***
— Я помню Лукрецию, красивая темноволосая девушка. Рослая, впрочем, как все в вашей Академии. Застенчивая. Видел ее пару раз. В этом самом кабинете. Но отец не посвящал меня в подробности. 68-е игры, кажется, — в задумчивости проговорил доктор Гней. Он не стал говорить, что ему было известно, что Мэр, его отец, хотел сделать 18-летнюю Лукрецию своим личным телохранителем. И помощником. Потому, что помимо физической силы с семьей Уиллоу ее сближало крайне отрицательное восприятие Голодных игр. По капитолийским правилам и законам — опасное политическое преступление, караемое смертью. То была страшная тайна его семьи, а доказательства, коих было предостаточно, долгие годы тщательны скрывались от Кориолана Сноу. В Капитолии слишком хорошо понимали, что случится, если о ней узнает президент. Раньше времени. Кто-то должен будет умереть — либо Мэр Плавций, либо Президент Сноу. За первым стоял весь дистрикт два и гарнизон крепости горы Виксен, (другое название: «Орешек»), а за вторым — Капитолий и его военные силы. И это значило гражданскую войну. И начинать ее первым, как и его отцу, Гнею Уиллоу было, скажем прямо — страшно. — 66-е, — поправил его Брут и добавил, — Для меня то были самые тяжелые игры за всю мою жизнь. Он замолчал, мысленно он возвратился сейчас в тот год. Воспоминания так и захлестнули Брута. *** Девять лет назад. Май. За два дня до Жатвы 66-х Голодных игр. Кабинет Плавция Уиллоу. — Сэр, студентка Академии Лукреция Фиделио ждёт вас в приемной, — в тишине огромного кабинета прозвучал негромкий голос. Секретарь мэра, бывший миротворец, сильно хромавший на правую ногу, Пелазг, бесшумно появился в кабинете. Седой, величавый Плавций встал из-за стола и встретил вошедшую девушку стоя. Это происходило лишь в исключительных случаях. И было признаком, что данная ситуации чрезвычайная. Вошедшая в кабинет, стройная как лань, но сильная, как молодая тигрица, 18-летняя чемпионка, «Фаворит Жатвы», Лукреция Фиделио невероятно сильно робела. Это была ее природная склонность, которую ей невозможно было побороть. Робость перед сильными духом, старыми людьми. Ее отец был миротворец, за отличие по службе ему разрешили женится, но долгие пять с половиной лет он имел возможность навещать жену и маленькую Лу лишь дважды в год, а право воссоединиться с семьей он был должен был заслужить верной службой Капитолию. Так Лу выросла в горной деревушке. Ее воспитанием руководил ее дед, которому, когда она родилась, было 77 лет. В течении 40 лет он служил старшим егерем и рьяно охранял заповедные леса восточного части дистрикта 2. Характер у него был крутейший и, в какой-то степени, его унаследовала и Лукреция. — Мистер Уиллоу! — Лукреция в буквальном смысле стучала зубами. Плаций и бровью не повёл, он усадил ее и лично принес чайник и две чашки. Это было неслыханно, такой чести не удостаивался даже председатель Капитолийского Сената Тарквиний Ван Гук, у которого с Плавцией были почти приятельские отношения. (Примечание: Тарквиний — имя двух римских царей, автор подчеркивает, что Плавций Уиллоу занимал совершенно исключительное положение в Панеме). — Лукреция! Я хочу поздравить Вас, — при этих словах победившая «всухую» в смертельно опасном бою прежнего чемпиона Академии свирепого Магона, бесстрашная Лу Фиделио нервно сглотнула и ещё глубже спрятала сгоравшие от стыда глаза в чашке с чаем. (Примечание: Магон-младший брат великого полководца всех времён и народов, финикийца Ганнибала). Она не смела возразить легендарному Мэру второго, что обращения «Вы» она не достойна. Не могла спокойно воспринимать его, она терялась, когда Плавций так обращался к ней. Но воспитание Брута продиктовало ей незамедлительно взять себя в руки и она ответила: — Благодарю Вас, сэр, — Но глаза она так и не подняла. Не решилась. Она, после сражения с Магоном, как она сама считала, сильнейшим из ее спарринг-партнёров за всю ее жизнь. В конце жесточайшего, почти смертельного поединка, который останавливали дважды, в самом его начале — Брут, который опасался, что Магон забьет ее до смерти. А через тридцать минут — ректор Академии. Который принуждён был вмешаться, когда уже Лукреция сначала выбила из рук соперника меч, затем, серией сильнейших ударов своих кулаков (!!!) превратила лицо чемпиона в настоящий кровавый фарш. Но, так как победа была ей не засчитана, а правила запрещали ничейный исход, поединок был возобновлён. Лу была разъярена и закончила его страшной силы ударом с ноги в грудную клетку Магона, и его бездыханное тело выносили из зала на носилках. Он выжил, но остался калекой. Она же сама, вся залитая кровью Магона и собственной