***
— Я сейчас умру!!! Аделина понимала, что часто ожидания не совпадают с реальностью. И, тем не менее, наивно полагала, что тренировки на пути к становлению киллера будут подразумевать стрельбу из всевозможного огнестрельного оружия, метания ножей, овладения искусством самых изощрённых пыток. А получила нескончаемые круги ада в виде своего тренера Колонелло, который не знал значения слов «я сейчас умру». Когда Санторо, отжавшись сто раз, пожаловалась, что сейчас умрёт, бывший аркобалено Дождя заставил её отжаться ещё пятьдесят раз, чтобы у неё не было больше сил сетовать на свою жизнь. Когда Аделина притворялась мёртвой, без чувств упав на ещё влажный от утренней росы газон, Колонелло поднимал её стрельбой из припрятанного пистолета-оживителя, как он его называл, ведь у Санторо тут же находилась сила унести свою пятую точку от летящих в неё пуль, в этом случае она сама пускалась наматывать километры без репетиторских наставлений. Пожаловаться было некому, она сама на это подписалась, а отступить — значит признать не только своё поражение, но и правоту Реборна, что решение её было принято на эмоциях, руководствуясь назло всему свету. Поэтому стиснув зубы, Лина продолжала качать пресс, превозмогая боль. — Я сейчас умру, — в который раз простонала Санторо, держась на двух руках, пот застелил глаз так, что она не видела даже божьей коровки, копошащейся в паре сантиметрах от её лица. — Кора! Ты ещё и сотни не отжалась! — Воды… Мне нужна вода, — отжавшись в девяносто второй раз, едва не зарыдала Лина. — Никакой воды! — строго отрезал неподкупный тренер. — Пока не отожмешься пятьсот раз! — Была же сотня! — возмущённо взревела Аделина. Если бы её руки не были заняты попыткой удержать её не весу, она бы уже схватила блондинчика за грудки, хорошенько встряхнув. Но армейский сапог, надавивший на спину, намекнул, что Колонелло своего решения менять не собирается. И под бодрое «и раз и два», экс-аркобалено продолжал надавливать на спину, заставляя Санторо теперь ещё противиться и мешающей силе, норовящей отправить её на землю. Когда зазвонил мобильник и тренер оставил её многострадальческую тушку, отойдя под сень деревьев, Аделина с глухим стоном рухнула на траву. На глаза соблазнительно попалась торчащая из походного рюкзака бутылка, к живительной влаге которой Аделина поползла, как настоящий конспирирующийся солдат. Достигнув своего объекта, Аделина присела на колени, рванула крышку с бутылки, и раскрыв иссохший зев, жадно заглатывала кажущуюся сейчас самую вкусную воду. — Тысяча штрафных отжиманий, кора! От неожиданного крика за спиной, Аделина подавилась, выплюнув сейчас имеющие большую ценность нескольких глотков. И уже не сдерживая слёз безысходности, завыла в голос. В купе к безжалостным тренировкам добавилась ещё одна проблема. Если раньше Аделина могла наслаждаться бурным одиночеством после истязания её тела, то теперь ещё добавились истязания психологические, потому что Реборн стал ночевать дома, при том явно не собираясь переходить к личным тренировкам. Единственное, что соблаговолил сделать репетитор-садист — выгнать Аделину на пол, где сейчас Санторо и возлежала, всю ночь вертясь на жестком полу, как шашлык на вертеле. Ванна сейчас казалась и то трехзвездочным отелем по сравнению с её новыми условиями. Не выдержав уже по истечении трех часов ночи, Аделина яростно забила руками и ногами, отчего принесла себе лишь новый приступ боли. — Разве ты, как джентльмен, не должен уступить мне место, а сам спать на полу?