стадо, раздражая ещё больше короткими взглядами, удивительно, как вообще они подавляли в себе желание пошептаться о последних сплетнях. Если бы хоть кто-то посмел сейчас открыть рот на эту тему, Занзас убил бы его, не моргнув глазом. Но к их счастью врач вернулся, взволнованный и взмокший он нёс рентгеновский снимок, не зная кому именно его передать — Саваде или Скариани, но Занзас решил этот вопрос сам, вырвав результат его догадок. — В-вы оказались правы, — заикаясь, поспешил уведомить доктор. — В брюшной полости пациентки действительно находится инородный предмет. Присутствующие непонимающе переглянулись, уже просто не поспевая за развивающимися событиями. — Я не знаю, что это, может, во время прошлой операции забыли инструмент, такое, знаете, бывает… У неё как раз есть похожий на послеоперационный след шрама на животе… — Вытащи это из неё, — без тени сомнения приказал Занзас, всучив теперь ничего не значащий снимок опешившему врачу. — Занзас! — укоризненно воскликнул Савада. — По-моему, сейчас это не первостепенная проблема, которую стоит решать! — Заткнись! Разрежь этой суке брюхо и вытащи этот чёртов предмет! Хуже ей от этого не станет! — Может, и стать… — попытался объяснить врач, но Занзас одним взглядом, что был точно ботинок, придавливающий к полу никчёмное насекомое, заставил смолкнуть и подчиниться. — Я поддерживаю идею, — стоя у стены и скрестив руки, Реборн натянул поля шляпы на глаза. — Хуже уже и правда не будет. — Реборн… — Тсуна понимал, что чаша весов склонилась ни в его пользу, а врач, будто только и ждал его финального и окончательного голоса. И Савада сдался, сокрушённо и коротко кивнув. В конце концов, и правда, если Санторо умирает и они ничего не могут изменить, имеет ли значение ещё одна операция? День превратился в ассоциацию с неоновой операционной табличкой, запахом хлорки и резким шлейфом спирта. Нервозно-усталая обстановка морила и сбивала с ног, но никто не соглашался вернуться в особняк, пока операция не закончится. Многие задремали прямо на лавочке, Тсуна держался дольше всех, наблюдая, как первыми сморило Ямамото и Хаято, к ним с экстремальным «Я ни за что не усну» присоединился и Рехей. Хроме вытянулась на всей лавочке, подперев ладонь под щеку. Вария, кичащаяся своей выдержкой, и то заклевала носом в напряжённых позах. Единственными, кому имя усталости было не знакомо, оставались Занзас и Реборн, стоящие по разные стороны, терпеливо и без тени эмоции ожидающие вердикта человека, от которого в этот день зависела жизнь Санторо. Из-за всей суматохи Савада даже толком так не и смог поразмыслить о безумной новости про беременность Аделины и единственно логичным вариантом отцовства, судя по тому, как ожидал новостей Скариани, был он. Вот только что Реборн так нервничал, хоть и скрывал это за мраморным равнодушием отстраненного вида? Двери операционной раскрылись с ещё не погашенной табличкой. Савада тут же подскочил и ахнул, от его крика Ямамото сполз с лавочки под тяжестью навалившихся на него Гокудеры и Сасагавы. Вария подскочила, будто вовсе и не клевала носом всё это время. Бедный хирург, явно ещё никогда не встречавший на своём веку таких сложных пациентов, а точнее «родственников» пациента, казалось, уже поседел за один день, взгляд у него был напугано-ошарашенным, точно он из брюшной полости вытаскивал внеземную форму жизни, но на подносе лежала всего лишь окровавленная склянка с полупрозрачной голубой жидкостью, закрытая металлической пробкой. — Да ладно… — нервно рассмеялся Бельфегор, первее всех вспомнив найденную точно такую же склянку только с синей жидкостью под старым особняком Санторо. — Я не знаю, что это, но можно мне теперь выйти на пенсию? — с выпученными глазами на изможденном лице нервно рассмеялся врач. Занзас забрал извлечённый из Аделины предмет. — Нужно сделать анализ, узнать, что это… — предложил самую разумную вещь Суперби, пока босс находился в состоянии прострации. — Не против, если этим займусь я? Все обернулись на голос. Поправляющий очки бывший Аркобалено Грозы Верде, кашлянул в кулак, ненавязчиво привлекая к себе внимание. — Всё-таки откликнулся, — будто вовсе и не сомневаясь в бывшем коллеге, хмыкнул Реборн. — Справишься за сутки? У нас дорога каждая минута. — Смеёшься? Двух часов будет более чем достаточно, — Верде принял брошенный Занзасом бутылек, Скуало так и подавился от столь эгоистично-беспечного жеста. Но Верде, спокойно поймав объект для изучения, спрятал его в кармане тем же манером, — словно вещь и не имела никакой ценности. — К Аделине можно? — спросил Реборн у измождённого врача. Мужчина, подняв замученный взгляд, неоднозначно вздохнул. — Только один. Она в глубоком сне, близком к коме, вряд ли вас услышит, но всё равно не нужно создавать лишних поводов для стресса. Тсуна порывался в палату, направившись уже вперёд, но Реборн, перехватив ученика за шкирку, потащил на выход, недвусмысленно намекая и всем хранителям, что пора