вперемешку, несмотря на серьезнейшие раны, нашла в себе силы не упасть, но стоять с гордо поднятой головой. Но без намёка на улыбку Чемпионки… Плавций прекрасно понимал, что она чувствует. Но он должен был завершить им задуманное. — Мисс Лукреция, моё предложение неизменно. Вы станете моим ближайшим сотрудником и будете жить в этом доме. Отказ не принимается, — обманчиво мягко, а на самом деле, твёрдо, сказал мэр. И добавил, — Голодные игры потеряют Фаворита этого года. — Я не смею, сэр! Стать вашим телохранителем, — слишком твёрдо для себя самой ответила Лу и удовлетвоенный Плавций подумал: «Вот это да! Какая сила? Она не такая, как все? Боится сказать мне «Нет», но и «да» не скажет, но ее согласие мне необходимо. Ненавижу такие моменты.». — Есть две причины, которые дают мне право настоять, мисс Лукреция! — Прочтите вот это, — и Плавций дал Лукреции листок с печатью ведомства, которое вселяло страх и ужас в каждого жителя Капитолия. Супрефектура. Тайная политическая полиция. Ведомство пыток. Он внимательно смотрел, как юная 18-летняя девушка взяла в руки сведения о собственной неблагонадежности. Практически смертный приговор. Почти. Потому, что Лу жила в дистрикте два и компетенция Капитолия и лично Кориолана Сноу имела предел и имя этому пределу было: Плавций Уиллоу. Он внимательно смотрел, как Лу читала сообщение о том, что за последние пол-года собраны несколько доказательств тому, что она — потенциальный враг Государства. Опасный враг. И всё потому, что она в душе ненавидела Капитолий потому, что он проводил каждый год Голодные игры. Ненависть к которым последний год она уже скрывала слишком небрежно, с громадным трудом пересиливая себя! «Невероятно! Кто ты, девочка? Никто не способен не выказать ни единой эмоции, показывающей слабость. В такой страшной ситуации». Глаза старого мэра, в год 37-х игр почти единолично расчистившего Кориолану Сноу путь к власти. Бывшего офицера столичной Супрефектуры. Но после этого, правда, порвавшего практически все связи с тайной полиции. Почти. Глаза старого Плавция сияли. На Плавция смотрели грустные, но невероятно бесстрашные глаза юной Лу. Она готова была к смерти. И не страшилась никаких пыток. Она ни о чём не жалела!!! Но всё же она дико изумилась, когда Плавций чиркнул спичку и сжег прочтенный ею только что страшный документ. — Ты ничего не читала! — строгим голосом, после некоторой паузы (Железный Плавций не смог быстро прийти в себя после этой сцены) произнёс мэр и добавил. В назидание.— И пусть вам будет стыдно за вашу беспечность! Лу молчала, испытание, посланное ей свыше, по-прежнему, она переносила подобно стали, которою испытывают перекалением. Она, конечно, заметила, что Он назвал ее на «Ты». Но она не знала, что лишь члены семьи с момента рождения и до похорон именуются им так. И никто кроме. Никогда. Но она ошиблась, дерзновенно предположив, что ее неприятности закончились. Старик дал ей прийти в себя, к тому же, у всегда умеренного в пище, Плавция, внезапно разыгрался сильный аппетит, в кабинет принесли несколько блюд, прибывших непосредственно из Капитолия. Из дворца правосудия, где кухня славилась изысканностью на весь второй. Подкрепившись, мэр продолжил, а Лу чувствовала, что это не конец, но с юности бывшим проницательным, Плавций, не уловил нотки тревоги в её жестах и том, как она ела. На самом деле, Лу было очень страшно. — Я не могу позволить вам вызваться на Жатве и по другой, очень веской причине, — мягко начал мэр. Лу буквально вперила в глаза этого невероятно властного человека свои синие глаза, её брови еле заметно дрогнули. Один раз, после чего она услышала: — Ваша бабушка, Фрейя Фиделио три дня назад умерла. (Примечание: у автора особое отношение к древне-скандинавской мифологии. С. Коллинз нигде не упоминает, что в дистрикте два женщины носили имена богов из Асгарда. Тут автор оригинален. Он полагает, что имена асов и ванов больше подходят его суровым жителям, горцам, живущим в краю высочайших гор в Панеме. Это мнение автор никому не навязывает. Но твёрдо его придерживается. Фрейя — одна их его любимейших богинь). И из глаз этой непостяжимо сильной 18-летней девчонки выкатилась одна единственная слеза. Горькая, как вся ее жизнь. Ночь перед Жатвой 66-х игр. 5.52 утра. POV Лукреции Фиделио *** «Луна так и не появилась. Безлунная ночь. Я вообще не могу успокоиться. Эна была права, Фаворит не сможет сомкнуть глаз в последнюю ночь. К тому же я — единственный Фаворит Жатвы. Магону повезёт, если он вообще сможет ходить. Да, он высокомерный сукин сын был невежлив по отношению ко мне. Но разве он заслужил? Разве это справедливо? Нет ответа!!! Лукреция, ты