— Учитывая, какой был чуткий сон у киллера, что даже вздохни она, просто уже разбудила бы его, Аделина прекрасно знала, что своим рёвом разбудила Реборна. — Если бы я делал из тебя босса, ты бы спала на кровати, а я на полу. Но ты выбрала путь киллера и должна привыкнуть к жёстким условиям, — разжевал материал для отстающих репетитор будничным тоном. — Что это ещё за дискриминация профессий? Что бы боссы делали без киллеров?! — Но есть и другой выход, как ты можешь попасть в эту постель, — и выдержав интригующую паузу, продолжил как нечто само собой разумеющееся, таким голосом, будто предлагал чай. — Ты можешь оказаться в моей постели, но для этого тебе придётся заняться со мной сексом. В других случаях я никого не пускаю к себе в постель. Никаких исключений. Повисшая тишина казалась в этот момент противоестественной и неправильной. Но вновь зашуршав одеялом, Аделина перевернулась на бок, подозрительно елейным, добродушным голосом пожелав спокойной ночи. На утро Санторо боялась уже смотреться в зеркало, болезненно-фиолетовые круги после бессонной, мучительной ночи обрамляли глаза полумесяцем, на голове царствовало воронье гнездо, а жаловаться на ломоту в костях у Санторо уже не было сил. Попивая кофе с лимоном, она лишь пристально следила, как киллер помешивает свой эспрессо, что-то помечая в телефоне. — Колонелло тебя ведь уже две недели тренирует? — Наверное, ты хотел сказать, избивает меня. — Не суть дело. Сегодня, пожалуй, займётесь стрельбой. У Лины не было сил радоваться, про себя она лишь скромненько воскликнула «Ес», и когда киллер поднёс шашку к губам, спрятала хитрую улыбку за своим кофе. От одного глотка мужчина зашёлся кашлем, сморщившись так, будто с усилием только что разжевал целый лимон, да так и не нашёл сил выплюнуть. Прижав пальцы к губам и, уставившись на дно фарфоровой кружки, он пораженно воскликнул: — Это ещё что за дрянь?! — А, это? — елейно отозвалась Аделина, театрально взметнув бровью. — Это продутая на полу поясница, больной позвоночник и неудовлетворенная своим сном Аделина Санторо. Произнося весь монолог самым невинным голосом, Аделина вымыла свою посуду, и похлопав в ладоши, добавила тем же хитросплетённым интригующим тоном: — Но это всё поправимо с помощью такой двух метровой штуки. Называемой раскладушкой. Не ожидавший такой прыти Реборн, отведя кружку на безопасное расстояние от себя, будто та могла взорваться, смотрел на свой не начатый, но приготовленный Аделиной завтрак с сомнением. — Что же, в таком случае, каждый будет готовить себе сам, — безапелляционно вынес решение репетитор, выбросив отравленную еду. — Ого, смотрите-ка, лучший киллер Италии боится быть отравленным из-за своего упрямства!***
Изменения происходили, если и не стремительно, то попеременно. Аделина, может, и огрызалась, и ворчала, но все указания, тем не менее, выполняла. Дошло до того, что Реборн в очередной раз, вернувшись после трёх дней отсутствия, застал её за домашней тренировкой. Санторо ещё не с мастерством, но довольно искусно то разбирала, то собирала пистолет, вслух комментируя, что куда вставлять, а после, встав в боевую позу, нацеливала пистолет на собственное отражение в зеркале. Что же, нужно отдать ей должное, в первое время Реборн думал, что она спасует после первой же тренировки с Колонелло. Но если верить словам товарища, то Аделина оказалась сносной, обучаемой ученицей. А поэтому, признав своё маленькое поражение, Реборн решил, что пора и ему перейти к активным тренировкам. Подойдя почти вплотную, но достаточно, чтобы увлечённая своим занятием, теперь нацеливаясь на вазу, Санторо не заметила раньше времени вторжение, и невесомо скользнув по рукам девушки, киллер наклонился к её уху. — Хаос, Аделина. Санторо на этот раз не подпрыгнула, лишь мелко вздрогнула в его руках. — У тебя правая нога толчковая — делай опору больше на неё и, учитывая рост и мышечную массу, лучше поднять ствол чуть выше. Напряги только нижнюю руку, не сжимайся так сильно, пистолет должен быть продолжением твоей руки, а не обузой. — Реборн говорил таким искушающе-эротичным тоном, что в любой другой обстановке, Аделина бы уже расплылась в умиляющуюся лужицу, но сейчас, точно это было одно из испытаний, противостояла искушению и впитывала знания, пытаясь применить советы репетитора. — Погоди, тебе нужна мишень. Всё ещё находясь в руках репетитора, придерживающего её за талию и руку, она заметила, как по полу поползла ящерица, что без труда проскользнув по тумбочке, создала из собственного хвоста