На привязи

      Мелисса делает всё возможное: определяет Бейли в палату (реанимация и почти вся больница забита из-за случившегося на заводе пожара), ставит ей капельницу и осматривает ранение.       Она даже обращается за помощью к врачу, наплевав на предстоящие объяснения и своё положение в больнице, а также на то, что все доктора заняты пациентами из пожара. Но, притащив одного из них в палату, не получает помощи. Старый доктор Моррисон, едва взглянув на Бейли, поднимает руки кверху:       — Врачу негоже так говорить, МакКолл, но, думаю, этой девушке поможет только чудо, — говорит он и пятится под тяжёлыми взглядами подростков, чтобы вернуться к тем пациентам, которых ещё может спасти.       — Ты ведь поможешь ей? — спрашивает у матери Скотт.       Женщина смотрит на сына, затем — на Финсток и вздыхает, закрывая глаза. Если уж Моррисон сдался… Но, с другой стороны, в последнее время жизнь Мелиссы полна чудес, и не все из них — приятные. Вернее, большинство далеко не приятные. Может, хотя бы сегодня…       — Для начала, — берёт себя в руки Мелисса, — было бы неплохо, если бы он позволил мне делать мою работу.       Питер не отвечает женщине и, кажется, вовсе не обращает на неё внимания. С тех пор, как Бейли привезли в больницу и доктор вынес неутешительный вердикт, он прожигает Скотта взглядом — многозначительным, но всё равно малопонятным для того.       Мужчине в принципе не ясно, зачем они тратили время на то, чтобы доставить девчонку сюда. Ему хватило гнилостного душка смерти там, на складе, чтобы понять, что медицина окажется бессильна.       Колотый удар Джеймса словно был просчитан до мелочей: довести Бейли до смерти постепенно, дав возможность всем присутствующим осознать её скорый конец.       Но Хейл видел, что, пусть у Бейли был пульс и слышалось её слабое дыхание, она уже была скорее мертвецом, нежели живым человеком. И эти минуты пребывания где-то между двумя сторонами существования истекали.       — Делай, — говорит Питер. — Ты это начал. Следовало убить Джеймса, как только он появился в городе, но нет, ты решил, что рано ставить на нём точку. Сейчас тебе придётся. Хоть раз в жизни доведи начатое до конца.       — Эй, поутихни, — одёргивает его Стайлз.       — Что ты имеешь в виду? — спрашивает Скотт.       На самом деле МакКолл знает, «что». С той секунды, как Бейли осела на пол, он уже знал. И всё-таки… Как он может поступить так? Ничего ещё не кончено, они спасут её. Ведь с ней случилось столько всего, — нападения и утраты, — что она не могла теперь умереть. После всего такая смерть — мгновенное движение руки полоумного волка — это неправильно.       В мире Скотта так не бывает.       Он сглатывает и вспоминает всех: Эллисон, Эрику, Бойда. К их смертям его никто не готовил, как и к гибели Патриции и Лукаса.       Скотт явственно ощущает вину за то, что Бейли потеряла родителей. И он обещал себе, что отныне защитит её, даже если она до конца дней своих будет его ненавидеть. Но не ожидал, что от него снова будет зависеть… всё.       — Давай!       Питер сжимает ему горло, но Дерек его отталкивает. Впрочем, делает он это без волчьей ярости; скорее, с хмурым пониманием. И тоже смотрит на мальчишку. Впервые за долгое время Дерек согласен со своим дядей — есть только один путь. Но Скотт должен сам решить, следует ли на него ступать.       — Она умрёт, если ты этого не сделаешь, — на всякий случай говорит Дерек.       — О чём ты? — спрашивает Стайлз и задаёт этот вопрос снова, но уже обращаясь к другу: — О чём это он? Что ты..? — догадка озаряет его лицо. — О нет. Только не это. Нет, нет, нет.       — Но она умрёт, — возражает ему Лидия.       Мартин стоит у изголовья койки. Она молчала до этого, потому что чувствовала, как крик раздирает горло — ещё не вполне сформировавшийся предвестник предполагаемого исхода.       — Скотт, — зовёт Кира и трогает его плечо, предупреждая и вместе с тем утешая. — Не хочу давить, но если это так… Мы не можем решить за тебя или заставить, но…       — О, я могу заставить, — не соглашается Питер.       — Тихо! — усмиряет всех Мелисса, и они замолкают, прислушиваясь к шагам, которые приближаются к палате, а после отдаляются и становятся почти неразличимыми. — Уверена, всем нам есть, что обсудить. Мне, например, очень интересно, что этот, — кивает она на старшего Хейла, — здесь делает. Однако всем надо успокоиться и понять, что нам остаётся.       — Она… — тихо пытается Скотт.       — Я не знаю. Я просто… не уверена, — отвечает ему мать. — Мне не хочется этого говорить, милый, но это должен быть твой выбор. Если ты откажешься… делать то, что предлагают остальные, я продолжу и буду пытаться спасти её, и, клянусь, сделаю всё, что в моих силах. Я добьюсь, чтобы Моррисон прооперировал её, но… не могу гарантировать, что Бейли выживет.       Скотт выдыхает. У него вдруг начинают дрожать руки, когда он понимает, что всё действительно зависит лишь от того, какое решение он примет. Он — глава этой стаи, он — альфа.       Друзья могут подсказать, направить или настаивать, но последствия будут на его совести. Впрочем, ничего нового: после пожара перевернувшаяся жизнь Бейли уже стала последствием.       МакКолл игнорирует всех и глядит на девушку. Откуда она была, зачем приехала и к чему стремилась? Что ей нравилось? Что она любила? Он ничего не знал о ней.       Даже когда Бейли ещё была рядом с ними, она оставалась просто девчонкой, которая улыбалась и при этом постоянно влипала в неприятности. Но на деле — и Скотт понял это только сейчас — она стала частью его стаи в тот самый миг, как подошла к нему и Стайлзу на поле.       Впуская кого-то в свой круг общения, мы начинаем нести за него ответственность. Скотт от этого отказался; его стая — его давние друзья, люди, чьи судьбы были сформированы не им, а другими. Но Бейли… Бейли была его ответственностью.       Вообще-то он не особо ей доверял. Она не была его другом и не внушала доверия последними своими деяниями, и будь это другая история, Скотт бы даже не подумал о том, чтобы сделать её… чтобы сделать с ней… чтобы…       Несмотря на то, кем была Бейли (кем бы она ни была!), он не мог оставить её. Скотт никого не оставил бы на верную смерть, но этот способ, на который ему указывают все кругом, он бы не применил для другого человека. Да и вряд ли нечто подобное вообще пришло бы ему в голову.       Но Бейли он хотел спасти любой ценой. Скотт и так виноват перед ней; если она умрёт, значит всё, во что он когда-либо верил, все его поступки, все решения, всё — фальшь.       Если Бейли умрёт тоже, значит, она была права. Из-за него действительно все умирают?       Лицо Скотта искажается в гримасе отчаяния и боли — результата внутренней борьбы. А ведь Бейли права… даже если он спасёт её, всё равно изменит её жизнь. Вот, кто он такой?       Скотт хотел был справедливым, но только всё разрушал.       Понимание этого что-то в нём ломает.       — Даже если я сделаю это, она может не выжить, — произносит Скотт, а Стайлз дёргает его за рукав, не веря, что друг вообще раздумает над предложением остальных, но МакКолл его не замечает. — Вы же знаете, что не всякий человек переживает укус.       — Она переживёт, — обрубает Питер.       — Скотт… — снова произносит Кира.       Парень мотает головой. Что ж, он может обратить Бейли Финсток и гадать всю оставшуюся жизнь, могло ли случиться чудо этим днём, могла ли она выжить, не прибегнув к сверхъестественному? А может оставить всё, как есть…       Но стержень внутри него, прогнувшийся под лавиной мыслей, разрушенный стержень, размывший границу «я никогда не…», даёт ему понять одну простую вещь: Скотт никогда не простит себя, если ничего не предпримет.       Если Бобби Финсток откроет глаза и не увидит рядом Бейли, и уже к утру тело её остынет и комната наполнится запахом начавшегося разложения, он не сумеет выкинуть это из головы. Этот образ будет преследовать его до конца дней — образ человека, искавшего его помощи, но нашедшего только смерть.       Скотт склоняется к Бейли, недвижной и бледной.       — Прости. Я знаю, что исчерпал лимит этого слова, но мне правда жаль. И я надеюсь, к утру ты откроешь глаза и скажешь, какой я непроходимый тупица.       МакКолл берёт её ладонь в свои и сжимает, а после — подносит к губам, словно для поцелуя.       — Господи, — шепчет Мелисса и отворачивается: — Не могу смотреть на это.       Дерек подпирает спиной дверь, как будто у работников больницы нет более важных дел, кроме как пытаться сюда зайти. Стайлз взирает на Скотта со смешанными чувствами на лице, но Лидия кивает ему, и это удерживает его почти так же, как если бы она положила руку ему на плечо.       Питер старается держаться. Это сложно — мыслить разумно в подобной ситуации, — но необходимо. Нельзя, чтобы мальчишка ошибся хоть в чём-то, нельзя дать гневу пролиться на свет и позволить ему сожрать минуты, которые и так безвозвратно уходят.       