опять позволила этому случиться. Хотя всё во мне кричало: «Не надо! Просто дай наглецу сдачи. Не давай ему себя жестоко бить! Ты же знаешь, что тогда будет! Но я сама хотела этого!!! И я позволила ему напасть первым, первому пролить мою кровь, он трижды ранил меня своим мечом. Он избивал меня, но в его глазах я прочитала непонимание. И тревогу. Магон же не дурак! И вот тогда я почувствовала его. Вкус смерти. И опять ничто уже не могло меня остановить. ОН вновь овладел мною. Я почувствовала наслаждение. Почему? Да потому, что ко мне пришло ОНО. Долгожданное чувство боли. Кровь, она же так и хлестала. Магон умеет причинять девчонкам боль. Вернее, раньше умел. Боль, я же пьянею от боли. Это выше меня! Мне почти не возможно испытать ее. Но так хочется. Это ни с чем не сравнится. Наслаждение. Наслаждение болью. Мурашки побежали по позвоночнику. Тело помнит. И хочет испытать ЭТО вновь. Ну. нет. Хватит. Довольно. Я больше этого не допущу!!! И наконец. Проклятый гнев, я так и не научилась полностью им управлять. Я — плохая ученица, ну почему Учитель предпочёл меня? Я научилась побеждать. Я знаю, как победить сильнейшего противника. Но разве этого достаточно? Драться, защищаясь, это одно, но нападать самой??? Лукреция Фиделио! Я ненавижу тебя! Ты — изменница! Каждый раз потом я чувствую нечеловеческую боль. Это не моя боль, но она выворачивает меня наизнанку! Это боль тех, кого я била в полную силу. Кто никогда не забудет моё имя. Кто останутся калеками на всю оставшуюся жизнь. По твоей милости, Лукреция Фиделио! Ты предаешь не Капитолий, пропади он пропадом, но ты, Лукреция, изменяешь себе самой! Лу, ты катишься в пропасть! Мой гнев рождает ненависть, я люто ненавижу, того, кто меня обидел или задел грубым словом кого из девчонок. Косо посмотрел или жестоко подшутил. И мне хочется его убить. Или искалечить. И всегда ОН побеждает. Гнев. Моя ярость и моё отчаяние. Как только я начинаю чувствовать боль, я схожу с ума, слетаю с катушек. Это же наслаждение, боль! Но почему так? Почему я не могу научиться достигать боли, не покалечив и не желая умертвить кого-то из парней! Девчонки в Академии, все как одна, не сражаются со мной. Они боятся, но, может, дело в том, что девчонки чувствуют то, что чувствую я? Жажду боли. Жажду унижения. Жажду смерти. И не дают мне повода! Ведь всегда происходит одно, сначала я даю в полную силу себя бить, я даю парням внусить моей крови, а затем, когда они помогают мне обрести ее. Наконец. Боль. Я пьянею от нее и тогда я калечу парней, они слабее меня. Ты ненавидишь Капитолий за то, что он не видит беспредельную боль в глазах слишком маленьких и слишком слабых детей перед смертью. Или когда они страдают от голода, жажды или от ран. Я испытываю в эти моменты глубокое и очень сильное чувство. Фиди называет его «дискомфорт». Оно противоположно чувству боли. Но оно угнетает и лишает желание жить сильнее всего, что я знаю. Из-за него я впервые в жизни узнала, что такое слёзы. Я никогда не плакала в детстве. Терпела, это ещё так огорчало бабушку. Поэтому я ненавижу Капитолий, который придумал Голодные Игры? Но моя ярость, она же сжигает меня изнутри. Ну, вот опять я засадила в ладонь занозу. Так хочется сделать себе больно! Но всё дело в том, что я не чувствую ее нисколечки. Мне не больно. Дедушка говорил, что это особый дар, но он может свести человека с ума. Очень опасный. Выдержать его и не сломаться, это мучительно трудно, говорил дедушка. И, кажется, я начинаю понимать… Довольно! Лу, завтра ты просто выйдешь и откажешься. Пусть любая из девчонок идёт на игры. Я дала согласие Плавцию Уиллоу! Лишь надежда, что это станет спасением, даёт мне силы. Дистрикт не допустит полной сироте пойти добровольцем на Голодные игры.***
Утро дня Жатвы. Одиннадцать часов. — Лу! У тебя вообще стыд есть? Да, ты — Герой и Избранница, Фаворит Жатвы, но спать так долго, имей совесть! — Энобария было разгневана. Ей, Победительнице, пришлось лично идти и будить Лукрецию. Но приказ ректора — есть приказ ректора. — Я что, заснула? Не может быть. — Лукреция была очень бледная и была немного не в себе. Рассеяна. Этого ещё никогда не случалось. — Ещё чуть-чуть и ты опаздаешь на Жатву! Вот все удивятся. Мисс Лу Фиделио, подъём! — но Энобария не осмелилась схватить ее за шкирку и стащить с непривычно мягкой для Академии кровати силой: кому захочется стать Победительницей-калекой. Зачем становится второй после Фиди? — Либо Лу, либо «Мисс Фиделио». И никак иначе, Дорогая. А как жутко есть хочется? Сколько времени, а? — Лу проснулась и находилась, похоже, в прескверном настроении. Энобария была дочерью