небольшую мишень в виде кружочка. — Это что ещё такое? — А, это Леон — что-то вроде моего животного из коробочки, но не совсем так. — Я, конечно, видела у тебя аквариум для ящерицы, но не думала, что она такая. — Такая? — усмехнулся репетитор. — Моя ящерица ещё и пистолет. Решив не задавать лишние вопросы, ответы на которые она и так вряд ли сможет понять, Аделина выстрелила. Но две пущенные друг за другом пули прошли мимо, оставив дырки на стенах. — Мазила, — прокомментировал Реборн таким тоном, будто никогда в этом и не сомневался. — Вот и Колонелло так говорит. Я безнадежна? Не так всё равно стою? — Нет, стоишь правильно, отдачи даже не было, тебе нужен крупнокалиберный ствол, чтоб дробить черепушку. Так шансов промазать меньше. — Реборн отпустил Аделину и, подойдя к ящерице, позволил Леону забраться по руке на плечо. — Ты сегодня раньше обычного, я даже не успела приготовить вечернюю отраву. — Она нам сегодня не понадобится, потому что весь вечер ты будешь занята новой тренировкой, — и не пускаясь в объяснения, Реборн достал нечто из кармана брюк и бросил Санторо. Выронив пистолет, Аделина успела поймать два предмета. Каково же было её удивление, когда раскрыв ладони, она увидела кольцо Облака и коробочку. — Это же… — Твоё временное кольцо. Оно слабенькое, но для того чтобы активировать коробочку с животным, пламени хватит. Ты должна научиться управлять своим пламенем, если хочешь стать хорошим киллером. — Но… — Аделина угрюмо понурила нос, сжав кольцо, и подняв на киллера непонимающий взгляд, качнула головой. — Моё пламя, разве оно не было связано с беременностью? — Не отрицаю, что оно могло пробудиться в качестве самозащиты, но это не значит, что оно ушло. Раньше оно проявлялось при каких-либо обстоятельствах? — Когда меня обуревала ярость. — Скорее всего, это было влияние пламени ярости. Экс-аркобалено не стал договаривать — по побледневшему лицу Аделины было понятно, что она всё прекрасно поняла, и такой довод лишь сильнее поселил сомнение в её сердце. — Просто попробуй, никто не умрёт, если ты несколько часов посидишь с кольцом. За первый час с поднятой рукой у Аделины затекли ноги, так как сидела она в позе лотоса. На второй она завалилась на спину, вытянувшись на ковре и сверля треклятое кольцо самым ненавистным взглядом. Если раньше пламя зажигалось от злости, то сейчас это ничем не помогало. Она не могла найти ключик к собственному сердцу. А быть может, подсознательно сама воссоздала этот барьер? Аделина всегда завидовала чужому пламени, не воспринимая всерьёз пламя Облака. Быть может, в этом и крылась её проблема? На третий час Аделина поползла к небольшому диванчику, на котором расположился мужчина. Пиджак и шляпа небрежно лежали на спинке, галстук расслаблен, верхние пуговицы расстёгнуты. Реборн, откинув голову на подлокотник, устало прикрыл лицо рукой. По мерному дыханию казалось, что он спит, поэтому памятуя прошлый раз, когда Санторо нечаянно разбудила его ночью чихом, за что репетитор-садист отправил её наматывать три километра вокруг дома, Аделина теперь боялась даже дышать рядом, когда он спит. Но так как стрелки часов указывали на семь часов вечера, Санторо, подкравшись, пристроилась рядом и, стоя на коленях и свернув руки в рупор, прошептала на ухо: — Реборн, я безнадёжна. — Что ты делала для того, чтобы зажечь пламя? — будто он вовсе и не спал, голос бодрый. — Ну, злилась, пыталась успокоиться, призывала пламя фразой «Пламя, явись», вскидывала руку вперёд, будто Человек-паук, использующий паутину. — Просто представь, что внутри тебя горит огонёк, почувствуй его тепло, сконцентрируйся на нём и зажги его на кольце. В этом нет ничего сложного, даже Тсуна и то с первого раза зажёг. Оскорблённая, что её достоинства принизили ниже сил когда-то четырнадцатилетнего Савады, Аделина, припав спиной к сиденью дивана рядом с лежащим киллером, продолжила попытки зажечь пламя. В конце концов, бесплодные усилия её сморили, она заклевала носом, на время провалившись в сон. «Представь, что внутри