Питер отступает от вырытой могилы на шаг.
Запах разложения щекочет ноздри, — сладковатый, отвратительный запах. Он старался сделать всё быстро, но червивая луна не спешила появляться на небе раньше срока, да и времени на приготовления ушло слишком много — как и жизней банши, отказавших ему в проведении ритуала.
Хейл не уверен, что хватит одной Глории, он вообще ни в чём не уверен. Притащить бы сюда Мартин, но рисковать тем, что МакКолл и Стилински узнают о происходящем, не хотел, они всегда всё портят. К тому же Джексон так странно на него покосился, стоило произнести имя Лидии.
Сегодня даже это место — священное место исчезнувшей стаи альф — вызывает сомнение.
Наоми шипит сквозь стиснутые зубы, когда ядовитые для волков травы и цветы касаются её обнажённого запястья, не укрытого резиновой перчаткой. И с одной рукой она оказывается расторопнее многих других оборотней и укрывает цветами небольшие рамы зеркал, расположенных по периметру так, чтобы отразить свет мартовского полнолуния.
— Луна почти взошла, — произносит она негромко.
Питер и так это ощущает. Волк в нём поднимает голову, но сам он продолжает смотреть на углубление в земле; впрочем, не заглядывая внутрь. Зато смотрит Наоми. Она касается краёв могилы, оставляя цветы и там, и с непроницаемым выражением на лице смотрит на мёртвую.
Мужчина не знает, о чём она думает, когда смотрит на белое, словно снег, лицо Бейли, да и не особо это его волнует. В последние дни окружающие воспринимаются им почти как элементы декора, и только иногда — как вещи, способные принести пользу.
Поэтому приближение Глории и Джексона он тоже не сразу замечает. Может, виновато в этом и то, что волков здесь слишком много. Большинство из них сокрыто за деревьями, но янтарные глаза блестят во тьме.
Эта новая стая Уиттмора и Марл немало раздражает, но пока они готовы помогать, отдавая свою энергетику, которой требуется сегодня слишком много, — и плевать, почему они это делают, — он может вытерпеть их всех.
Глория же — совсем другое дело. Приехала в Бейкон-Хиллс непонятно зачем и откуда, вызвалась работать в «Дом Эха» и тут же согласилась ему помочь. Ей, по её словам, претила их затея, но банши, не использующая свои силы годами, становится опасна и для себя, и для окружающих.
Глории необходимо избавиться от силы, засевшей в ней, как злокачественная опухоль. И Питер надеется, что она справится с поставленной задачей. Если нет — ей больше не придётся волноваться о своих способностях.
Ей больше ни о чём не придётся волноваться.
— Не беспокойся, — говорит Глория. — У нас есть всё, что нужно. Все ингредиенты в полном порядке.
— Джексон — не ингредиент, — возражает Наоми, на что женщина только пожимает плечами, не уступая, но и не сопротивляясь.
— Это точно сработает? — Уиттмор пропускает сказанное мимо ушей и стаскивает с плеч куртку. Ночной воздух тут же щиплет его голые руки, но он не обращает на это внимания. — А если моей крови и силы будет недостаточно?
— Естественно, их будет недостаточно, — обрывает его Питер. — Мы делаем ставку вовсе не на тебя, — и его взгляд продолжает прожигать развороченную землю.
Уголки губ Глории едва заметно дёргаются, но улыбка выходит сухая:
— Ритуал не гарантирует стопроцентный результат.
— Ты сказала не беспокоиться.
Питер поворачивает голову к женщине так резко, что шея его хрустит. Кажется, Глорию это совсем не впечатляет:
— Ты сделал всё, что мог, поэтому волнение теперь излишне, от тебя уже ничего не зависит. Дело за девочкой, — предвидя дальнейшие возражения, женщина объясняет: — Поймите, всё, что я слышала о ритуале, убедило меня лишь в одном: все, кого возвращали к жизни, сами хотели вернуться. Они процарапывали себе путь через сознание других людей, как ты, Питер Хейл, и взывали о помощи. Но эта девочка — совсем другой случай.
— Вы думаете, Бейли не захочет вернуться, — раньше всех понимает Наоми.