Агриппы, уроженца второго, который сделал головокружительную карьеру в корпусе миротворцев Панема. Генерал в 38 лет! Выдающийся военный инженер он спроэктировал и построил Главный оборонительный рубеж Капитолия. Его слава была громкой. По наследству она досталась и его единственной дочери. Каким-то невероятнейшим образом, Эне удалось добиться разрешения обоих родителей и в тринадцать лет не по годам умная и коварная, прекрасно физически развитая девочка, сумев понравиться ректору и вопреки всем правилам, просто-таки, «пролезла» в Академию. Но что гораздо более важно, она понравилась Бруту. Во всех смыслах. Высокое положение ее отца дало давало ментору огромные деньги и спонсоров, что было крайне полезно для всех его девчонок. Как-то раз прилюдно ректор назвал девочку «Дорогая Энобария!», что намертво к ней приклеилось. Поначалу, она дико злилась и каждый раз учиняла побоище, но постепенно привыкла. — Так позвоните в колокольчик, мисс Фиделио! Забыла привилегию Фаворита? Завтрак в постель тебя принесёт самый младший по возрасту мальчик. — без издевательской нотки в голосе сказала Лу Энобария, это было признаком глубокого уважения с ее стороны. И, действительно, Лу взяла в руки стоявший на столике у ее кровати серебрянный колокольчик, позвонила, и тотчас 7-летний студент младшего курса принес ей завтрак. Роскошный, ведь Фавориту Жатвы и Герою дня для будущей Победы и стяжания славы для второго дистрикта необходимо было хорошо подкрепиться. Такова была традиция. Ее зовёл сам Ромул. Великий Боец. Основатель Академии. *** Основные события перед 75-ми Голодными играми. — 66-е игры стали причиной того что у меня выпали все волосы, но я ни о чем не жалею. Лукреция не просто была «Фаворитом Жатвы». Более того. В 18 лет была самой подготовленной девушкой-добровольцем. Лайм, может быть, в год 55-х игр могла с ней сравниться. Однако, нехорошее предчувствие в тот год было и у нее и у меня. Я прямо сказал Лу об этом и она ответила мне, что постарается вернуться с Арены живой. Не победителем, она сказала мне, а именно живой, я отлично это помню. Антонин в том году по жребию уходил на игры и Лу не могла не пойти вместе с ним, — Брут наморщил лоб и его лицо отражало то, что ментор в своих мыслях был именно там, на 66-х Голодных играх, — Они дружили с девяти лет. Лу Фиделио, Антонин Томлинсон и Гай Фэйрчайльд. Он погиб на следующих, 67-х играх, — Брут поднял глаза на Энобарию, которая ловила каждое его слово и в его взгляде Гней четко увидел нежность и Гней подумал про себя: «Так это правда, он ее любит. Ментор и его первая ученица, два победителя…» Гней внимал рассказу ментора, Энобария молчала и не отрываясь смотрела на него. А доктор наблюдал… *** За Тринадцать лет до основных событий. Тур Победителя 62-х Голодных игр Блеска Стайнера Брут очень не хотел идти на площадь. Во-первых, у него сильно болел зуб, а времени его вылечить никак не находилось. А во-вторых, у Брута чесались руки свернуть шею юному Победителю. *** Блеск Стайнер, статный красавец 17,5 лет от роду, круглый сирота, вместе с сестрой Кашмирой с трёх лет жил в Академии первого дистрикта. Её основал Победитель 12-х Голодных игр и недосягаемая мечта каждой девушки в Капитолии и в первом дистрикте. Красивый как бог и коварный, как Ехидна, Гермес. Практически одновременно во втором, победивший годом позже Гермеса, не имея вообще никакого оружия, сын кузнеца Ромул также основал Академию. Сами Гермес и Ромул дружили многие годы, а вот основанные ими Академии соперничали, подчас жесточайшим образом, помня смертельные обиды десятилетиями. Блеск к 15-ти годам блестяще владел искусством владения холодным оружием. В первую очередь мечом и боевым топором. С пятнадцати лет Блеск пользовался бешенным спросом у женской части дистрикта один задолго до Голодных игр. Причём соблазненный им замужних женщин был раз в десять больше, чем девиц. За ним тянулся длиннейший скандальный шлейф, он славился на весь дистрикт невероятной сексуальностью, недели не проходило без кровавой драки с каким-нибудь богачем, у которого на голове внезапно выросли ветвистые рога. Желающих его убить всегда находилось предостаточно, но, что замечательнее всего, он всегда выходил сухим из воды. Т.