тебя огонёк, тепло зарождается в сердце и циркулирует по всему телу. Тепло. Тепло как под облачным небом, белые пушистые облака, бесцельно бродящие по воздушному морю в свободе или же в одиночестве — это уже решать только им». Аделина открыла глаза с приятной лёгкостью в груди. Минутный сон без сновидений будто подарил ей отдохновение и, поправив спавшие на лицо пряди, Лина зажмурилась от лизнувшего тёплого огонька на пальце. Застыв, она распрямила пальцы — на кольце горело полупрозрачное фиолетовое пламя. Медленно восторженная улыбка расцветала на её лице и, ахнув, Аделина подскочила как козлик, подогнув колени. — Реборн, у меня получилось! Ну-ка, что же ты умеешь? Низвергать пламя? Увеличиваться в объёме? Реборн вспомнил слишком поздно о том, что когда Аделина из будущего использовала коробочку, то Вонгола с Варией устроили групповую фиесту. Вот только среагировал он слишком поздно, только подскочил с дивана, как полная решимости Аделина уже запустила кольцом в коробочку и вспыхнувший поток фиолетового пламени ключиком открыл ящик Пандоры, откуда вырвалось мерцающее сияние — последнее, что запомнил киллер перед тем, как сознание оставило его, погрузив во мрак. Проснулся Реборн с лёгким головокружением, будто после суточной попойки в дешёвом кабаре. Держась за голову, киллер приподнялся на одной руке, ему хотя бы повезло в том, что упал он на диван. Потому что Аделина, раскинув руки и ноги пластом, лежала на ковре с чуть приоткрытыми устами, на которых застыл так и не высказанный вопрос. Ленивец из коробочки на чьих лапках мерцало пламя, с пристроенной мордочкой на руке хозяйки, приподнял голову, большими и невинными глазами уставившись на проснувшегося репетитора, будто бы безмолвно извиняясь, что вырубил собственную хозяйку. Вероятно, чтобы выработать иммунитет к снотворной пыльце, нужно сначала наладить контакт со своим питомцем. Но что больше поразило Реборна: если раньше он сомневался в том, что ход истории идёт к тому, что он видел в гостиной Вонголы, то ленивец только что подтвердил, что время и правда злая шутка. Сущность коробочки он не знал, лишь оставил Верде рекомендации, чтобы животное было менее травмоопасным для хозяина. Что же, судя по тому, что ленивец, оправдывая своё названия, лениво перевернулся на спину под бок хозяйки, вряд ли он причинит ей вред. Кроме насильного сна. Аделина закашлялась, брови измученно дрогнули, и с неописуемыми внутренними терзаниями девушка проснулась и, повернув голову, встретилась с мордочкой животного из коробочки, что положило когтистую лапу на её лицо, будто здороваясь. — Это моё животное из коробочки? — Аделина подхватила ленивца за бока и, выпрямившись, повертела бедолагу в разные стороны. — Выглядит не очень устрашающе. — Зато работает эффективно. Судя по всему, он распространяет с помощью пламени облака сонный газ, мы были без сознания примерно десять минут. Но думаю, при усердных тренировках по контролю пламени ты сможешь увеличить время. Удобная, кстати способность. Усыплять врага при недостаточной физподготовке. Размяв шею, пытаясь прогнать флёр навязанного сна, Реборн поднялся, подхватив коробочку. — Вот оно как. А мне нравится. Нужно придумать ему имя. — Два черно-серых шарика глаз смотрели на Аделину так пристально, что ей стало не по себе. На ум не приходило ни одно имя, которое можно было дать ленивцу. — Франческо, — сама не отдавая себе отчёта, произнесла Санторо и, испугавшись собственного выбора, задрожала, опустив питомца на колени. — Точно, я назову тебя Франческо. Реборн не смог сдержать сардонического смеха и престранной улыбочки, которая не утаилась от Аделины. — Это что ещё за странная улыбочка? — Да так. Потом поймёшь. — Я только и слышу «потом поймёшь». После того, как отец и брат твердили мне, что всё это не имеет значения, фраза звучит ностальгически неприятно.***
