Мы в каплях будем жить

The National – Anyone's Ghost

Улыбаться. Всегда нужно улыбаться – как бы плохо не было. Улыбка – твое все. Ты должна скрывать ото всех свои проблемы, своих демонов, свои ошибки. Ты должна блистать, должна показывать всем свое превосходство, свою идеальную жизнь. Широкая улыбка. Счастливая улыбка. Улыбка «вы никогда не узнаете, что происходит у меня внутри». Давать слабину – предавать себя. Лидия предала себя, и теперь она здесь. Лидия однажды забыла улыбнуться, и ее раскрыли, увидели то, что она так долго и тщательно скрывала от окружающих. Всего лишь один промах, одна маленькая ошибка – ее репутация разлетелась вдребезги, и собрать уже невозможно – она пыталась. Одно слово, всего несколько неправильно-сложенных букв и от нее отвернулись, ее забыли, ее записали в изгои. Сумасшедшая. Лидия исправляет ошибки прошлого. Ведет себя достойно. Здесь Среди действительно сумасшедших, среди настоящих психов, которые играют пальцами со своей собственной слюней и слюней соседа – она ведет себя достойно. Улыбка, спокойствие и – самое главное – безразличие ко всему. Ее не бросает в панику от постоянных ночных завываний своей соседки, она не сбегает с воплями к телефону и не молит родителей забрать ее отсюда, когда видит крысу в столовой. Лидия провожает ее глазами и смело зачерпывает ложку горохового супа. Ничто ее не сломает. Уже нет. Лидия находит утешение в Стайлзе. Точнее, свою эгоистическую точку. Она говорит с ним, она слушает его, она смотрит на него и внушает: «Посмотри, вот это – человек, потерявший обоюдную нить с реальным миром. Этот человек – болен. Не ты. Он» Стайлз пугал ее. С самого начала – с первых слов. Она чувствовала панику, когда он находился рядом, но создавала для себя новый уровень «не подавай виду». И у нее прекрасно выходит. Спокойная, собранная, не испуганная. А затем. Он показался ей на секунду – всего лишь на маленькую секундочку – нормальным, приятным парнем, с которым у нее начали выходить вполне милые беседы, обо всем и ни о чем. Он приходит к ней, ищет ее, а она не желает его отталкивать. Ей интересно. Что будет дальше, что с ним будет дальше. Страх начал потихоньку уходить, взамен поселялась уверенность, что он не обидит ее, не сделает с ней то, что он делал с другими. Ее эгоизм не знает границ – даже в этом месте, Лидия видит себя «особенной» и той, кому не причинят вред. Только не ей. Стайлз ничем не занимается. Не читает, не слушает музыку, которую позволяют держать некоторым пациентам, чтобы успокоить себя. Стайлз не смотрит общий телевизор – Лидия наблюдала за ним. Он склоняется по коридорам, сидит в своем излюбленном кресле и приходит в бешенство, когда видит, что кресло занял кто-то другой. Однажды Лидия обнаглела и сама же села в его кресло, разложив свои записи и пометки. Она с маленьким беспокойством ждала его появления в общей гостиной и почти растеряла все самообладание, когда он спокойно посмотрел на нее и просто сел рядом на пол, положив голову ей на колени. Лидия не контролировала себя в тот момент. И прикоснулась к нему. Запустила пальцы в его запутанные волосы и гладила, как потерянного котенка. Ведь он и, правда – потерян. Она знает о его панике к чужим прикосновениям и ждала, что он отскочит от нее, возьмет стул и, например, забьет ее до полусмерти. Вместо этого он резко поднял голову, уставившись в нее своими темными глазами, и минуту смотрел, не мигая. А затем положил голову обратно. Они просидели так около часа. На следующий день он снова не позволял ей прикасаться к нему. Лидия решает завести новый блокнот и писать туда о Стайлзе. Записывать его поведение. Ей нравится анализировать и запечатывать информацию в строчках. Иногда Стайлз пропадает и Лидия не может его найти. А иногда он сам ее ищет и забрасывает своими расспросами, объясняет ей его выдуманные теории и интересуется ее мнением. Он настолько взбалмошный, непредсказуемый и непонятный, что она могла бы просто списать это на его характер подростка, если бы они оба не лечились. Стайлз говорит: — Ты знаешь все обо мне, а я о тебе ничего. Это нечестно, — он хмурит брови и почти по-детски надувает губы. Лидии хочется закатать глаза, но ей приходится тратить все силы на попытку сдержать улыбку. — Ты знаешь мое имя. — Имя еще ни о чем не говорит. — На самом деле, — Лидия отодвигает от себя новую книгу и смотрит на Стайлза, стараясь игнорировать его постоянные нервные движения. Он не может сидеть спокойно – почти всегда дергается, играет пальцами или стучит ногой, раздражая ее, — имя может рассказать о человеке многое. — Первый раз, когда я услышал твое имя, мне пришло в голову слово «изысканность». — У меня изысканный вкус. — И еще «высокомерность». — Я высокомерная. — Хорошо, я разбираюсь в людях. Узнал о себе новое, — Стайлз начинает качаться на стуле, сложив руки в замок и криво улыбается, оглядывая всю гостиную. Его глаза не останавливаются ни на чем дольше пары секунд. — Какой смысл, ты все равно скоро это забудешь. Лидия закусывает губу, ругая себя. Грубо. Немного грубо. Но Стайлз просто качает головой, и она соглашается с ним. — Я не забываю наши разговоры. Помню все, до последнего жеста. Это так… странно. — Думаю, ты просто в меня влюблен, — Лидия задумчиво оглядывает Стайлза, внутреннее умиляясь с его забавной реакции. Его лицо – это тысяча эмоций. За секунду. Возможно, это выдержки его нарушенного состояния, но она не находит это чем-то плохим. Ей нравится такое богатство чувств. — Сам подумай, — улыбается она, поддаваясь вперед, — все вполне логично. — Да-а-а, — начинает он, через некоторое время своего неловкого молчания, — ты действительно очень высокомерная, Лидия. — Любовь или подростковое влечение, — начинает она, поучительным тоном, — способна вызывать у нас самые сильные эмоции, мы не можем их контролировать. Возможно, я вызываю у тебя такие эмоции, и оно просто перекрывает это твое… — Сумасшествие. Стайлз смотрит на нее, не мигая. Ей становится неловко от его взгляда, она чувствует, как под кожей пробегает ток и ее немного бросает в дрожь. Но он не выглядит расстроенным, поэтому она продолжает, пытаясь расслабленно улыбнуться. — Не это хотела сказать, — произносит она как можно мягче, — я пытаюсь докопаться до истины. — А если ее нет? — Истина есть всегда, Стайлз. Ничего не может быть бессмысленным. — Наверное, может, — его голос немного хрипит, он теряет к ней интерес и снова начинает бегать глазами по комнате, — я - бессмысленный. Ничего не знаю, кто я, с какой радости попал сюда и даже не помню внешности своих родителей. Большую часть своего времени я и не думаю о них. Вообще не знаю, о чем я думаю. Разве в этом есть смысл? Лидия молчит. Она теряет все слова в голове, все мысли. Стайлз впервые настолько откровенен с ней, впервые он начинает говорить о своих проблемах, позволяя ей видеть его таким уязвимым. Он выглядит настолько потерянным, что Лидия буквально физически пытается задушить в себе необъятное желание обнять его, прикоснуться. Дать ему понять, что он не совсем одинокий. Но это будет проявлением жалости. Лидия ненавидит жалость и не дает ее другим. — Знаешь, признание своей проблемы — уже почти ее решение. — Расскажи о себе? — в его тоне почти мольба, хоть он и дальше продолжает не смотреть на нее. — Я была популярной. — Где? — В своей школе. Все знали, кто я. Все пытались со мной подружиться, копировали мое поведение, красились как я и одевались. — Это плохо. — Почему же? Мне льстило такое обожание. Лидия не пытается скрываться. Не пытается делать из себя лучшего человека, чем она есть на самом деле. Ей хочется быть до больного – настоящей. Ведь Лидия так редко бывала настоящей. — А теперь? — А теперь я всего лишь пациент под номером 348, мне не позволяют держать в своей комнате косметику, и я не могу замазать тональником прыщик, а еда здесь такая, что еще немного и я заболею анорексией. — Почему тебя сюда бросили? Лидия выпускает скомканный воздух из легких. Набирает снова. Пережевывает. Глотает. — Я слышу голоса. — Ты слышишь голоса? Она не сдерживается и закатывает глаза. — Да, Стайлз, я слышу голоса. Он воспламенился интересом и теперь сам придвинулся к ней ближе. — А это типа как? Мол, они шепчут тебе всякие гадости о людях или рассказывают, что в мире происходит? А! Подожди! Или это что-то вроде лунатиков, которые выбрали тебя своим подопытным кроликом и теперь пытаются с твоей помощью внедриться на Землю, да? — Ты в курсе, что тебе 17 лет? — ее скептицизмом можно отравлять лошадей. — По-моему, я комиксы любил. — Оно заметно. Вот почему они психи – между ними нет никаких нормальных разговоров, все непонятное, аморальное и ужасное – они принимают спокойно и продолжают вести себя, как ни в чем не бывало. Никакого омерзения или желания уйти. Лидия боится, что с каждым разговором – они связываются все сильнее и сильнее. А ее шестое чувство подсказывает, что ничем хорошим это не кончится.