е. оставался в живых. Потому, что он не просто соблазнял женщин, все женщины, которые на своем жизненном пути встречали этого юношу, красивого как полубог, любили его как в последний раз и именно женщины неоднократьно спасали Блеска от смерти. Часто погибая сами. Вот только чувство благодарности было ему неведомо. Природа наделила его мужской харизмой невероятной силы, но она же лишила Блеска сердца. Было ли у «отцов дистрикта» желание отправить его на Арену на верную смерть. Не вопрос, но вот только кто мог поручиться, что он не победит там? Блеск был первым в Академии на протяжении трех лет и отцы дистрикта вместо того, чтобы понудить Академию побыстрее отправить его на Голодные игры, напротив настоятельно рекомендовали не делать это. А на следующий год Блеску должно было исполниться восемнадцать… Но тут вмешался слепой случай: «легенда первого» попался на глаза приехавшему в дистрикт за покупками главному распорядителю Аристотелю Роликовски и тот употребил всё свое красноречие и всю свою власть, чтобы именно Блеск попал на 62-е Голодные игры: (Автор наделил предшественника Сенеки Крейна именем величайшего из философов Древней Греции, Эллады. Аристотеля. Он был учителем царя Македонии и величайшего завоевателя Запада, Александра, прозванного Великим. В то время, как воспитателем императора Нерона был Сенека, Луций Анней Сенека). — Какой прекрасный юноша. И какой жестокий! Капитолий озолотит первый дистрикт. Я обещаю! — сказал он, а глава миротворцев первого, капитолиец Аттал, сам пострадавший от Блеска, причем дважды, он соблазнил сначала его жену, а потом ее младшую незамужнюю сестру, проворчал угрюмо себе под нос: (Автору приглянулось имя рода царей Пергамского царства, Атталидов. Это территория нынешней Турции и он наделил им главу миротворцев первого дистрикта). — Если он победит, Капитолий взвоет. А этому краснорожему борову (Аристотель был очень тучен и постоянно открашивал свое бледное от природы лицо в ярко красный цвет и брил волосы наголо и действительно немного смахивал на огромную свинью)снимут башку и поделом. В тот год Энобария наслаждалась своей Победой, а на Голодные игры пошла Норма Джинн, на год ее младше и на год старше красавца Блеска. Это было угрюмая и чуравшая общения девушка. Она дружила немного с Лукрецией. Немного, потому, что всегда была сама по себе. В совершенстве стреляла из лука, у нее был очень зоркий глаз, с легкостью с пятидесяти шагов она попадала в монету. Но не только это. Она хорошо дралась, несколько раз одерживала победу над студентами-одногодками. Прилично владела мечом. А ещё Норма долгие десять лет старалась доказать Учителю, т.е. Брута, что она годна хоть на что-то, кроме как на звание «второй» после «первой». (Примечание: автор в некотором замешательстве, ведь Норма Джин Бейкер — настоящее имя знаменитой американской кинодивы и секс-символа Мэрилин Монро. Попробуй объясни, какие тут могут возникнуть аналогии. Даже не знаю). А может быть, просто Брут Саммерс начал понимать к десятому году менторства, отчего ментор Серторий, полный сил Победитель, умер от разрыва сердца в неполные 47 лет. Энобария училась только четыре года и слишком многие в Капитолии были кровно заинтересованы, чтобы именно она победила, слишком уж заметным было положение ее отца. Генерал Гардинер — командующий резервными войсками Панема. Но другие его «девчонки» были бедны и незнамениты и с каждым годом переживать их жуткую смерть на Арене Бруту становилось всё труднее. Вот почему Брут заоблачно завышал требования в «своим девчонкам», чтобы отбить у них желание претендовать на звание первой ученицы и Фаворита Жатвы, который давал монопольное право выкрикнуть на своей последней Жатве: — Есть Доброволец! Трёх девчонок Брут «срубил», на пути к чемпионству они сломались, такие недостяжимые требования ставил Брут. Они остались «третьими» и «четвертыми» и на Жатве вынуждены были промолчать и пошли (и погибли там) другие студенты и студентки Академии. Но Норма Джинн оказалась невероятно упрямой. Она не обладала свирепостью и интеллектом Энобарии, не была сильна нечеловеческой стойкостью, как Лукреция, но она всё-таки получила право вызваться в год своего восемнадцатилетия. — Никому не верь на Арене. Особенно парню из первого. Он просто смазливый, но безжалостный и жестокий убийца. Застрели его из лука, не дожидаясь 10-го дня игр. Нашему тоже слишком не доверяй, помни, Победитель только один. — инструктировал уже в тренировочном центре Норму Брут. — Да знаю я, Учитель. Но в союзе всё-таки уцелеть проще, — отвечала ему Лучница. — Не факт. Вспомни, в прошлом году на Эну попытались напасть ночью и ей чудом удалось бежать от бывших союзников. Спину никогда не подставляй, девочка! — Обещай мне это. — Конечно, Учитель, — искренно пообещала ментору девочка-стрелок, девушка замечательный боец. Но никогда не имевшая не друзей и не знавшая, что такое любовь. На Арене она действовала именно так, как сказал ей Брут, вступив в союз добровольцев, она ни с кем не сближалась и проявляла осмотрительность. Поэтому Блеск