Аделина наивно полагала, что хуже уже быть не может. Как же она ошиблась. Сейчас Санторо искренне сочувствовала Саваде, испытав на себе всё, через что когда-то проходил Десятый Вонгола. Репетитор-садист, как про себя называла теперь Аделина Реборна, не скупился придумывать каждое утро, которое начиналось в пять часов, новые способы пробуждения. Будь то пуля, которая оставляла дырки в паре миллиметров от её лица, ушат ледяной воды, электрошок. Однажды Санторо проснулась от пули Возрождения, от которой она, выпрыгнув из своей одежды, помчалась в магазин за брокколи, перепугав всю перекрестившую округу, потому что её предсмертным желанием почему-то оказалось побаловать себя полезной пищей. Реборн не понимал фраз «я устала», «я умираю». Теперь Колонелло казался сестрой милосердия, а его тренировки — пикниками на природе. Экс-аркобалено заставлял её тренировать пламя чуть ли не двадцать четыре часа в сутки. Так как её уровень, как он выражался, шатался между Тсуной и полной безысходностью. Вызывать Франческо Аделина могла первое время только один раз в трое суток, но вскоре смогла похвастаться успехом раз в сутки. Но всё, что с ней делали мыслимое и немыслимое, оказалось цветочками, ведь однажды Аделина проснулась от того, что в лицо ей бил сильный поток дождя, а уже привычный пол заменяла обочина у богом забытой трассы. Гнев, которой тогда испытывала Аделина, наверное, даже не был знаком Боссу Варии. Репетитор-садист опоил её во время ужина, хотя к вопросу своего питания каждый относился щепетильно, в страхе оказаться отравленным. И когда этот подлец успел подсыпать ей снотворное, Аделина только могла гадать. Но итог оказался таковым, что она сидела под ночным грозовым небом в своих привычных шмотках и цыганской юбке, да спортивной куртке, в карманах которой нашла пистолет с одной пулей и записку, гласящую: «Настоящий киллер должен уметь выживать в любых условиях. А также безупречно ориентироваться на чужой местности». Санторо, пока брела до ближайшего населённого пункта, долго гадала: Реборн оставил ей пулю для мотивации, чтобы потом она смогла ею его пристрелить, или оставил ей, чтобы в час безысходности она могла застрелиться. Как назло ни одна попутка не остановилась, точно по вселенскому сговору. Оказалось, что ближайшим городом был Оската, о существовании которого Санторо не знала, находящийся за сотни километров от Рима. Первое время Аделина выживала, гадая на улицах, за цыганку её приняли быстро, да и гадать она, оказывается, действительно умела не только по руке, но и по лицам простофиль, которые жаждут услышать то, что хотят. Поспала первое время на улице, а собрав нужное количество денег, устроилась в местное кабаре, где ей сдали на две недели комнату. Хозяйке она рассказала душещипательную историю, как она отстала от табора, не имея в кармане ни гроша, и теперь брошенная на произвол судьбы, вынуждена заботиться о себе сама. Санторо настолько вжилась в роль, что будучи неприхотливой к окружающей обстановке, даже была готова остаться жить под личиной мадам Анья, работая барменом. Но злость на Реборна и припасённая для него пуля заставила на собранные за две недели деньги заплатить одному из остановившихся дальнобойщиков, направляющегося в Рим. Когда Аделина вернулась в дом садиста, квартира пустовала. А по возвращении хозяина Санторо без церемоний приветственно выстрелила, Реборн спокойно увернулся, но пуля успела оцарапать щеку, оставив кровавый след. Дотронувшись до ранения, Реборн с садистко-коварной улыбкой посмотрел на оставленное клеймо на стене от первого осознанного выстрела с целью убить человека. — Вот мы и преодолели первый барьер перед намерением убийства, — подвёл итог репетитор. — Ты ведь в курсе, что меня могли сто раз изнасиловать, убить, продать на органы и в рабство? — заверещала Санторо, размахивая оружием. — Я оставил тебе целую одну пулю, что ещё нужно профессионалу для счастья? — пожав плечами, оскорбительно возмутился итальянец.***