— Разве она взывала к кому-то из вас? Видели ли вы её в своих снах? Слышался ли в шорохе листьев её голос? — Глория осматривает каждого из них по очереди, но они молчат. — Она умерла насильственной смертью, но приняла её по доброй воле. Ей казалось, её смерть — правильное решение. Тогда зачем её отменять?
Простой риторический вопрос.
Внутри Питера что-то вскипает и тут же остывает.
Он вспоминает собственные ощущения, жажду мести и жизни, когда умер сам. Питер Хейл не хотел умирать и был готов пожертвовать разумом Лидии и жизнью Дерека, чтобы вернуться.
Но Бейли?
Перед смертью она улыбалась.
Удивительно, но на помощь, сминая все сомнения, вдруг приходит Наоми.
— То, что кажется верным в одном случае, в другом оказывается полной фигнёй, — говорит она. — К тому же умереть можно всегда, а вот ожить — та ещё проблема. Так что вернём её и спросим. А если она не вернётся, по крайней мере, будем знать, что пытались.
Джексон устремляет на Наоми пристальный, едва ли не благодарный взгляд. Ей это нравится — нравится поступать правильно, пытаться построить, а не разрушить, нравится её новая семья. Но делает она это не из доброй воли; Марл знает, что её жизнь так же тесно переплетена с жизнью Бейли, как и с жизнью Джеймса. Они всегда будут последними из стаи альф, всегда будут связаны.
И может быть, если Бейли вернётся, она останется в их новой большой стае, где нет ни вожака, ни тирана. Все равны. Или все так думают.
Так Наоми говорит сама себе. Но при взгляде на Питера понимает, что уж он-то от их стаи
щенков не в восторге. И вряд ли хочет вернуть Бейли затем, чтобы она стала одной из них.
«Может быть, — думает Ноа, —
стая альф ещё вернётся. Может быть, им удастся её возродить… и может быть, моя помощь позволит мне когда-нибудь вернуться к тому, что оставил мне отец… и всё наконец-то вернётся на круги своя, и дети Марл и Штайн (уже не Финсток и не Уиттмор!) взойдут во главе оборотней».
— Пора, — перебивает её мысли Питер и кивает на луну, сияющую на небосводе.
Джексон сдвигается с места, подходит к могиле и опускается на колени. Примерно минуту он мнётся, глядя на лицо сестры, на посиневшие веки и сизые губы, и едва заметно вздрагивает, когда, склонившись, обхватывает её холодное, разве что не ледяное запястье.
Такая холодная, Господи, как она может быть такой холодной!
В нос тут же ударяет запах, и он старается не дышать.
Джексон чувствует, как Питер встаёт сзади него — странным образом это напоминает сцену на пепелище, только теперь они поменялись ролями. В отличие от него, мужчина никак не реагирует на вид Бейли, но от него волнами исходит какая-то эмоция, словно если что-то пойдёт не так, трупов здесь будет гораздо больше.
И Джексон знает, что он будет первым.
Глория усаживается на колени подле него и погружает руки в податливую мягкую землю; аконит и омела укрывают её ладони сверху, как и положено рассыпанным могильным цветам. Лунный свет зигзагом отражается в зеркалах и проходит и сквозь Глорию, словно и она — всего лишь сосуд, который полнится силой.
— Сосредоточься, — бросает она Уиттмору.
Это сделать сложнее всего. Да и на чём ему сосредотачиваться?
Глория опускает голову и закрывает глаза. И пусть она молчит, кажется, что слова льются из неё в саму землю, и сила питает полусгнившие корни, и всё вокруг оживает. Всё, кроме Бейли.
Джексон понимает, что что-то не так, когда минута проходит за минутой, и плечи Глории никнут, а ничего не происходит. Когти сестры не впиваются ему в руку в поисках животворной тёплой крови, способной согреть её холодное тело, — ему говорили, так и должно быть.
Цветы и червивая луна взывают к мёртвому волку, банши — к самой смерти, энергетика оборотней — напротив, к жизни, а его кровь — к родной плоти, но
ничего.
И лишь в воздухе витает сладкий запах цветов и разложения.
Пальцы Джексона еле вздрагивают, и рука Бейли выскальзывает из его захвата. Вместе с этим словно рушатся какие-то чары, узы таинства разбиваются, и всё приходит в движение.
Оборотни за деревьями топчутся на месте и перешёптываются между собой, Наоми выругивается, а Глория пригибается к земле ниже, но лишь для того, чтобы найти опору и успокоить встревоженное дыхание.