им уже по домам — отдохнуть и терпеливо ждать результатов. — Но Реборн! Врач же сказал, что мы можем… Голос непонимающего намеков Тсуны стих где-то в районе лестницы. Хранители Варии, заговорщически переглянувшись, единогласно направились на выход следом за Вонголой. Скуало замыкал процессию. Один Занзас остался, искоса поглядывая на двери погасшей операционной, откуда выходил медперсонал. То ли дали ему возможность, то ли наоборот не оставили выбора уйти… Он зашёл не сразу. Простоял ещё какое-то время, смотря под ноги — от сожаления или нерешительности, страха? Хотя разве мог он испытывать подобные чувства. Вошёл в палату Занзас внезапным порывом, скорее стремительно ворвавшись, не глядя на койку, на которую уже переложили пациентку, но ещё не вывезли. Скариани застыл, невольно содрогнувшись. Никогда смерть не вызывала у него отвращения или же страха, с ней он был на «ты», держа в собственном кулаке, но смотря сейчас на Санторо, он не мог понять, что не так? Пока не понял, что в кои-то веки его сердце учащённо забилось. Сердце, о котором он напрочь забыл. Живое воплощение смерти. И без того слишком бледная для итальянки Аделина превратилась в болезненно-белое полотно с осунувшимся изможденным лицом, начиненная трубками, с респиратором, накачивающим искусственным кислородом. Казалось, убей он её сейчас, сделает одолжение. Занзас подошёл ближе, остановившись рядом, с надменным отвращением морщась скорее для самого себя. — Вот же блять, — выругался он, зажмурившись, чтобы открыть глаза, уже смотря прямо на Аделину. — Ты настолько никчемна, женщина, что даже не справилась с единственной задачей, возложенной на тебя природой. — Замолчал, ожидая ответа оправдывающегося или огрызающегося, но вместо этого услышал писк прибора, отмеряющего сердцебиение. — Лежишь вся такая несчастная, Вонгола за тебя трясётся, и даже представить не можешь, что смогла нанести мне удар ниже пояса — подарила надежду на моего ребенка и разбила всё в пух и прах. На нашего ребенка. Звучит убого. Да и ты вряд ли когда-нибудь узнаешь, потому что я сверну тебе шею, если когда-нибудь посмеешь показаться мне на глаза. — Занзас горько усмехнулся. Дожил — ведёт монологи, да ещё с и подобным мусором. Смотря в сторону, цокнув языком, он произнёс то, что терзало его последние дни: — Самое противное, что я примирился с твоей ролью матери моего ребенка, даже был не против, чтобы ты осталась в Варии, чтоб воспитывать мне наследника. Хотя какая из тебя мать. Ты за собой уследить не можешь. Тяжёлое дыхание респиратора да отмеряющие секунды жизни писк под гнетущим молчанием. Молчание, которое не мог терпеть с её стороны Занзас, как когда-то Санторо бесилась, когда её игнорировал он. Скариани отпихнул рядом стоящий столик с окровавленными инструментами и ватными примочками. Короткая вспышка гнева будто успокоила его. Спрятав лицо в ладони, Занзас присел на край койки, всё равно даже если бы Аделина хотела возразить, не смогла — в темноте снов без сновидений у неё нет права выбора. Согнувшись под спудом непонятных эмоций, которые бесили и разрывали изнутри, Скариани зарылся пальцами в жёсткие волосы. Он больше не мог слышать этого дыхания, писка, от запаха медикаментов тошнило, но он не мог уйти. И ненавидел себя за это. Выпрямившись и обернувшись, Занзас наблюдал за не двигающимися глазными яблоками, за не дрожащими ресницами, за спрятанными под маской губами, за спутанными, тусклыми под неприятным светом локонами. И пока пытался найти хоть единую искорку жизни, не заметил, как сжимает ледяную ладонь Аделины в своей. — Ну уж нет, ты не умрешь, женщина, после того, как ты трепала мне нервы, заставила потратить время на твоё пресловутое продутое наследие, ты будешь гореть в другом аду. Настоящем, твоём собственном, а не том, что выдумывают религиозные фанатики. — переходя на шёпот, такой непривычный для самого себя жест, Скариани наклонился над её лицом так, чтобы если слова не достучатся до сознания, то шёпот, быть может, пробьётся маленьким ручейком в него. — Дьявол в твоей голове, а я рядом и проконтролирую, чтобы ты прожила как можно дольше, всю жизнь сожалея над своими ошибками. Вновь и вновь я буду вытаскивать тебя из лап смерти, сколько бы ты ни мчалась к ней. Ты будешь страдать подле меня, под моим личным контролем, получив то, что так желала и что станет твоим проклятием — меня самого. — Горячее дыхание опалило щеку, Занзас застыл почти щека к щеке, шепча хриплым голосом жестокие строчки, разъедающие его собственные губы, точно он пил яд по своему желанию. С чужих, недоступных сейчас губ. Пригладив красные пряди, спадавшие на лицо, Занзас запечатлел клеймо на её лбу, крещённым поцелуем её личного дьявола. — Я буду ненавидеть тебя, когда, возможно, мог любить. — Указательный палец невесомо очертил острую скулу. Занзас ушёл вместе с теплом, пускай обжигающим и ранящим в самое сердце. Оставившим только слёзы, что падали на подушку из уголка глаз.