и старался не вызвать у нее малейшего подозрения. А ведь он именно Норму считал самой сильной соперницей. Не парней из второго и двенадцатого дистриктов. Чемпиона в метании копья и уличного бойца из «Шлака», набравшего девять баллов. Не девушку из восьмого, набравшую семь баллов и умевшую передвигаться бесшумно и неделю обходиться без еды. Но самой опасной он считал. Они оба чудом дожили до полуфинала. Норма и Блеск. Уцелела и девушка из восьмого, которая пряталась в развалинах и по ночам выходила на охоту. Странно, но распорядители не делали попыток выкурить эту ненормальную из ее убежища, вся Арена слушала, как восьмая по ночам воет на луну! Поэтому охотников разгуливать по развалинам, где она пряталось среди профессионалов не нашлось. До самого последнего дня эта полусумашедшая девчонка из восьмого не получила и царапины. На 20-й день игр распорядители выгнали к развалинам Норму и Блеска, которые оба виртуозно избегали встречи после того, как Блеск убил напарника Нормы и получил за это от нее стрелу в бок. В схватке на ножах, меч Блеск потерял в внезапно обрушившемся прямо на него горячем водном потоке, один на один с двенадцатым Блеск получил семь ножевых ран, если бы не дорогущая мазь от спонсоров, ему не выкоробкаться: каждый удар сына шахтёра попадал в цель. Но Блеск готовился к играм целых пятнадцать лет и сумел одалеть его. Восьмая их ничуть не боялась. Она убила седьмую и профессионального трибута из четвёртого, который попытался подкараулить ее у ручья. Она расправилась с ним с невероятной жестокостью в его же стихии, в воде. Она по-прежнему пряталась, но профессионалы были так истощены и опалены в загоревшемся по воле распорядителей нефтяной озере, что ей пришлось выйти к ней самой. С острым мечом в руке. Девчонка выглядела куда лучше, чем Блеск и Норма. У нее был один, но очень щедрый спонсор. И от сильного голода она не страдала. Увидав как они жалки и слабы теперь, она захихикала и напала на них. Вид у неё был откровенно безумный. Блеск уже приготовился к смерти, он был слишком слаб, слишком жалок, он потерял веру в себя, он почти смирился с своим поражением. Он уже хотел, чтобы это поскорее закончилось. Внезапно он услышал голос Нормы: — Эй, Красавчик! Она одна, а нас все-таки двое, на счёт два нападаем одновременно. Ты слева, я в лоб. Готов? Блеск просто подчинился. Бездумно. Он просто поверил этой девчонке. Схватка продлилась целых двенадцать минут, весь Панем затаил дыхание и прильнул к экранам и распорядители устроили над живописными развалинами невероятной красоты восход. Лук Норма к сожалению потеряла, тут уж как: либо спасаться самой, либо лезть за луком, который внезапно отрезала река горящей нефти. У Нормы остался тесак, который она захватила с собой так, на всякий случай. «Никудышное, но всё-таки оружие» — с грустью подумала, едва не сгоревшая заживо, девушка. Восьмая дважды прокусила Норме руку, а та, не желая оставаться в долгу, сильно приложила ее головой об кстати подвернувшуюся кирпичную стену. Блеск выбил восьмой несколько зубов, а она, ударив его ногой, сломала ему ключицу. Наконец, Норма почувствовала, что скоро от потери крови она вырубиться и, собрав все оставшиеся силы, притащила увесистый булыжник, которым и проломила девчонке череп. Затем наступила некоторое затишье. На Арене осталось лишь двое, но сил сражаться у них не больше не оставалось. Оба лежали без сознания, в Капитолии делались сумасшедшие ставки, кто очнется первым. Первой подала признаки жизни Норма. Она медленно подняла своё израненное (девчонка из восьмого живого места не нем не оставила) тело и встала на ноги. Осматриваясь, затуманенным взором она оглядела окрестности. Труп восьмой забрал планолёт, в двадцати шагах от нее лежал Блеск. Тело Блеска. Норма медленно пошла к нему. — А твоя всё-таки жива! Сейчас она перережет парню глотку и всё, трубите трубы… — в тишине комнаты для менторов раздался голос как всегда вдрызг пьяного пропащего ментора двенадцатого дистрикта. Что он тут делал? Ведь его трибут погиб больше недели назад? Его впустил Брут, приложив к идентификационному устройству свой пропуск. Просто последний лучик надежды погас, а напиваться в одиночку ему не позволяла гордость. — Рано радуетесь! — очень тихо, смертельно уставшим голосов ответила ему Сильвера, ментор первого. Она не спала уже трое суток и вообще держалась из последних сил. И в подтверждение ее слов, Блеск открыл глаза. Он попытался откатиться в сторону, увидав очень медленно приближающуюся неестественно бледную с запекшейся на лбу кровью, Норму. В ее руке был заляпанный грязью, кровью и черт знает чем ещё, тесак. Еле дышавший