В следующую секунду Джексона отталкивают, и он видит, что Питер спрыгивает в могилу и хватает Бейли за плечи, встряхивая так, что голова её безвольно свешивается на грудь. Ему бы ощутить ярость, но испытывает парень только ужас и нарастающую пустоту.
Сердце Бейли в зашитой груди молчит.
Мертва.
Конечно, мертва.
С губ Питера срывается нечто, похожее на рык, и это вынуждает Джексона вновь приблизиться к краю могилы. Этот звук его пугает — не за себя, он боится, что тело его сестры будет разорвано в клочья, будто она каким-то образом подвела Питера.
«Подвела нас».
Мысль почти заставляет Джексона улыбнуться. Это он её подвёл, всегда подводил, но у него хватает наглости злиться на неё за то, что она мертва.
— Ты даже после смерти не перестаёшь меня раздражать, — вдруг выпаливает Питер, всматриваясь в спокойное, почти равнодушное лицо мёртвой. И всё же на синих губах ему чудится улыбка, — насмехающаяся, последняя улыбка смерти. — Думаешь, всё будет по-твоему?
Одной рукой Питер удерживает Бейли за плечо, — чувствует ли он, сколько тратит силы на то, чтобы удержать тело в вертикальном положении? — а второй хватает приблизившегося Джексона и дёргает того за запястье.
Рывок получается сильным, но парень удерживается на поверхности и тут же ощущает пронзающую боль, когда зубы разрывают кожу на запястье, и, наверное, задета вена, потому что кровь стекает по ладони стремительными ручейками.
Наоми хватает Джексона сзади и оттаскивает от могилы, но он видит, что губы и подбородок у Бейли красные, и ему становится тошно. Выглядит она так, точно только что умерла снова, и снова из-за него.
Это её когти, а не Питера, должны были распороть ему руку, но пусть всё сделали за неё, Бейли всё так же не реагирует. Впервые она словно отвергает их общую кровь, отвергает брата, и он знает, что заслужил это, что это и станет ему главным наказанием.
Наоми что-то бормочет ему на ухо, что-то утешающее, но он её не слышит.
Джексон может только видеть лица сестры и Питера, чья ярость угасла так же внезапно, как и появилась.
Питер смотрит на Бейли и на секунду прижимается лбом к её лбу, закрывая глаза, точно пытаясь совладать с собой. Потом привлекает безвольное тело к себе, ощущая его неестественную тяжесть и холод.
На миг ему кажется, что она ожила, — то тёплая кровь Джексона на подбородке Бэй касается его плеча. Но холод неумолимо возвращается; не тот привычный холод её тела, к которому он успел привыкнуть.
— Ты никогда не слушаешься, — вдруг шепчет он. — Говорю уходить — остаёшься, велю остаться — уходишь. Упрямая глупая девчонка.
Ладонь мужчины, придерживающая её за спину, сдвигается вверх, пальцы путаются в чёрных, сливающихся с тьмой, волосах. Всё ещё мягкие, всё ещё непокорные.
— Неужели так сложно послушаться всего один раз?
Бейли, понятное дело, не отзывается, но в дыхании ночи ему чудится тихий возглас. Вместо утешения тот приносит лишь раздражение:
Джеймс, поди, слышит гораздо больше.
До того как встретиться с Наоми по нелепой случайности (вот уж кто точно никак не хочет умирать!), до того как столкнуться с Глорией, до того как вернуться за Бейли, — Питер продолжал оставаться в тени Бейкон-Хиллс.
Ему известно, что «призрак» Бейли вовсе не оставил землю, а продолжает являться Джеймсу Скотту. Может быть, Бейли взывала с той стороны, вероятно, просто не к нему.
Он стискивает пальцы, впиваясь ими в кожу девушки. Даже после смерти Бейли у Джеймса осталось от неё гораздо больше.
— Дьявол, — шипит Хейл.
Ему хочется размозжить хрупкое тело в своих руках, и вместе с тем мысль об этом…
ужасает?
Питер прижимает Бейли так же крепко, как в ту чёртову ночь, когда она умерла.
Было бы совсем не плохо вернуться туда и позволить ей и дальше раздирать когтями и зубами его плоть; боль при этом была обжигающей, но то, что владеет им сейчас, — отупляющее и жгучее, и вынести его гораздо труднее.