***

Воплощение живой смерти — такой предстала Аделина в неоновом свете операционных ламп. Измождённое, осунувшееся лицо было бледнее предрассветного инея. Она спала долгим и болезненным сном, потерявшись среди языков пламени, горя в своём личном маленьком аду, даже не подозревая, что за её жизнь борются. Люди, о чьей помощи она бы подумала в самую последнюю очередь. Испившая яда, созданного родным отцом и использованного бесчестным дядькой против неё самой, она не могла знать, что в её вены поступает капля за каплей противоядие, извлеченное из её тела. Очередной пазл, потерянная деталька от Наследия Санторо, часть которого она носила в себе, не подозревая о своей роли в игре отца. Час за часом её кровь очищалась от маленьких убийц в теле, создавая иммунитет. Под дрожащими ресницами не было сновидений, поэтому пробудившись от долгого забвения, Аделина вдохнула с глубоким стоном, распахнув глаза, то с сужающимися, то с расширяющимися зрачками. Вряд ли бы её ад выглядел больничной палатой, пропахшей хлоркой. Вряд ли бы в вене торчала игла, из которой поступает бледно-голубой раствор. В левой руке покоилась кнопка для вызова врача, она нажала её скорее по инерции, чем по желанию, всё ещё не до конца осознавая происходящее. А перепуганный врач искренне обрадовался её пробуждению, ведь Занзас пообещал отправить его на тот свет за Санторо, если она не очнётся после дозы противоядия. Патетично восклицая, он поведал всё о том, как её доставили в больницу, о двух операциях, о противоядии, найденном в её теле, о якобы забытом пузырьке в брюшной полости. Аделина дотронулась до живота, где раньше зиял слабый шрам из прошлого, а теперь свежий из настоящего. Вспомнила Франческо и его скальпели, как он хотел усыпить и разрезать её, он всё знал… Знал, но не успел рассказать, потому что Занзас его убил. Занзас, который спас её дважды. И Лина не знала, отчего её тошнит больше: от помощи убийцы её брата, или от того, что она поступила как последняя идиотка, когда он действительно спас её. Идиотка, которая не смогла сохранить жизнь… — Мне очень жаль, нам пришлось удалить ваши женские органы, чтобы спасти остальные. Ребёнка вы потеряли, как понимаете, ещё до операции у вас уже случился выкидыш. — Что? — растерянно, точно оглушённая переспросила Лина, не понимая смысла сказанных слов. Какой ребёнок? Какой выкидыш? — Вы были беременны, на десятой неделе срока. Мне жаль, но зато вы живы, думаю, это приятная новость, — прискорбным голосом добродушного доктора посетовал мужчина, утешающим жестом дотронувшись до плеча пациентки. — Я сообщу Вонголе и Варии, что вы пришли в себя, за вас очень волновались. Я думал, босс Варии меня самого уже вскроет, — и нервно рассмеявшись, покинул палату. Аделина смотрела в открытое окно, не видя ничего, кроме беспросветной крови и пустоты, не слышала ничего, кроме ещё слабо бьющегося сердца. Ребенок. У неё был ребенок. От Занзаса. А она убила его своей глупой, эгоистичной выходкой. Как и подобает мусору. Скулёж вырвался вместе с истеричным смешком. Лина заткнула рот рукой, подавляя крик, мотая головой, пытаясь прогнать тупой, колющий сон. Но пора уже привыкнуть, что снов не существует, только беспроглядная страшная реальность. После всего, как она посмотрит ему в глаза? Всем им. Отдала наследие Фредерико, подстроившему кровавую свадьбу и собирающемуся убить Саваду. Потратила антидот на саму себя бесполезную. Себя — убившую собственного ребёнка. Не только своего, Занзаса. Уж кому она никогда не сможет посмотреть в глаза, так это ему. Зажав солёную ткань одеяла меж зубов, Аделина завалилась на подушку, продолжая рыдать и хрипеть. Она даже ребёнка никогда не сможет теперь родить. Бесполезная и никчемная в квадрате, только приносящая хаос и проблемы. Не карты были прокляты, а она сама с самого начала, несущая