Ад у нас в голове. И свой ад я переживаю, каждый раз закрывая глаза. А открывая, не могу выбраться уже обратно. Аделина всегда предпочитала выдумку реальности. Но фантазия в отместку за то, что Санторо пренебрегла ею в последнее время, решила сыграть с ней дурную шутку, превратив её сны в нескончаемые кошмары. Исполинские кроны деревьев тянулись к тревожно-нависшему иссиня-фиолетовому небу. И лишь одна тропа, ведущая вперёд, истоптанная, усеянная разбитыми осколками с кровавыми подтеками, будто кто-то бил зеркало кулаками, или жевал стекло, выплёвывая по стёклышку. Серая дымка тумана скользила по босым ногам, ни разу не поранившимся за время далёкой прогулки, приведшей к раскрытым настежь воротам. Скромный особняк, где её отравили и сожгли. Откуда её зачем-то вырвали из лап смерти. Мебель, покрытая теперь не пылью, а копотью. Пепел витал в воздухе, мерцая в пробивающихся алых лучах закатного солнца из-за разбитых окон. Пепел застыл, как и время в комнате. Санторо пробиралась по сожжённому полу, усеянному угольно-чёрной спиралью, ведущей к лежащему по центру телу. Там, где лежало её тело. Но эта фигура была намного меньше, худее, такая миниатюрная словно куколка. Аделина преклонила колено, отбросив упавшие на лицо девочки чёрные густые пряди, обнажив умиротворённое бледное лицо, испачканное в крови. Кровавые подтеки испачкали сухие пухлые губы, почерневшая корка засохла над выразительной бровью. Смеженные веки дрогнули, обнажая яркие винно-карие глаза, такие тёплые и знакомо пронзительные, что Аделина невольно залюбовалась. Девочка моргала, не двигаясь, такая маленькая и изящная, будто механизм куклы. Но её губы дрогнули в болезненной улыбке. — Мамочка, ты пришла. — Что? — прошептала Лина, вздрогнув. Нет. Это не может быть правдой, но глаза, брови, даже черты лица, всё так и кричала о сходстве с Занзасом. Ребёнок попытался подняться, но рухнул обратно на неестественно вывернутые руки. Все её конечности были изогнуты, будто кости переломали и вывернули на девяносто градусов. Аделина открыла уста, прижав к ним дрожащую руку, подавив болезненный стон. Она заломила пальцы, замотав головой, пока девочка, будто вовсе и не чувствуя боли, тянулась к ней. — Боже, кто с тобой это сделал? — слёзы капали на бледное детское личико. Санторо подняла девочку, прижав к себе, и на шатающихся ногах направилась прочь из дома-могилы. — Они сломали меня всю, когда вытаскивали из тебя. Я не хотела. Аделина вышла из дома, не в силах опустить взгляд на ребёнка, смотря лишь на единственную тропу, уводящую в чащу леса. Слёзы застилали обзор, а тяжесть на руках всё норовила рухнуть на колени. — Мамочка, почему ты не спасла меня? Аделина зажмурила глаза, из груди вырвался болезненный всхлип. И продолжая ронять слёзы, она посмотрела на выгнутое тело ребёнка, что чистым невинным любящим взглядом смотрел только на мать. — Потому что я не знала о тебе, — в оправдание хрипло прошептала Лина, не отрываясь от лица дочки. — Почему ты не знала обо мне? Лина опустила лицо, зарыдав навзрыд. Ей нечего было сказать в оправдание своей глупости. Она едва не споткнулась о камень, но боясь уронить и так искалеченное тело, заставила себя из последних сил сохранить равновесие, тяжело дыша, когда пот и слёзы смешались в один поток, она смотрела лишь в темноту, куда вела дорога. Неизведанность, полная страха, камни под ногами, тернии, поджидающие на каждом углу, трясина, норовящая утащить за собой в омут. Аделина ощущала стекающую по лицу кровь от хлещущих ветвей, но продолжала нести девочку, не мигающим взглядом наблюдающую за ней. — Мамочка, — вновь окликнула девочка, а когда Лина вновь взглянула на неё, спросила ласковым, но боящимся голосом: — А где папочка? Лина качала головой, безмолвно моля не спрашивать о том, о чём сама спрашивает себя изо дня. — Он меня не любит? Почему его здесь нет? Мне страшно. — Ну что ты такое говоришь, Занзас просто занят, на нём целая Вария. — Я ему такая не нужна? — Какая такая? — со страхом спросила Лина, почувствовав, что дороги дальше нет. — Мёртвая. Лина нервно рассмеялась, плача сквозь смех. Мёртвая. Девочка не дышала всё это время, холодная и липкая от крови, заляпавшей все руки. Она лишь моргала, смотря на Санторо. А