Блеск сумел отбить ее удар, он заметил, что она заторможена и в его мозгу забрежжила надежда. Следующий напал уже он сам, более удачно, выбил из ее рук оружие, Норма упала, но Блеск, когда он попытался встать, заорал от дикой боли, тут же повалился на землю. — Что с его ногой? — раздался в звенящей тишине менторской пьяный голос Эбернети. — Похоже, он подвернул ее. — раздался тихий, почти шепотом, красивый голос Сильверы. А Брут молчал. Он сидел, неестественно выпрямив спину. Не шевелясь. Два или три часа. Как статуя. Живыми были только глаза… Блеск, заметив, что Норма медленно, нереально медленно встает на ноги, попытался встать сам, но вновь закричал от боли и крайне неудачно упав, ударился затылком о камень. Из раны тут же потекла кровь. Внезапно Сильвера вскочила с своего места и молча кинулась вон и комнаты. Эбернети удивленно поглядел ей в след и прокомментировал: — Ишь, какая шустрая, сидела как амёба и тут ожила. Ей, ты чего??? — крикнул Эбернети, потому, что огромный Брут начал заваливаться набок. К моменту прихода внезапно из анемичной перевоплотившейся в летящую как молния, Сильверы, в менторской двое капитолийских эскулапов реанимировали сердце Брута. Если бы Эбернети не орал дурным голосом на весь тренировочный центр, они бы не успели. У Брута случился первый в его жизни сердечный приступ. Поэтому он не видел, как серебряный парашют доставил Блеску наркотик и записку от Сильверы: " Вколи вот это себе в ногу и увидь, наконец, что десяти шагах от тебя валяется меч восьмой». Что он и сделал, лекарство придало на пару минут ему немного сил и этим самым мечом он обезглавил Норму. Спустя несколько дней капитолийский экспресс доставил тела двух добровольцев и лежавшего без сознания под капельницей и под наблюдением бригады медиков, Брута. Замечательно, что о том, что медицинская помощь к нему поспела вовремя, лишь благодаря Эбернети, Брут узнал лишь спустя год: Сильвера впопыхах не обратила на это внимание, а сам Эбернети, приведя помощь, ушёл. О случившимся Эбернети никому не рассказал. Потому, что он был не друг Бруту, а бывший друг. *** Брут готовил Норму девять долгих лет. Горца обуревало бешенство: вчера он случайно увидал на экране физиономию Блеска. Он как раз был в третьем дистрикте. Дико перепугав студентов, он разбил огромный экран и успокоился лишь тогда, когда улыбающаяся физиономия убийцы Нормы изчезла. — Учитель, ректор послал меня за вами, — высокий голос Лу прозвучал так неожиданно, что мрачный как туча, Брут вздрогнул и в гневе обернулся. Кто-нибудь другой оробел бы, но Лу прекрасно изучила его характер: горец был способен мгновенно успокоиться, если необходимо. Вообще, ей всегда чихать, если он был зол на нее. Привычка. — Мисс Фиделио, вы разве не знаете, подкрадываться внезапно невежливо, — В позе его была угроза и остатки гнева, но вот глаза. Они улыбались ей. Сдержанно. Скупо, но они смеялись. — Мне очень стыдно, сэр. Но я обязана передать Вам приказ ректора. Лицезрение «блестящего» Убийцы обязательно, — другой бы подумал, что она издевается или пытается дерзить. Но это было не так, то было «капитолийское острословие». И ему она научилась у самого Брута. А вот кому другому за такую дерзость Брут выбил бы все зубы. — Как же вы правы, мисс Фиделио. Таковы законы гостеприимства второго дистрикта. Горе побежденным, так ведь? — окончание фразы было произнесено так, что Блеску ничего хорошего это не сулило. — Месть блюдо, которое необходимо подавать холодным! — очень недобрым голосом ответила 14-летняя Лу. Вице-чемпионка Академии в ближнем бою. И ее красивое лицо преобрела весьма зверское выражение. — Как это верно подмечено. Пойдемте, мисс Фиделио, — без эмоций, кажется, что и без чувств, ответил ментор. У него в этом году был страшный юбилей: он похоронил Десятую ученицу, которую готовил весь курс обучения. С нуля. Бущующие в менторе страсти в тот день так никто и не заметил. Брут великолепно скрывал ненависть. Он даже пожал Блеску руку. Официально, вслед за ректором Академии. Но его самого в тот день несколько удивило совсем другое: «Где Лукреция? Почему она отсутствует на своем месте, первой слева шеренге?» — недоумевал он. И, наконец, он нашел глазами свое непокорную и своенравную, любимую студентку: она самовольно встала туда, где стояли мальчики второго или среднего курса. Гай и Антонин. Неразлучные приятели, которым Брут разрешил полтора года назад участвовать в тренировках его девчонок. Лу просто сильным движением и раздвинула и, обняв обеми руками, встала между ними. Всеобщее внимание им было гарантировано. Ректор, заметив, что все присутствующие на площади повернули