Мы в каплях будем жить

SOHN – Lights

— Знаешь, нам нужно вылечиться. — О, конечно, — Лидия насмешливо смотрит на Стайлза, — почему мы раньше не пришли к этому чудесному выводу? Давай. Закрой глаза и щелкни пальцами. Чувствуешь? Ты здоров. Стайлз смешно морщит нос и приоткрывает рот. — Ты сегодня слишком саркастична, Лидия. Это моя территория – я стану ревновать. — Просто глупости какие-то говорить. Нельзя оставить без комментария. — Погоди, — Стайлз качает головой, придвигаясь к ней ближе, - ты на самом деле считаешь, что больна? Веришь всем этим врачам и смешным людям, которые решили, что они что-то понимают? Лидия чувствует усталость, нарастающую боль в голове и дикое желание спрятаться от Стайлза и от его наивно-детских вопросов. Она почти обессилено падает на больничное покрывало, которое Стайлз принес в их садик. В садик темный и совсем не гостеприимный, но все же их. Лидия хочет дождь, а еще немного косметики, потому что смотреть на себя в зеркало с каждым днем становится все невыносимей. Таблетки, уколы, здешняя атмосфера – причиняют ее коже небывалый вред. Она выдыхает и перестает смотреть на Стайлза. — Со мной что-то не так. Я не хочу называть себя «больной», более того, я даже не считаю себя больной, но что-то здесь, — она указывает забинтованным пальцем на висок, — пошло не так. Как-то все иначе. — Это просто делает тебя уникальной. Стайлз сидит рядом - совсем-совсем рядом и Лидия чувствует исходящий от него холод. Она не может понять, он замерз или это какой-то другой холод. Такой холод, которому она не может дать нормальное объяснение, не может понять, почему так остро ощущает. Сегодня у него хорошее настроение и он (более-менее) спокойный. Лидия узнала, что ночью он вел себя шумно, кричал, пытался что-то разбить и поэтому ему сделали укол. Под «сделали укол» Лидия имеет в виду, что закрыли в одиночной палате и силой заставили выпить таблетки, который усыпляют мозг. Когда Лидия услышала это за завтраком, ее сердце немного откололось, и она побежала искать его. В самом деле – побежала. Только вот в психиатрической клинике никто не позволит спокойно слоняться по этажам. И она была закрыта в общей гостиной, сидя в любимом кресле Стайлза и пытаясь унять свой учащенный ритм сердца. А когда увидела его через пару часов – почти сломалась. Почти упала, и крик застрял в глотке, грозя расцарапать всё изнутри. Ей так захотелось подбежать к нему, обнять его и спрятать от всех – в буквальном смысле – от всех, чтобы никто не смог причинить ему вред. Лидия понимает, что он и сам может убить любого, но в тот момент он казался ей таким беззащитным, таким сломленным и побитым, что ей пришлось спрятать глаза, потому что правда в том, что Лидия Мартин – не плачет. Никогда. И не будет плакать из-за мальчишки с буйным душевным состоянием. — Уникальной меня делают мои рыжие волосы, - у нее откуда-то взялись силы на юмор, — веришь или нет, но это мой настоящий цвет. Маленькая гордость. — Думаешь, маленькая? — Хорошо, я всегда хвастаюсь своими волосами. — А я вот своими не очень. — Стайлз? — Лидия игнорирует головную боль и снова садиться, — могу я потрогать твои волосы? — Зачем? — рождается напряжение, и его глаза темнеют, Лидия чувствует, как он закрывается от нее. Снова. — Хочу, чтобы ты привык к моим прикосновениям. Я не сделаю тебе больно. — Почему ты хочешь прикасаться ко мне? — Ох, Стайлз, — Лидия закатывает глаза, — ты какой-то неправильный влюбленный подросток. Ты наоборот должен быть рад тому, что я хочу потрогать твои волосы, а ты вредничаешь и задаешь нелепые вопросы. — Мои вопросы всегда лепые. — Нет такого слова. — А я, что, не могу создать новое слово? — Не можешь, это абсурд. — Я первооткрыватель. — Ты меняешь тему. Думаешь, со мной это сработает? — Нет, просто я нашел тему забавней. — Господи, — она мотает головой и сдерживает улыбку, хочет казаться строгой и серьезной. — Хочешь называть меня так? — он ей подмигивает, и Лидия начинает посмеиваться. Она коротко засмеялась, но ей показалось, что это было какое-то глупое хихикание и ей становиться немного неприятно за себя. Она должна быть сдержанной и холодной. Ведь Господи, она раньше никогда не «хохотала». Никогда. Сколько парней рассказывали ей шутку и пытались добиться от нее хотя бы маленькой улыбки – она была скалой, а здесь и сейчас, в этой грязной больнице, в этом заброшенном саду, какой-то мальчик-немного-псих выводит ее из себя и она над этим смеется. Наверное, с ней точно не все в порядке. Стайлз слушает ее смех и тоже улыбается. — Хорошо, Лидия. Я хочу, чтобы ты потрогала мои волосы. Она на секунду замирает и смотрит на него, пытаясь найти в его глазах что-то опасное, какой-то подвох. Но