«Я не понимаю… Я… Мне страшно».
Эти слова, сказанные ею тогда, всплывают в памяти. И он думает:
«Я тоже не понимаю, я тоже… боюсь?»
— Я не знаю, что делать. Я
не знаю, Бэмби.
И её слабый, тонкий, молящий голос:
«Пожалуйста, не оставляй меня, только не оставляй меня одну», — и отчего-то он знает, что так и будет, всегда, что он сдержит данное ей обещание.
Глория наверху вздыхает.
Питеру на неё, как и на всех прочих, плевать. Ему чудится, что Бейли немного шевелится и обнимает его, но он знает, что это всего лишь игры разума. Знает, что Глория права: Бейли не за чем возвращаться.
Чьи-то пальцы, холодные и неподатливые, гладят его шею. Шуршит ветер, и слабые, точно эхо, слова касаются его уха:
— Так и знала, что без меня ты совсем беспомощный.
Наоми охает. Наверное, именно это заставляет Питера напрячься. Это — и выдох Джексона, произнёсшего запретное имя как-то странно, как-то…
— Ты мне сейчас позвоночник сломаешь, — вдруг вполне отчётливо слышится
её голос, и почему-то мужчина лишь крепче стискивает руки, слушая, как девушка ойкает. Пальцы его ощущают крошечные импульсы, доносящиеся из её груди, — неуверенное биение сердца. — Ну ладно, срастётся, — наконец говорит Бейли, и он слышит в тихих словах улыбку.
— Бейли! — уже громче зовёт Джексон.
Питер чувствует, что Финсток даже не поворачивается в сторону брата, зато поднимает голову с плеча мужчины и слегка отклоняет, чтобы видеть его. Он несколько ослабляет хватку, чтобы встретиться взглядом с серыми глазами.
И эти глаза настолько живые и смеющиеся, самодовольные и вместе с тем неумолимо нежные, что непроизвольно Питер говорит:
— Я убью тебя.
И тем самым рождает на свет звук, который столь странен посреди развороченной сырой земли —
смех. А потом серые глаза мигают и исчезают, и впервые, когда Бейли вновь его обнимает, Питер чувствует, что на самом деле она невероятно тёплая.
— Я тоже, — говорит Бейли, — тоже очень соскучилась.
***
Бейли смотрит, как Наоми садится в машину и машет ей. Та скупо улыбается и кивает, — и это гораздо больше молчания Джексона, который даже в глаза не смог ей посмотреть, прежде чем сесть за руль.
Ей это не нравится, но она думает, что у них ещё будет время поговорить.
А пока она его отпускает. Теперь у него есть стая, и Финсток надеется, что он будет счастлив. Часть Бейли хотела согласиться на предложение Наоми отправиться с ними, но девушка решила, что она и Джексон в одной стае не уживутся. В них обоих было что-то от отца, что противилось этому.
Пусть они будут лишь теми, кем и должны быть — семьёй.
Глория тоже смотрит вслед удаляющейся машине, а потом спускается с крыльца и оборачивается к Бейли. Девушка отвечает ей хмурым взглядом, и женщина улыбается:
— С ним, как и с Джексоном, всё будет хорошо.
— Я вас даже не знаю. Я позволяю вам сделать
это только потому, что Питер считает, что так будет лучше. Но если что-то случится — вырытая могила будет ждать вас здесь.
Глория внезапно смеётся, отчего строгие черты её лица становятся мягче, а морщины разглаживаются:
— Ну надо же, ты и впрямь дочь Лукаса, — посмеиваясь, она добавляет: — Не волнуйся, когда ты увидишь дядю в следующий раз, ему будет гораздо лучше. Ты же понимаешь, что медицина ему не поможет.
— Куда вы его повезёте?
— Пока тебе лучше не знать.
Бейли скрипит зубами:
— Разве вы не должны быть в Бейкон-Хиллс и присматривать за Джеймсом?
— За ним есть кому присмотреть, я ручаюсь.
Девушку это не убеждает. Она не верит этой странной женщине, взявшейся из ниоткуда, не может верить — ведь даже не знает, почему та всё это делает. И в очередной раз спрашивает:
— Зачем вам всё это? Нет… я могу понять, почему вы пришли помочь мне. Но Джеймс и дядя? Для чего вы это делаете?