Футболка мужчины пропитана кровью, чей запах он знает слишком хорошо, и это тоже сдерживает его. Питер, как никогда, ощущает своё бессилие. Это хуже, чем быть запертым в подвале горящего дома: тогда он, по крайней мере, понимал, что его жизнь в его руках, и всё зависит от того, сумеет ли он сам вырвать раскалённые решётки на окнах. Но сегодня он не может ничего.       Жизнь, которая была в его руках столько времени, жизнь, притянувшаяся к нему этой ночью и отдавшаяся ему, жизнь, отчего-то его волнующая, зависела от одного мальчишки.       И всё потому, что Питер не был альфой.       Прежде от этой силы зависела его жизнь: казалось, с ней он будет в безопасности и никогда более не ощутит себя беспомощным. Всё всегда сводилось только к нему. Но в этот момент мужчина почувствовал, что быть альфой значит суметь защитить не только себя.       — Ему конец, — выносит вердикт старший Хейл, и хоть имени он не называет, все прекрасно понимают, о ком идёт речь.       И тогда случается то, что никак не могло случиться: когда Питер пересекает комнату, направляясь к двери, путь ему преграждает не кто иной, как Стайлз. И выглядит парень довольно угрожающе.       — Куда это ты собрался?       — С дороги.       — Э-э, нетушки. Знаешь, большой страшный волк, это твоя идея, так что ты не можешь просто так уйти, — выпаливает Стилински, но голос у него предательски дрожит. И когда он заканчивает, то яростного накала в нём уже нет: — Ты должен остаться с Бейли. Кого, по-твоему, она захочет увидеть, когда проснётся?       Питер оборачивается взглянуть на девушку.       — Неужели сейчас Бейли не важнее Джеймса? — спрашивает Стайлз.       — Из-за того, что вы всегда находили что-то важнее Джеймса, всё это и случилось, разве нет? — парирует мужчина.       Бейли выглядит такой неживой, что ему вообще с трудом верится, что она когда-нибудь ещё откроет глаза. Точнее, ему хочется в это верить, но какая-то его часть отвращает Хейла от вида этого умирающего тела — часть, которая нагоняет на него мысль: «А что, если она всё-таки не очнётся?»       Питер не может просто сидеть и ждать. Он и так чувствует себя беспомощным и… уязвимым.       — Да, так, — не спорит с ним Стайлз и дёргается, как от боли. — Но всё равно ты должен остаться. Она бы хотела, чтобы ты остался.       Из груди старшего Хейла вырывается рык, когда парень говорит «хотела». Это звучит так, словно всё кончено; словно Бейли уже не вернётся.       — Не хочется это признавать, Питер, — поддерживает друга Лидия, — но Бейли вряд ли захочет увидеть кого-нибудь из нас. Не знаю, что вас связывает, но ты единственный, кому она доверяет. И раз ты до сих пор здесь и всё ещё не отправился за Джеймсом, чтобы убить его и получить силу, значит, не только Бейли что-то испытывает. Так что останься здесь. Не оставляй её сейчас, когда она нуждается в тебе.       — Почему это Бейли нуждается в нём? — интересуется Мелисса, совсем не понимая, какого чёрта тут творится, но вопрос остаётся незамеченным.       Питер смотрит на Мартин непонятным взглядом, словно ещё не решил: убить её или послушаться. Но тут говорит Дерек, который до этого слушал, неотрывно наблюдая за своим дядей.       — Оставайся. Мы отправимся на поиски Джеймса. Если он всё ещё в городе, то мы его найдём. Как бы он ни был неуловим, после такого он не может исчезнуть, не оставив следов.       — Да? И что вы сделаете, погрозите ему пальцем? — бросает Питер, и взгляды Хейлов скрещиваются.       — Я убью его, — просто отвечает Дерек. — Не надейся, что я позволю тебе снова стать альфой. Но если мы найдём его, я вырву ему глотку.       — И я должен доверять компании, которая столько раз его упускала?       — Ты можешь довериться мне, — делает мужчина акцент на последнем слове. — Мне это не нравится, но мы с тобой одна семья. И проблемы решаем одинаково.       Питер ждёт, что подростки опять встрянут со своей моралью, но молчат все, даже Скотт.       — Решай, Питер.       Старший Хейл смотрит на Бейли. По его телу ещё бежит дрожь — признак ярости и чего-то ещё. Ему нужно стать альфой; разве происшедшее — не тому доказательство?       Но почему-то сделать шаг из комнаты он не может. Белое, похожее на фарфор, но никак не на человека, тело девушки притягивает не хуже магнита. Даже если он убьёт Джеймса, ей это не поможет, — не теперь; но у него будет сила, он снова станет альфой. Не об этом ли он мечтал?       Питер знал, что когда-нибудь это случится. С тех пор, как образовался их «союз» с Бейли, он понимал, чем всё закончится: либо он предаст её, либо она — его. Они оба были такими: шли навстречу своей цели, не оглядываясь на жертвы, которые приносили.       