там нет плохого, Лидия видит нежность и маленький кусочек доверия. Доверие – это сильно. Лидия боится его разорвать и не спешит поднимать руку. — Только предупреждаю, — начинает он нравоучительным тоном, — не дергать, не тянуть, не плести косички. — Плести косички? — она моргает. — Ну, да. Вы, девчонки, любите это. — Ты волосы свои видел? Какие косички, они же короткие. — Ну, знаешь ли. Мое дело предупредить, твое – слушаться. Она хочет начать спор на тему «я-не-буду-тебя-слушаться», но его глаза вдруг меняются, а ее губы пересыхают. Она поднимает левую руку – та, которая без бинтов, но со страшными шрамами – и медленно начинает подушечками пальцев подниматься от его запястий – вверх. Она прикасается легко, почти воздушно, толком и не ощущая гладкость его кожи. Лидия больше всего на свете не желает спугнуть его и делает все осторожно, внимательно следя за своими движениями. Стайлз начинает дрожать, когда она доходит до его ключиц и обводит указательным пальцем выступающую кость. Лидия не может объяснить ауру, которая витает между ними, но, кажется, они начинают переходить какую-то грань и лучше об этом пока не думать. Она знает, что он следит за ее движениями и внезапно начинает стыдиться своих изуродованных пальцев, хочется за это извиниться, но она упрямо продолжает идти вверх, потому что – кто знает – вдруг, следующего раза не будет. Мгновение прекрасно. Она легко прикасается к его пяти родинкам на шее – Стайлз закрывает глаза. Она обводит его мягкие губы – Стайлз выдыхает теплом ей на подушечки пальцев. Но прежде, чем она успевает прикоснуться к его волосам, Стайлз хватает ее за запястье, от чего она вздрагивает и немного пугается. Его руки – ледяные, а захват – сильный и, наверное, будут синяки. Ей нравятся синяки, но не нравится, что именно Стайлз ей их ставит. — Может быть, хватит на сегодня? — он хрипит, и его пронзительные глаза выжигают ее кожу. Она хочет улыбнуться, но губы застыли. — Но ты хочешь повторить? — она не может сдержаться. Он все еще держит ее руку, и она привыкает к маленькой боли. Весь Стайлз – это маленькая боль. — А ты искусительница, ха? — Нет, я даже не пыталась, — Стайлз выпускает из захвата ее руку и она хитро ему улыбается, — но если бы пыталась - ты не устоял бы, ха! — А вот если я начал, ты сразу бы упала. Дважды. Или нет! — Стайлз снова веселый. — Трижды! Их настроение меняется слишком быстро, Лидия не может контролировать себя и ситуацию – ей непривычно. Стайлза нельзя назвать типичным парнем, и она не может предугадать его действия или слова. Он слишком непостоянный и всегда удивляет. На самом деле – всегда удивляет. — Сегодня на ужин будет жаренная картошка. Лидия переворачивается на живот и открывает блокнот где-то на середине, вырисовывая в углу незамысловатые узоры. Держать ручку больно, до конца сжать пальцы нельзя, но Лидия делает усилия. Она не может перестать резать себя, но так же страшиться, что скоро не сможет рисовать. Когда Лидия рисует – она спасается. Стайлз следит за ее аккуратными движениями и наслаждается. — Ты очень талантливая. — Нет, это базовые рисунки. Даже ребенок так может. — Я не могу. — А ты пробовал? — Если попробую, все равно не получиться. Но можно тешить себя надеждой. — Что может быть хуже надежды? — Согласен. Я ведь надеялся, что сегодня будет на ужин говядина, а они дадут жаренную картошку. И, если серьезно, можно было бы к картошке дать говядину, но нет же. Зачем психам наедаться – им нужно быть слабыми. — Можешь съесть мою порцию. — Тебе нужно есть, ты слишком худая, — Стайлз ложится рядом с Лидией и щелкает пальцами. — Меня сюда специально отправили, чтобы я смогла влезть в новые джинсы. — Нужно быть кретином, чтобы поверить в это. — Нет, просто джинсы невероятно дорогие. Но не успевает Стайлз сказать что-то едкое, как их прерывают: — Лидия? Она вздрагивает и резко переворачивается, утыкаясь взглядом в одну из медсестер. Лидия не знает ее имени и никогда раньше ее не видела. Стайлз напрягается рядом с ней и трогает ее ладонь. Сам прикасается к ней. Их маленький мирок лопнул, в него влез посторонний. Лидия почему-то начинает ненавидеть ее за это. Не вовремя, слишком неудачно подобрано время для разговоров с дрянным доктором. — Доктор Аддерли желает с тобой поговорить, — медсестра улыбается, вроде бы очень мило и доброжелательно, но Лидия не может улыбнуться в ответ, ее сковывает подозрительность, — пройдем со мной. И не успевает Лидия дать ответ, как медсестра уже разворачивается и заходит внутрь больницы. — Хорошо, — она шепчет Стайлзу что-то вроде: «Не волнуйся. Встретимся в общей гостиной. Жди меня» и уходит. Она не разворачивается и оставляет его одного. Ей почему-то больно.