Аделина, наконец, отняв глаза от ребенка, наткнулась на кладбище, с одним лишь единственным надгробием и пустым гробом, установленным в землю. На тёмном надгробии выгравировано «Алиса Скариани». И вместо даты рождения и смерти — «Нерожденная, но уже мёртвая». — Нет! — Аделина прижала девочку к себе. Но та застыла в летаргический неподвижности с закрытыми веками и мертвецки-синей бледнотой. Руки ломились от тяжести, скоро они онемеют и уронят свою ношу. Лина пыталась осмотреться, куда можно пристроить тело ребёнка, но внизу под ногами ожидала лишь тьма. — Нет. Единственный, ожидающее ложе — пустой гроб. — Нет, пожалуйста, я не могу положить тебя в гроб. Но руки немели с каждым вздохом. Аделина валилась с ног, не в силах нести ребёнка, ставшего слишком непосильной ношей. Санторо упала на гроб, упрямо не желая выпускать дочь, но та заваливалась в ложе вечного сна, что будто трясина засасывала внутрь. Громко рыдая, Лина расцепила полностью отказавшие руки. И ребёнок враскорячку остался в гробу, медленно тлея и разлагаясь на глазах. Лина цеплялась за гниющие скрученные руки, пытаясь вытащить дочь. Но время оказалось беспощадным, обратив не рождённый плод в пепел. Пепел оседал на губах лежащей на земле женщины, держащейся за пустой гроб в чаще леса, усеянной могилками, на чьих надгробиях появлялись именам всех: её отца, тётки, сестёр и брата… Всех, кроме неё самой. Аделину разбудил собственный истошный вопль. Горло царапали невидимые пробравшиеся внутрь когти, она задыхалась от собственного крика, не в силах остановить его, пока не начал садиться голос. Резко подавшись вперёд, она села, схватившись за голову, сотрясаясь всем телом, беззвучно плача, сил кричать больше не было. Перед глазами всё ещё стояло разлагающееся тело ребёнка. К ней словно только сейчас пришло осознание всего произошедшего. Совесть решила дать небольшую передышку, чтобы потом окатить ушатом холодной воды. Аделина замерла, когда тёплые руки скользнули по её ладоням, закрывающим лицо, грубые, немного шершавые, но в то же время успокаивающие. Она боялась отнять руки от лица, ведь вдруг сон продолжается, а крепкие объятья, что заключили её в свой спасительный плен — такая же насмешка подсознания. Они не проронили ни слова, сидя на полу в неудобных позах: Аделина — сгорбившись, уже не чувствуя собственных затекших ног, и Реборн — крепко прижимающий к себе, нежно гладя по спутавшейся красной гриве. Медленно Аделина отняла руки от лица, обняв киллера, вцепившись ногтями в обнажённую спину и уткнувшись лбом в подставленное плечо. — Я убила её, — прохрипела она с порывом самобичевания и ненависти, сжавшись всем нутром, будто пытаясь задушить себя собственными словами. — Я убила свою дочь. Своей глупостью и никчёмностью. Своей самонадеянностью. Это я её убила!!! Крик рассёк тишину, где не было места даже доносящейся ночной жизни за окном. — Её убил Фредерико Альерти. — Голос, точно остро наточенный нож, резанул вдоль сердца, пробрался под кожу, разрезая вдоль и поперёк каждую вену и артерию. Аделина будто только сейчас проснулась, наконец, ощутив, что впивается в спину киллера и прижимается к его телу, скрипя стиснутыми зубами. Реборн, последний раз проведя по загривку, щекочуще пройдясь по шее, наклонил Аделину так, чтобы губы едва касались её ушка, шепча дьяволом, голос которого доносится из-за левого плеча. — Фредерико Альерти. Киллер должен помнить имя и лицо своего объекта, до тех пор, пока не зачеркнёт его фото красным крестом. Короткий сухой поцелуй на шее, и руки выпустили из своего плена, позволяя убаюканную этим заклятием Аделину вновь упасть на влажную от пота подушку. Веки налились свинцом, заколдованная, с тяжёлым камнем, но легкой душой, где бушевала нестерпимая решимость и обуревающая ярость, Санторо засыпала, повторяя про себя мантру. Имя её первого заказа. Личного. Последняя запоздалая слеза скатилась по щеке, и ласковая рука контрольно стерла оставшийся влажный след. «Я перечеркну его лицо красным крестом. Но только ножом».