Так что Бейли поймёт, если он отправится на поиски Джеймса. Наверняка она бы тоже так поступила.       — Кусай, — говорит мужчина Скотту. И спустя долгие десять секунд добавляет: — И проваливай.       Дерек, кажется, удивляется. Да что там — Питер удивлён не меньше.       Меньше всего на свете ему хочется сидеть с потенциальным трупом и гадать, оживёт Бейли или нет. На самом деле, если она умрёт, он бы хотел быть от неё как можно дальше, желательно — с силой альфы.       Тогда, возможно, он бы сказал себе, что Финсток — всего лишь одна из многих, кто умер, пока он шёл к своей цели; тогда её образ — задумчивые серые глаза, круглое лицо, маленькая покорная фигура в его руках — скоро покинул бы его мысли.       И всё-таки что-то не даёт ему уйти. Хотя она сама сказала ему: «Тебе не нужно этого видеть». Стало быть, Бейли знала, чем всё закончится? Или просто подозревала?       Что она наделала? Что они наделали?       — Кусай, — повторяет Питер.       Скотт поднимает на него измученный взгляд, прежде чем сделать то, чего тот хочет. Зубы его протыкают тонкую кожу на запястье девушки.       А Питер вдруг понимает, что Бейли наверняка была бы довольна увиденным, — может, ей и не удалось убить Скотта, но она сделала нечто иное, что в некотором смысле было хуже смерти.       Она его сломила.

***

      Мелисса вздрагивает, когда видит в ночи силуэт Питера.       Конечно, она знала, что он здесь, но всё равно это выглядит жутко. Женщина прикрывает дверь в палату снаружи и даже не включает свет. Просто стоит пару минут под дверью, а после уходит.       В больнице полно пациентов, и многие врачи всё ещё на дежурстве. Потому она раз в полчаса заглядывает в это крыло, чтобы убедиться, что никто не пытается воспользоваться этой палатой. Что, наверное, излишне — силуэт мужчины во тьме способен переубедить кого угодно.       Мелисса не очень понимает, как все могли уйти и оставить Бейли с Питером. Да, и она была здесь, но не могла проводить с ними каждую минуту. И пусть все отправились на поиски Джеймса: Дерек, Скотт и Кира прочёсывали лес, а Лидия и Стайлз передвигались по дорогам Бейкон-Хиллс на джипе, — она не понимала, как они могли довериться Питеру.       Наверное, дело в том, что от того ничего не зависело. Просто сиди и жди. Но это-то и удивляло Мелиссу. Почему он сидел и ждал?       Она ведёт плечами, словно сбрасывая с себя все эти гнетущие мысли и возвращается к женщине с ожогами нижней части туловища. Нужно заняться делом. Сплошное мучение — ждать, ничего не предпринимая.       Но Питер ждёт.       Когда к двенадцати часам ночи тело Бейли практически остывает, у него непроизвольно сжимаются кулаки. Однако к половине первого от неё вновь веет теплом. Дыхание девушки становится отчётливей, и мужчина сдвигает край верха её одежды, убеждаясь в том, что рана, оставленная Джеймсом, начинает зарубцовываться.       К четырём утра Бейли Финсток просыпается.       Она издаёт судорожный вздох, словно проснувшись от кошмара, и щурится в полумраке комнаты.       — Бейли, — доносится до неё шёпот.       Девушка поворачивает голову и смотрит на Питера. Он напоминает ей статую, — очень напряжённую, но всё-таки статую; только глаза его странно блестят.       Бейли моргает и морщится, пытаясь вспомнить, почему она здесь и что вообще происходит. Финсток пытается подняться, и тело реагирует… по-иному. Девушке кажется, что она должна испытывать боль, но её нет. Машинально Бэй трогает рукой живот, нащупывает чуть выше разрез на своей футболке и больше ничего. Никакой раны.       Она прижимает к этому месту и вторую ладонь, но и та ничего не находит. Однако кожа на руке словно стянута. Бейли скребёт по ней пальцем, и кусочки засохшей крови падают на простынь.       Финсток внутренне сжимается, но трогает своё запястье. Ни царапины, только кровь. Она не уверена, потому спрашивает:       — Скотт..?       Питер не отвечает, но девушка понимает по тому, как непривычно ощущается собственное тело и блестят в темноте глаза мужчины.       И это понимание находит в ней отклик.       Воздух колеблется от частого дыхания, — теперь она чувствует даже это. Но всё равно не может остановить смех.       Бейли Финсток смеётся совсем как прежде, смеётся, как ребёнок, получивший долгожданную игрушку. Она смеётся так, что становится ясно: эта девчонка всё продумала.       Ради всего святого, она провела их всех.