смерть. Всем, кроме самой себя. Аделина пыталась забыться во сне, но поняв, что даже с дикой усталостью и изможденностью, проспав столько времени, не может уснуть в ближайшее время. А что хуже всего, распахнув глаза, Санторо только спустя полчаса осознала, что рано или поздно приедет Вонгола, а с ней, возможно, и Вария. Нет, к этой встрече она не была готова, и вряд ли когда-нибудь будет… Превозмогая тупую боль в животе от шва и ломящих костей, Аделина поднялась, босиком направившись на выход. Выскользнув из палаты, она двигалась скорее инстинктивно, чем осознанно, трусливо сбегая с поля боя, где потерпела позорное поражение. Но выбраться из больницы в больничной рубашке, да ещё и босиком выходило за гранью фантастики. Держась изо всех сил, она нашла одну из кладовок, где хранилась одежда санитарок, чистящие средства, швабры и вёдра. Пока никого не было, Аделина как можно шустрее дрожавшими от волнения руками облачилась в медицинские штаны и рубашку, обувь, спрятала выделяющиеся волосы под медицинской шапочкой и в довершение образа нацепила маску. Подхватив на всякий случай швабру и ведро, она направилась искать выход. Выйдя уже в холл, она пристроила швабру с ведром в углу, а сама с бешено колотящимся сердцем ринулась на выход, моля, чтобы её не стошнило от волнения и хронической усталости. В дверях, поддерживаемых Гокудерой Хаято, появился бегущий Савада, Аделина едва не затормозила, но взяв себя в руки, натянула шапочку на брови, опустив голову, и мафиози проскочили мимо неё, ринувшись к лифту. Лишь на мгновение Тсуна остановился, будто интуиция одёрнула за рукав, прокричав: «Ты что, слепой!», он рассеянно осмотрелся, но не найдя ничего примечательного, поспешил в лифт, где уже ждал Хаято. Лина стояла у входа больницы, наслаждаясь весенним ветром свободы, хлеставшим и подгоняющим прочь от проблем и ответственности. Вот только куда ей идти? У неё больше никого не осталось… Никого… — Если только… — Санторо почесала щеку, задыхаясь от оков маски и пробираясь по улице в экстравагантном виде, перебирала по памяти числа и названия улиц. Она никогда не отличалась хорошей памятью, но в этот раз удача, кажется, улыбнулась, а может и оскалилась.

***

Реборна вырвал срочный вызов от установленной сигнализации личной квартиры, где он изредка, но всё же появлялся. Однако попыток проникновения за последние десятилетия ни разу не было замечено — видимо, не водилось больше в родных краях самоубийц, прекрасно осознающих, какая кара может их постигнуть. Тем не менее, некий смельчак мелькнул во владениях. Не прошло и пятнадцати минут, как поступил звонок от Тсуны. На ходу припарковывая автомобиль, бывший аркобалено Солнца тяжко вздохнул, дивясь, что могло произойти за столь короткий срок, и ответил на звонок. — Тсуна, только не говори, что за полчаса случился переворот или кого-то убили! — Киллер, зайдя в подъезд, вытащил пистолет, предусмотрительно сняв с предохранителя, пока на том конце взвинченный и напуганный Савада тараторил как заведенный. — Аделина пропала! Её нет в палате! Её вообще нигде нет! Что если её украли, или уже убили! Или что ещё хуже, вдруг она сбежала и покончила с собой! Тираду ученика Реборн выслушивал с привычным спокойствием, бесшумно и с грацией пантеры пробираясь к квартире, у которой сидел некто, прижав колени к склоненной голове. Белая медицинская форма, со сбившейся медицинский шапкой на торчащих из-под резинки красных волос. — Реборн! Реборн, ты вообще слушаешь меня? Киллер тяжело вздохнул, уронив руку с пистолетом, цокнув языком. — Я тебе перезвоню. — Но… Но Реборн уже оборвал звонок. — Время и правда змея, кусающая собственный хвост, — грустно усмехнулся мужчина, пряча оружие. С едва прочерчивающейся ухмылкой, прищуренными, точно прицел, глазами Реборн смотрел на поднявшую влажный и усталый взгляд Аделину Санторо.