Глория отворачивается от девушки и глядит на закат — там, среди оранжевых облаков ей, видимо, что-то мерещится.
— Я постараюсь ответить в нашу следующую встречу.
Финсток насупливает брови, но молчит.
— И помни нашу договорённость.
— Никогда не возвращаться в Бейкон-Хиллс, — кивает Бейли. — Не вижу в этом никакого смысла.
«Как и в том, что ты взяла это обещание ещё и с Питера, Джексона и Наоми».
Со всех, кто знал, что она жива. Но кто в Бейкон-Хиллс не должен об этом знать?
Глория только улыбается, не отводя взгляда от заката.
Склонившееся к горизонту солнце ей подмигивает, прежде чем опустить на город тьму. Глория подмигивает ему в ответ, прежде чем сделать то же самое.
***
Палата №24, дневной обход Мэри Рейн и Глории Уилсон от 09.04, 31 минута аудиозаписи.
— Я думала, банши только предсказывают смерть.
— Не совсем. Мы умеем с ней разговаривать. Одна наша песнь, что звучит для людей как крик, предвещает её появление, а другая похожа на увещевание, лесть и одновременно — просьбу.
— И смерть отступает? Позволяет вернуть мёртвых?
— Кровью она скрепляет жизни мертвеца и его живого родственника. Питер и Дерек, Бейли и Джексон — отныне смерти их едины, и судьба одного ждёт второго.
— Я не понимаю, Глория.
— Смерть явится внезапно, когда захочет, придёт неслышно и не спеша, и вместо одного заберёт двух. Смерть не обмануть, Мэри, не обыграть и не предотвратить. Она тут, даже если её не видно. Они все мертвецы, пусть лёгкие их и полнятся воздухом, а сердца бьются... они мертвецы.
***
Сердце Бейли временами даёт сбои.
Иногда она смотрит в зеркало на тонкий шрам на груди, и ей кажется, что что-то в ней так и осталось мёртвым. И дело не в смерти как таковой, не в том, что дыхание Бэй однажды остановилось, а тело стало разлагаться, — всё началось раньше. Может быть, с пожара в доме Голлум, может — с вида неподвижного тела дяди или ледяного взгляда Джексона, возжелавшего её убить. А может, всё началось с Джеймса.
Бейли Финсток не помнит, когда именно часть неё умерла.
В отражении она видит Питера.
Он стоит в дверном проёме, держа дорожную сумку, и смотрит на неё. Ей не хочется улыбаться, но губы непроизвольно складываются в улыбку.
Бейли оборачивается.
Два мертвеца с обугленными душами — вот, кто они. И всё-таки пусть от Питера Хейла и веет смертью, Бейли чувствует себя рядом очень даже живой.
— Чего ты улыбаешься? — спрашивает он.
— Потому что люблю тебя, — просто отвечает она.
Девушка замечает, как мужчина то ли напрягается, то ли вздрагивает. Бейли знает, что её первое признание должно было бы быть другим; и уж точно не сейчас — когда с момента её воскрешения прошло так мало времени, когда они только начинают вновь привыкать друг к другу.
Но у них нет ни плана, связавшего их однажды, ни отчаянной жажды отомстить или убить — всё выгорело и истлело. Ничего не осталось, кроме желания просто быть, просто рядом.
К тому же Бейли порядком устала от лжи, которую плела из года в год.
Ей всего восемнадцать, и она хочет жить. Потому девушка говорит то, что думает, — простодушно, ласково и немного усмехаясь. И это выглядит удивительно гармонично — суровость взгляда волка и человеческая нежность.
Бейли подходит к Питеру.
У них нет никаких планов и целей, нет ни дома, ни стаи, и они не знают, куда приведёт их дорога и что ждёт в конце. Возможно, завтра им вновь захочется власти, а может, любопытство из-за слов Глории возьмёт верх, и они вернутся в маленький проклятый город.
Или, не исключено, завтра утром Бейли скажет: «Я хочу весь мир», — и он у неё, конечно, будет.
— Ты невероятно раздражаешь, — наконец отвечает Питер, не отводя взгляда от её лица.
Бейли едва ли не хохочет на это «признание» и, взяв мужчину за свободную руку, говорит:
— Это потому что я сегодня нецелованная.
И Питер улыбается.