свои головы в его сторону, обернулся. И так и застыл. Мальчишки светились от счастья. Особенно Антонин, первый в Академии в искусстве владения гладиусом — коротким мечом. А Лукреция дерзко смотрела перед собой. «Какова? Показное нарушение субординации и правил. Она хочет, чтобы я взбесился, сорвался, высек ее сегодня. А ей потом все парни Академии будут помогать. Помогать и защищать. А она — стратег!» — думал, криво усмехаясь про себя, ментор Брут. А Блеск? Брут как-то раз подкараулил раз юного Победителя, теперь уже ментора, в Тренировочном центре. На первом этаже. После гибели трибутов первого дистрикта, Блеск шёл, чтобы напиться. И бил его ровно восемь с половиной минут. Крайне жестоко. По лицу, по груди, по животу, бил кулаками, бил ногами. Сломал нос. Едва не лишил правого глаза. А затем резко прекратил бить упавшего на пол Победителя. А затем, Брут склонился над избитым и прошептал тому на ухо, еле слышно, практически шёпотом. Замогильным: — В Капитолии говорят, что Ментор не мстит Ментору за своего Трибута. Это трусливая ложь, Стайнер, за своего трибута настоящий ментор горло перегрызёт. Блеску пришлось зализывать раны больше полутора недель. А впоследствии у них сложились очень ровные, очень корректные отношения. Практически эталон поведения менторов самых богатых в Панеме дистриктов. *** День Жатвы 66-х Голодных игр. Подкрепившись, выслушав жалобы Энобарии, что избранный ею в будущие подопечные студент младшего курса по имени Катон, 10 лет от роду, выводит ее из себя своей идиотской манерой не отвечать на вопрос и сражаться не говоря не единого слова. Облачясь в парадную синюю с красным униформу Академии, Лукреция вышла на улицу и поспешила на площадь перед дворцом правосудия. Благо, идти было всего ничего, пятьдесят два шага. Капитолиец с мерзкими малиновыми волосами взял у нее пробу крови и она собралась, распихав миротворцев оцепления, происоединиться к своим. Вспомнила, что ей повезло, ректор Академии вчера уехал в четвертый дистрикт по личным делам. Но ускользнуть от Брута всё-же ей не удалось: он возник перед ней так внезапно, что Лу вскрикнула от неожиданности. — Опаздывать на свою последнюю Жатву очень дурная примета. Вы разве не знаете об этом, мисс Фиделио? — Брут стоял перед ошеломленной Лу, скрестив руки на груди. Огромный. Он наклонил голову на бок. Выражение его физиономии было помесью ума, злорадства, холодного расчета и насмешливости. Он будто заранее знал, что все так и произойдёт. Наперед знал. Вообще-то, у этих двоих это была своего рода опаснейшая игра: подкраться незаметно или возникнуть, как сейчас, из ниоткуда и первой, между прочим, проверяя на прочность его стальные нервы, ее начала Лукреция. Четыре года назад. — Вы жутко испугали меня, Учитель! Вас же не было на этом самом месте еще две секунды назад! — Лу распирала обида, что ментор «подловил ее. «Как двенадцатилетнюю девчонку, черт возьми!» — дико бесилась про себя, Лукреция. — Разве мою любимую студентку так легко напугать? — с легким, почти неуловимым оттенком иронии, по-прежнему не давая Лу пройти, ответил ей ментор. Лукреция готова была взорваться и накинуться на Брута с кулаками. Но, конечно, никогда бы не сделала этого. Действительно, ну кто бы ещё осмелился бы пощекотать ей нервы, снисходительно ухмыляясь при этом. Брут жестоко сорвал ей отличный план: моментально, двигаясь молноеносно, пролезть в ряды студентов, да так, что никто бы и заметил. И она почувствовала себя и в правду «Лучшей из лучших», подкрепив и без того замечательнейшую в своем роде репутацию. — Нет, мистер Саммерс. Нелегко, ой, как нелегко. Но сделали это. — Пока вы видели сладкие сны, мисс Фиделио, кое-что произошло. Жребий определил заместителей Магона и вас. — обманчиво холодным как лёд реки Гаспер, бравшей своё начало на склоне горы Виксен и скатывающейся яростно, бурно, по каменным уступам к Олдборо, проговорил ментор. — Старший курс тянул жребий? А что, разве никто не пожелал пойти на игры добровольно? — недоверчиво спросила Лу. — В этом году запрещено вызываться вне очереди. Только по согласованию. Из-за того случая в прошлом году. Когда юный Одейр преподнес сюрприз, вызвавшись вне очереди. Что это произошло непредупредительно в Капитолии было расценено как вызов, — объяснил Лу подоплеку дела хорошо осведомленный ментор. — Как странно. Вот уж не подумала. Кто стал счастливчиком, сэр? — не предчувствуя беды, задала новый вопрос Лукреция. — Гестия Стилдримз. Ученица ректора Академии достопочтенного Гесиода О, Беннона, а из юношей жребий вытянул Антонин Томлинсон, — и Лукреции стало совершенно неважно заметят или не заметят ее опоздание.